Одним из главных позитивных результатов российско-американского саммита в Женеве стало решение запустить комплексный диалог по стратегической стабильности – ситуации, характеризующей угрозу ядерной войны.
Его цель, как указано в совместном заявлении президентов России и США (само принятие которого позволило результатам саммита превзойти ожидания большинства наблюдателей), – «заложить основу будущего контроля над вооружениями и мер по снижению рисков». Стороны договорились о формировании нескольких тематических групп в рамках этого диалога, работа которых покажет, что Москва и Вашингтон способны, а что не способны разрешить в рамках будущего режима контроля над вооружениями.
За последние годы ситуация в области стратегической стабильности стала критической: риски непреднамеренного военного столкновения, которое может перерасти в ядерную войну, и новой масштабной гонки вооружений существенно возросли. В основе этого роста – целый комплекс факторов.
Во-первых, конфронтация Соединённых Штатов одновременно с Россией и Китаем, преодолеть которую в обозримой перспективе не удастся.
Во-вторых, усугубление феномена «стратегической фривольности». Неверие правительств западных стран в возможность разрушительных для их собственных государств войн провоцирует готовность идти на рискованные провокации будучи убеждёнными, что войны не будет по определению.
В-третьих, стремительное развитие технологий (кибер, искусственный интеллект, высокоточные вооружения, беспилотники и так далее). Они не только меняют облик войны, но и стирают грани – между состоянием войны и мира (особенно характерно для киберопераций), между ядерными и неядерными вооружениями (последние приобретают способность решать боевые задачи, которые традиционно могли решать только ядерными вооружениями).
В-четвёртых, усложнение военно-стратегического ландшафта: Россия и США в ядерной политике ориентируются уже не только друг на друга, но всё больше и на третьи ядерные государства.
В-пятых, практически полный развал прежней системы контроля над вооружениями. С денонсацией Договора по открытому небу (ДОН) юридически обязывающих соглашений по контролю над обычными вооружениями не осталось вовсе. В области ядерных вооружений единственным юридически обязывающим инструментом, уменьшающим угрозу гонки и повышающим предсказуемость, остаётся Договор СНВ-3, продлённый в начале этого года и истекающий в 2026 году.
Красноречивым подтверждением того, насколько легко и быстро может развернуться военный конфликт между ядерными державами, и ярким проявлением «стратегической фривольности» стал произошедший в конце июня инцидент с британским эсминцем Defender. Он умышленно вторгся в территориальные воды России у берегов Крыма, чтобы лишний раз подчеркнуть непризнание Лондоном принадлежности полуострова к РФ. С точки зрения угрозы ядерной войны, это гораздо опаснее, чем керченский инцидент 2016 г.: Великобритания – член НАТО и ядерное государство.
Предпосылки для начала комплексного российско-американского диалога по стратегической стабильности неплохие: саммит в Женеве показал, что обе стороны (каждая по своим причинам) заинтересованы в стабилизации конфронтации и ни одна не желает ни масштабной гонки вооружений, ни тем более эскалации военных конфликтов. Но чтобы диалог действительно помог выработать меры, снижающие риски военного конфликта с дальнейшей эскалацией на ядерный уровень и укрепляющие стратегическую стабильность, необходимо ставить задачи, адекватные угрозам сегодняшнего и завтрашнего дня и нынешнему состоянию отношений. Неверно сформулированные задачи и повестка дня могут привести к провалу диалога и дальнейшей деградации стратегической стабильности.
Администрация Байдена положительно и серьёзно относится к самой идее контроля над вооружениями. Она сразу приняла решение продлить ДСНВ-3 на пять лет и согласилась подтвердить в совместном заявлении по стратегической стабильности принцип, согласно которому «в ядерной войне не может быть победителей и она никогда не должна быть развязана» (от администрации Трампа этого не удалось добиться за все четыре года).
Прежде всего – к переговорам по ограничению и сокращению ядерных вооружений на паритетной основе.
Главные причины почти полного развала прежней системы контроля над вооружениями заключаются не только и не столько в особенностях подхода администрации Трампа (кстати, эти особенности характерны для республиканского военно-политического мейнстрима вообще, и при следующей республиканской администрации в Вашингтоне такой подход наверняка вернётся). Международный военно-стратегический ландшафт кардинально изменился. Качественно, а не количественно понимаемая ядерная многополярность и особенно стирание грани между ядерными и стратегическими неядерными вооружениями по мере развития военных технологий (высокоточные, космические вооружения, кибератаки против стратегических объектов, системы ПРО и так далее) исключают возврат к прежней системе контроля над вооружениями. В её основе лежали паритетные сокращения и ограничения похожих стратегических ядерных средств двух сверхдержав.
Показательно, что в принятом по итогам саммита в Женеве совместном заявлении президентов говорится о стремлении «заложить основу будущего контроля над вооружениями», а не воссоздать прежний. Кстати, стереотип о приверженности администрации Байдена классическому подходу к контролю над вооружениями преувеличен: её позиция по ДОН и ДРСМД мало отличается от подхода администрации Трампа.
Поэтому если Москва и Вашингтон попытаются начать полноценные переговоры по выработке нового «классического» договора о ещё более глубоком по сравнению с ДСНВ-3 сокращении ядерных вооружений или тем более запустить трёхсторонние переговоры с участием Китая с выходом на трехстороннее же соглашение об ограничении и/или сокращении ядерных вооружений, результат будет печальным: потеря имеющегося Договора СНВ-3 и ещё более глубокая деградация российско-американских отношений. В случае же трёхсторонних переговоров под ударом окажутся и отношения Россия – Китай.
Успешная выработка нового двустороннего российско-американского договора о дальнейшем сокращении ядерных вооружений (условно – ДСНВ-4) маловероятна ввиду практически полной противоположности позиций сторон, что и как этот договор должен покрывать.
Соединённые Штаты настаивают на том, чтобы любое следующее соглашение касалось нестратегического ядерного оружия, где у России значительный количественный перевес, особенно в Европе. Действительно, без включения ТЯО никакой документ по ядерным вооружениям не имеет ни малейшего шанса на ратификацию в Сенате. Цель США – ограничить, а ещё лучше – резко сократить российский арсенал тактического ядерного оружия, который, опасаются в Вашингтоне, может быть использован в реализации приписываемой Москве доктрины «ядерной эскалации ради деэскалации» военного конфликта в Европе. Вероятность того, что Россия пойдёт на ограничение или сокращение своего арсенала ТЯО без существенного сокращения военного неядерного потенциала НАТО и восстановления тем самым неядерного военного баланса в Европе (что само по себе невозможно) близка к нулю. Смысл тактического ядерного оружия – сдерживать и предотвращать неядерное нападение, а общий военный дисбаланс в пользу НАТО в неядерной сфере сегодня колоссален.
Россия, в свою очередь, настаивает, чтобы любое соглашение в стратегической сфере «учитывало все факторы, влияющие на стратегическую стабильность». Дальнейшие сокращения стратегических ядерных вооружений возможны только при условии чётких ограничений в таких областях, как противоракетная оборона, высокоточные неядерные и космические вооружения. Вероятность того, что Соединённые Штаты, обладающие там превосходством, согласятся на подобные ограничения, тоже равна нулю.
Состояние российско-американских отношений и тотальное недоверие между сторонами резко ограничивают готовность идти на какие-либо серьёзные компромиссы по важным вопросам. Примечательно, что повестка дня, которую Москва и Вашингтон наметили в Женеве, предполагает сотрудничество по совпадающим интересам без существенных компромиссов и изменения внешней политики какой-либо из сторон в целом. Собственно, развитие событий в летние месяцы после встречи это убедительно подтвердило – например, возвращение послов к месту службы никак не изменило к лучшему атмосферу отношений.
С трёхсторонними переговорами Россия – США – Китай, идею которых продвигают американцы, ещё сложнее. В экспертной среде периодически возникают идеи о том, как считать ядерные арсеналы трёх стран, чтобы получить сопоставимые цифры, несмотря на колоссальную разницу между стратегическими ядерными силами России и Соединённых Штатов, с одной стороны, и Китая, с другой, и обрести таким образом основу для трёхстороннего режима ограничения и сокращения ядерных вооружений. Например, предлагается перестать разделять стратегические и тактические ядерные арсеналы, установить единый потолок для всех ядерных боезарядов и носителей, включая ракеты средней и меньшей дальности. Подобные предложения, одним выстрелом решающие две важные задачи американской (но не российской) политики – присоединить Китай к российско-американскому контролю над вооружениями и ограничить российский и китайский арсеналы нестратегического ядерного оружия, представляются не только искусственными, но и вредными для интересов России.
Во-первых, сваливать стратегические и нестратегические ядерные вооружения в одну кучу некорректно: первые нацелены на сдерживание (предотвращение) ядерного, а вторые – прежде всего неядерного нападения. Поэтому ограничение СЯС в отрыве от ограничения неядерных вооружений, особенно стратегического свойства, и устранение здесь превосходства США в корне неправильно.
Во-вторых, Россия и Китай не рассматривают друг друга в качестве потенциальных противников, их отношения не основываются на взаимном стратегическом сдерживании – в отличие от российско-американских и американо-китайских отношений. Россия, например, осознанно укрепляет стратегический сдерживающий потенциал Китая (помогает ему создавать современную систему предупреждения о ракетном нападении) и считает, что его усиление относительно американского соответствует российским интересам.
Более того, это распространение оказало бы на российско-китайские отношения негативное воздействие, породив взаимное недоверие в военной сфере. Ведь цель контроля над вооружениями – управление недоверием между противниками. В Москве не без оснований полагают, что стремление Соединённых Штатов подключить КНР к российско-американским переговорам по стратегической стабильности и выстроить трёхсторонний режим по контролю над ядерными вооружениями, вместо того чтобы создавать отдельный двусторонний режим между США и Китаем, призвано ослабить российско-китайское партнёрство и посеять подозрительность между Пекином и Москвой.
На что же в таком случае должны быть нацелены консультации по стратегической стабильности и каким может быть фундамент будущего контроля над вооружениями?
Прежде всего, угроза ядерной войны связана сейчас не с неожиданным первым или упреждающим полномасштабным ядерным ударом одной ядерной державы по другой, как было в период холодной войны. Главный риск сейчас – эскалация непреднамеренного военного конфликта в неядерной сфере. Например, вследствие провокации по типу той, что произошла у мыса Фиолент (и, судя по официальным заявлениям Лондона, будут происходить в будущем), неверной трактовки военных учений, особенно в условиях тотального недоверия и конфронтации, разогреву военного конфликта, в который в том или ином виде вовлечены обе стороны, или же кибероперации против стратегических целей, которую могут принять за начало военной агрессии. Смысл стратегической стабильности заключается уже не только и не столько в снижении стимулов для первого ядерного удара, сколько в предотвращении любого неядерного военного столкновения, в том числе непреднамеренного и проистекающего из киберсферы. Судя по тому, что упомянутое совместное заявление по вопросам стратегической стабильности упор делает именно на снижении рисков, руководители двух стран это понимают.
Для устранения вероятности обычного и ядерного конфликта необходимо, во-первых, разрабатывать и/или укреплять правила поведения в военной сфере, – особенно там, где риск непреднамеренного столкновения наиболее высок. Это кибероперации, военные учения, опасные сближения военно-воздушных и военно-морских судов, разного рода провокации, в том числе нарушения государственных границ. Особенно важным представляется выработка правил военного поведения в киберсфере, отсутствующие сегодня напрочь, притом, что данная сфера уже давно рассматривается как театр военных действий, а киберсредства – как оружие массового поражения.
Во-вторых, для снижения риска ядерной войны необходимы режимы, ограничивающие размещение высокоточных вооружений в неядерном оснащении, стратегических носителей с ядерными боезарядами малой мощности, а также ракет средней и меньшей дальности вблизи границ России и США и особенно в досягаемости от стратегических объектов друг друга. Хотя на состоявшемся в июне – прямо перед российско-американской встречей в Женеве – саммите НАТО альянс снова высказал скептическое отношение к российскому предложению о моратории на размещение ракет средней и меньшей дальности в Европе, решение проблемы необходимо. В случае размещения соответствующих ракет в Польше или Прибалтике России придётся обратиться к доктрине упреждающих ударов, и угроза ядерной войны поднимется до критического уровня.
В-третьих, нужен эффективный механизм деконфликтинга на всей линии соприкосновения России и НАТО – от Баренцева до Чёрного моря. За образец можно взять тот, что с 2015 г. существует между российскими и американскими военными в Сирии. Он позволил предотвратить военное столкновение, несмотря на противоположность политических задач и откровенное стремление нанести друг другу политическое поражение. Также необходим механизм деэскалации конфликта на случай, если он всё же произойдёт, и предотвращения его перехода на ядерный уровень.
В-четвёртых, стоит договориться о мерах, повышающих предсказуемость в ядерной и неядерной областях, – информировании друг друга о состоянии ядерных сил, проведении инспекций, консультаций по ядерным доктринам, о том, как стороны понимают угрозы ядерной войны, и так далее.
Подобные консультации имеют смысл на двустороннем и многостороннем уровнях. Многосторонний формат даже более предпочтителен, оптимальной представляется пятёрка официальных ядерных стран – постоянных членов Совета Безопасности ООН. Запуск многосторонних консультаций по вопросам стратегической стабильности с упором на предотвращение риска непреднамеренного военного столкновения мог бы стать главным результатом предлагаемого Россией саммита стран «Большой пятёрки».
Вопросы ограничения стратегических ядерных вооружений должны оставаться строго в рамках двусторонних переговоров. Многосторонние консультации по укреплению стратегической стабильности ни в коем случае не отменяют и не заменяют двусторонние консультации между США и Россией, США и Китаем, Китаем и Индией и так далее. Они вполне могут сосуществовать. России и Соединённым Штатам можно было бы договориться о продлении ДСНВ-3 или хотя бы содержащихся в нём мер транспарентности и предсказуемости на период после 2026 г., не добавляя ни тактические ядерные вооружения, ни третьи страны, но распространяя его действие на гиперзвуковые ракеты, которые подпадают под определение межконтинентальных баллистических ракет и стратегических ядерных сил в целом. США и Китаю же стоит создать собственный двусторонний режим контроля над вооружениями, не вовлекая в него Россию. Трёхстороннего гибрида, который выгоден только тем, кто стремится ослабить партнёрство России и Китая, стоит избегать.
