Россия в глобальной политике

Эта статья Владимира Лукина, в ту пору посла Российской Федерации в Вашингтоне, была опубликована ровно 25 лет назад, в августе 1992 года, в журнале Foreign Policy, номер 88 (Vladimir P. Lukin, «Our Security Predicament,” pp. 57-75), и никогда не выходила по-русски.

Владимиру Петровичу Лукину – выдающемуся отечественному ученому-международнику, политическому и общественному деятелю, члену редколлегии нашего журнала – исполнилось 80 лет. Мы сердечно поздравляем его с круглой датой, однако публикация материала – не только дань уважения другу и коллеге. На фоне того, что происходит сегодня в мире, в отношениях России и США, важно вернуться к тому периоду, к истокам эпохи, острый кризис которой мы наблюдаем сейчас. Вспомнить не только романтизм революционного времени, но и трезвые, реалистичные, точные оценки профессионала, который уже тогда предупреждал о многих «минах», сработавших много позже. И задуматься о том, почему их не удалость ни обезвредить, ни обойти.

Россия справедливо известна как страна противоречий, которую, как заметил поэт Федор Тютчев, «аршином общим не измерить». Это верно даже для таких, казалось бы, универсальных категорий, как время и пространство, в которых существует наша страна. Под временем я просто понимаю тот уровень исторического развития, которого она достигла; под пространством – ее геополитическое положение. Для большинства стран эти категории четко определены, так как были заложены самим историческим процессом.

Но Россия не такова. Она располагается одновременно на двух  континентах и в нескольких исторических эпохах. Некоторые элементы российского общества перешли в постиндустриальную эру, в то время как другие остались на промышленном уровне первых пятилеток или даже в отсталости Средневековья. Именно поэтому так сложно отнести Россию к какому-либо уровню развития: нужно ли рассматривать ее как развитую, развивающуюся или отсталую страну?

В результате исторической неоднородности перед Россией стоит много задач, решение которых усложняет другие проблемы или даже находится с ними в противоречии. Это замедляет общее движение к экономически здоровой либеральной демократии. Например, в экономической сфере необходимо ускорять индустриальное развитие, хотя мы уже страдаем от проблем постиндустриализма, особенно тех, которые обусловлены советской моделью индустриализации. От нее нам в наследство достались огромные запасы ядерного оружия, катастрофическая экологическая ситуация и крайне небезопасная атомная энергетика.

В социальной сфере мы столкнулись с настоятельной необходимостью вновь ввести исторически созданные капитализмом производственные стимулы, но уже без преимуществ таких предпосылок раннего капитализма, как дешевая, управляемая и политически бесправная рабочая сила. Так как же такая страна, как наша, может совмещать экономическое подавление и неизбежные испытания периода первоначального накопления капитала с хорошо образованным и информированным рабочим классом, который в течение длительного времени находился под защитой государства, а не так давно научился защищать свои права?

Возьмем другой пример: нам необходимо существенно улучшить системы коммуникаций. Однако наше общество уже насыщено информацией, особенно о стандартах жизни в процветающих странах, – информацией, которая только обостряет чувство относительной депривации. Существует огромное количество примеров подобных противоречий на пути к российской либеральной демократии, но, несмотря на эти препятствия, необходимо осуществить переход, и осуществить быстро.

Наша задача еще более усложняется тем, что, учитывая вышеупомянутую неоднородность России, сложный путь экономической и политической трансформации придется пройти без какой-либо подробной карты или всеобъемлющего плана, сколь бы желательным это ни казалось многим из нас, привыкшим к величию всеобъемлющих пятилетних планов. В лучшем случае можно лишь задать общее направление в сторону рыночно-ориентированной  либеральной демократии.

Не менее сложна и ситуация, вызванная другим измерением существования России: ее географическим положением. После нескольких веков фактически непрерывной экспансии, за которыми последовал длительный период стабильности в пределах послевоенного СССР, российские границы продолжили сдвигаться –  однако на этот раз договорным путем. Тем не менее Россия остается многонациональной евразийской страной, интересы которой распространяются на ключевые регионы мира: Центральную и Северную Европу, Малую Азию, Ближний Восток и Азиатско-Тихоокеанский регион. Расположение как в Азии, так и в Европе во многом определяет ее международные интересы. Любые попытки толкнуть Россию только в Европу или только в Азию в конечном счете бесполезны и опасны. Они не только вызвали бы серьезный геополитический дисбаланс, но и подорвали создававшееся в ходе истории социальное и политическое равновесие внутри самой России.

Так как большая доля преемственности в геополитическом положении России обеспечивает ее внешней политике определенную степень традиционализма, недавние изменения неизбежно затрагивают некоторые из этих интересов.

Отношения с ближайшими соседями всегда были приоритетом для России. Но после распада Советского Союза, превратившего бывшие россии?ские территории в новых и независимых соседеи?, превратил традиционныи? интерес стал чем-то гораздо более сложным и жизненно важным. Сложность оказалась еще более очевиднои? с учетом того, что пути с нашими бывшими соотечественниками разошлись не только в пространстве, но и во времени: Россия порвала со своим авторитарно-тоталитарным прошлым и стремится стать демократией, в то время как многие из ее новоиспеченных соседей либо увязли в советском времени (пусть и под другими названиями) или же ищут новые формы самосознания в прошлом.

По мере того как мы отказываемся от былых глобальных химер и сближаемся с европейскими политикой и ценностями, долгосрочная и естественная заинтересованность России в Европе усиливается. Однако в то же время наши отношения с Европой меняются, отражая еще один парадокс нынешней ситуации. Сейчас, когда российская цивилизация сближается с западноевропейской, мы оказываемся куда дальше друг от друга географически c учетом новых границ Содружества независимых государств (СНГ). Эта новая отдаленность от Европы (в совокупности с отделением от Закавказья и Центральной Азии) серьезно меняет геополитическую ситуацию и существенно влияет на наши традиционные политические и экономические связи. Как результат, приходится пересматривать приоритеты нашей внешней политики по отношению к Европе.

Кроме того, Европа сама находится в переходном периоде,  разрабатывая более интегрированную и самостоятельную систему безопасности. Несмотря на наличие некоторых отрадных тенденций в сотрудничестве НАТО и государств-членов СНГ, неопределенность в вопросе новой структуры европейской безопасности неизбежно становится проблемой, вызывающей дополнительные опасения тех, кто определяет российскую внешнюю политику.

Помимо Европы, отношения со странами Азиатско-Тихоокеанского региона сохраняют важнейшее значение для России. Однако и здесь мы также сталкиваемся с новым, довольно неспокойным окружением. Российская геополитическая ситуация в этой части мира не изменилась, но изменилась, и довольно сильно, позиция России в смысле исторического развития. В прошлом Россия считала себя страной, опережающей Азию, но отстающей от Европы. Но с тех пор Азия развивалась гораздо быстрее. Этот контраст явно заметен при сравнении России с Японией. Обе державы начали современное развитие примерно в одно и то же время, «великими реформами» царя Александра II в России и реформами Мэйдзи в Японии. Какое-то время страны развивались почти вровень, но затем большевистско-тоталитарный эксперимент направил наш прогресс совершенно не в ту сторону, хоть мы и вышли из Второй Мировой войны победителями, а японцы – серьезно пострадавшими.

Между тем последние 15–20 лет в Китае представляют собой парадокс. В драматическом, шекспировском смысле недавняя российская история была, вероятно, более богата событиями, чем китайская, но в смысле более глубокого, продуктивного развития мы отстаем от Китая.

Эти изменения динамики исторического развития меняют наше восприятие, и мы ощущаем себя уже не столько между «современной Европой» и «отстающей Азией», но в каком-то необычном пространстве между двумя «Европами». Эта дихотомия создает политические и даже культурные проблемы. Сейчас мы с куда большим вниманием относимся к азиатскому опыту и азиатским способам решения социальных проблем. Оказалось, что вопреки традиционным утверждениям, связывающим динамичный капитализм с протестантизмом, а конфуцианство с социоэкономической стагнацией, многие азиатские культуры заключают в себе мощные импульсы развития. Мы учимся на азиатском опыте, и в будущем превратим эти уроки в политические решения. Но на данный момент соотношение сил, измеряемое с точки зрения экономического и технологического развития, изменилось не в пользу России. Хотя в ближайшем будущем этот разрыв вряд ли приведет к реальным проблемам в области безопасности, такие глубокие изменения чреваты серьезными политическими последствиями.

Новое окружение

Завершение холодной войны, несомненно, устранило самую опасную угрозу для России: ядерное уничтожение. Однако это не ликвидировало другие, более мелкие, но серьезные угрозы нашеи? безопасности, если не самому существованию. Эти угрозы, по сути, возросли до такого уровня, когда, откровенно говоря, стало понятно: Россия все в большей степени ощущает свое новое окружение. Хотя вокруг нет враждебных альянсов, страна сталкивается с серьезными или потенциально серьезными проблемами в отношениях почти со всеми крупными государствами на своей периферии. В первую очередь наши отношения с Японией, несмотря на значительную нормализацию, по-прежнему весьма сложные. Из-за нерешенного территориального спора о Курильских островах Япония остается единственной крупной страной, с которой Россия не имеет нормальных, юридически оформленных отношений. В связи с внутриполитической динамикой в обеих странах, но особенно в России, где идея «отдать острова» становится все более спорным и непопулярным предложением, пока никакого решения, которое устранило бы этот спор, не предвидится. Какими бы ни были действительные преимущества подобных предложений, проводя внешнюю политику, основанную на демократии, приходится считаться с новыми внутриполитическими настроениями. Подводя итог, отметим: отсутствие регулярных стабильных отношений с таким гигантом, как Япония, может привести к серьезным проблемам.

Наши отношения с Китаем тоже не особенно гладкие. Хотя большинство территориальных споров урегулированы, некоторая неопределенность сохраняется. Принимая во внимание  расходящиеся пути нашего политического и экономического развития, кардинальное улучшение российско-китайских отношений в следующие несколько лет вряд ли возможно. Учитывая решительный разрыв России с коммунизмом, соблазн рассматривать эти отношения чрезмерно идеологизированно сохранится с обеих сторон. Пока неясно, будут ли, в особенности в России, снова пытаться выступать в качестве учителей своего огромного соседа. Кроме того, кажется, Китай сам вступает в период повышенной нестабильности и непредсказуемости.

Между тем нынешняя ситуация на Корейском полуострове увеличивает риск дестабилизации всего региона. Россия не может оставаться безразличной к опасности получения одним из корейских государств ядерного оружия, в особенности в связи с тем, что оба могут столкнуться с изменением режима, который привел бы к новым опасностям и неожиданностям. Более того, нуклеаризация Корейского полуострова может привести к распространению ядерного оружия по всей Юго-Восточной Азии. Так как российский Дальний Восток недостаточно развит и малонаселен, Россия особенно чувствительна к проблемам безопасности, исходящим из Азиатско-Тихоокеанского региона.

Далее, на юге и юго-востоке (Закавказье и Центральная Азия, включая в меньшей степени Казахстан) Россия уже находится под угрозой, исходящей из зоны постоянной неопределенности и нестабильности. В этих регионах развал Советского Союза запустил сложный процесс национального строительства и открыл путь к множеству ранее подавлявшихся конфликтов, вызванных религиозными, этническими и племенными различиями. С точки зрения России, хаотичная ситуация в этих исторически нестабильных регионах создает серьезные опасности: неконтролируемые потоки беженцев, участие внерегиональных государств в межэтнических конфликтах, особенно в конфликте между Арменией и Азербайджаном, опасности для этнических русских, живущих в этих районах, и даже потенциальную угрозу границам России.

Более того, возрождение исламского фундаментализма (одновременно и антизападного, и антироссийского) в сочетании с длительным экономическим кризисом в Закавказье и Центральной Азии стал бы угрозой не только для российских интересов, но и стабильности исламского и азиатского миров. Россия глубоко заинтересована – стратегически, экономически и политически – в том, что происходит на этих территориях, и обеспокоена тем, что взаимодействие экономического, этнического и религиозного кризисов может привести к массовому исходу отсюда этнических русских и других некоренных национальностей. Подъем исламского фундаментализма, в особенности в Азербайджане и некоторых частях Центральной Азии, может не только привести к власти враждебные для России элементы, но и сказаться на мусульманских территориях России. Существует также реальная угроза насильственных изменений границ – например, между Кыргызстаном, Таджикистаном и Узбекистаном из-за территориальных споров в Ферганской долине.

На юго-западе независимая Украина – новый важнейший сосед России. К сожалению, отношения между двумя странами недавно перешли на новую, неспокойную стадию. Частично это произошло из-за реальных проблем и противоречий, вызванных распадом Советского Союза, таких как раздел вооруженных сил и государственного имущества, разработка новых договоренностей в области безопасности и экономики и определение статуса Крыма. Ситуацию еще более усложняют многие украинские политики, которые ищут национальную идентичность не на основе позитивного «мы» – нелегкая задача для страны, где никогда не существовало стабильного и устойчивого современного государства, – а на гораздо более негативной и упрощенной основе «против них», подразумевая «против России».

К сожалению, у такого отношения существуют исторические основания. Печально, но оно лишь усиливает существующие опасения обеих сторон, тем самым создавая ненужную враждебность, которая может погубить любые серьезные переговоры.

Вдобавок и без того напряженная ситуация еще более усугубляется попытками некоторых самонадеянных кругов украинской политической элиты провести новую фактическую границу между Западом и Востоком где-нибудь по Дону, как это делали древние греки, и тем самым превратить Украину в некую «передовую линию обороны» западной цивилизации. Подобные мечты можно было бы отнести к наивным фантазиям, если бы они не нашли поддержки у уважаемых западноевропейских и американских стратегов, которые выступают за интеграцию в западное сообщество только стран Балтии и Украины с тем, чтобы стратегически противостоять России. Подобные разговоры не могут не напомнить россиянам о печально известном «санитарном кордоне» времен Версаля[1], но теперь в географически расширенной версии.

Договор, подписанный между Россией и Украиной в июле 1992 г. в российском Дагомысе, намечает конструктивный путь нормализации новых отношений при условии, что соглашение – не тактический ход Украины, но свидетельствует о признании невозможности консолидации украинской независимости на основе конфронтации с Россией[2]. Такой курс был бы не только крайне опасным для безопасности всей Европы, но и самоубийственным для самой Украины, где значительная часть населения на востоке страны никогда не поддержит подобной конфронтации.

Помимо этих, в основном гипотетических, угроз необходимо принимать во внимание реальные вооруженные конфликты, которые уже бушуют в Молдове и в осетинском регионе Грузии. Они создают для России сложную дилемму: бездействовать перед лицом угрозы для безопасности своих границ, что еще важнее, этнических русских, которые проживают в этих регионах, или путем военного вмешательства попытаться устранить опасность. Первый вариант дискредитировал бы правительство России в глазах собственного народа, что в нашем молодом демократическом обществе непосредственно сказалось бы на легитимности правительства, в то время как в нашем тоталитарном прошлом это имело бы лишь косвенное влияние. Второй вариант может привести к эскалации конфликтов до уровня полномасштабной войны, подорвав тем самым мирную эволюцию СНГ.

Наконец, два реальных источника нестабильности подрывают  отношения России со странами Балтии. Во-первых, существует сложная проблема вывода российских войск из этого региона. Она может быть решена только путем серьезных переговоров о графике их вывода и временном статусе российских сил. Однако кажется, что обе стороны, но особенно наши балтийские соседи, к этому плохо подготовлены. Второй вызывающий споры вопрос – это дискриминация этнических русских и других меньшинств, проживающих в государствах Балтии.

Все три балтийских государства или уже приняли, или рассматривают дискриминационное законодательство о гражданстве, которое ограничит индивидуальные права и свободы меньшинств. Последняя проблема – более серьезный и долгосрочный фактор наших отношений. Наилучшая гарантия нормализации – создание духа взаимной терпимости и уважения между нашими народами.

Подводя итог, можно сказать, что усугубление всех негативных тенденций в отношениях России со своими соседями может создать для нее опасное геополитическое окружение. Можно, например, легко представить несколько параллельно разворачивающиеся кризисов у новых границ России: захват власти исламскими фундаменталистами в ключевых государствах Центральной Азии, новую эскалацию армянско-азербайджанского конфликта и конфликта в Молдове, а также конфронтацию с Украиной по поводу Крыма.

И все это может произойти в контексте усиления напряженности с Японией из-за Курильских островов и углубления политических кризисов в Китае и на Корейском полуострове.

Даже для сильной России такая комбинация угроз создала бы опасный вызов, что уж говорить о слабой России, которая, как могут посчитать некоторые, сама приглашает к подобным ситуациям. Таким образом, центральной задачей новой внешней политики России является устранение или радикальное снижение вероятности осуществления подобного наихудшего сценария.

Просвещенный патриотизм

Чтобы развивать и осуществлять свою новую внешнюю политику, Россия должна ответить себе самой на несколько важных вопросов. Например, решить, какие концепции должны определять ее безопасность и оборонную политику. В частности, если мы принимаем принцип безопасности «по всему азимуту», он должен быть согласован с намерением интегрировать Россию в существующие оборонные сообщества Запада и участвовать в других структурах коллективной безопасности. Мы должны найти оптимальный межрегиональный баланс внешней политики, наших наиболее перспективных партнеров и союзников, основные и приносящие наилучшие результаты области торговли и наиболее выгодные экономические связи.

В нынешних спорах по этим вопросам и по общей проблеме места России в мире доминируют три основные школы мысли. Первая может быть названа «идеологизированным демократическим интернационализмом», который в своем крайнем проявлении, по сути, становится формой национального мазохизма, проповедуя философию «Россия – это единственная угроза». (Между прочим, это давнишняя интеллектуальная традиция русских революционеров, в том числе большевиков на их революционной стадии.)

Вторая школа, даже более традиционная, противоположна первой и сводится к грубому российскому шовинизму, который подпитывается нынешним чувством национального унижения. Ее нынешний девиз гласит: «Россия – жертва».

Третья школа ищет просвещенное представление о российских национальных интересах, основываясь на понятии «верно понятого собственного интереса» и на признании реальностей современного мира.

Первая школа, на мой взгляд, недолговечна. Это во многом сезонное явление, расцветшее на высшей точке революционного отрицания, которое скоро сойдет на нет. Вторая, шовинизм, имеет более глубокие корни в национальном сознании, однако в конечном счете также не предлагает решений. Она совершенно неправильно оценивает природу современного мира и возможности России для противостояния с ним. В отличие от них, сдержанный демократический национализм, тип просвещенного, зрелого патриотизма – единственное твердое основание реалистичной и политически устойчивой внешней политики. Верно то, что этот третий подход является новым в длительной истории России. Но тем больше оснований для его осторожного взращивания. Он не выживет и не сможет полностью развиться во враждебной среде национального унижения и остракизма со стороны внешнего мира.

Детальное рассмотрение повестки дня новой российской внешней политики выходит далеко за рамки одной статьи. Поэтому можно обсудить лишь некоторые основные условия, необходимые для того, чтобы избежать наихудшего сценария.

Решающей внутренней гарантией от него станет развитие демократии и рыночной экономики, которое идет успешно, явно успешнее, чем у наших соседей. Это единственный путь, способный возродить сильную Россию, уверенную в своей безопасности. В то же время это единственный способ сделать Россию безопасной для остального мира. Демократия и рыночная экономика устраняют саму основу традиционной «русской/советской угрозы», как она виделась западными мыслителями от Фридриха Энгельса до Джорджа Кеннана – централизованный контроль всесильного государства над российским обществом и его национальными ресурсами, служащий имперским амбициям. Как сказал президент Джордж Буш, «демократы в Кремле могут обеспечить нашу безопасность так, как не смогут никакие ядерные ракеты». Но эти демократы защитят также Россию от самой себя: от ее ксенофобии и паранойи по отношению к Западу, которая всегда представляла собой взрывоопасную смесь комплексов неполноценности и превосходства, к которым примешивались старые имперские мечты, превращаемые сегодня некоторыми в «жесткую» стратегию. Новая мировая роль России поистине начинается внутри страны.

Только такая Россия – сильная, стабильная и демократическая – станет достойным партнером других цивилизованных государств в их усилиях обеспечить стабильность в ключевых регионах Европы и Азии. И только она cможет стать локомотивом постепенной демократизации соседей на юге и юго-востоке. И наоборот, крах демократии в России, скорее всего, приведет к ее краху и в других постсоветских государствах. История вновь бросает России сложнейший вызов. Но, возможно, в этом и состоит ее новая миссия: стать гарантом стабильности во всем евразийском хартленде через свое собственное демократическое возрождение.

Возможно, сэр Хэлфорд Маккиндер был прав, считая регион геополитическим центром мира. Единоличный контроль над ним (или даже серьезная претензия на него) всегда создавала угрозу глобальному  стратегическому балансу. Наполеон, Вильгельм II, Гитлер и Сталин, – все они могут быть примером этой модели, и все они продемонстрировали тщетность подобных попыток. Новая роль России, безусловно, не такова: она состоит в том, чтобы служить важнейшей опорой равновесия, действуя в согласии с другими ведущими державами, жизненно заинтересованными в безопасности в Евразии, а не нарушать это равновесие.

С учетом геополитических реалий едва ли можно усомниться в том, что без активного участия России будет невозможно добиться стабильности в Евразии и предотвратить ее дезинтеграцию в серии разрозненных войн и столкновений. Любые попытки изолировать Россию с помощью нового санитарного кордона только дестабилизируют ситуацию внутри страны и за ее пределами. Они также могут привести к «сильной России» вроде государства Саддама Хусейна. Но в этом случае последствия для Запада затмят те, что связаны с этой ближневосточной горячей точкой.

Но новая интеграционная роль России как стабилизатора евразийской геополитической среды не разовьется сама собой. Эта роль должна быть заслужена, и она будет заслужена, прежде всего в неизведанной и исключительно важной сфере отношений России с ее ближайшими соседями. Здесь необходимо сделать два важных замечания. Очевидно, что Россия не может и не хочет навязывать какой-либо внешнеполитический курс новым независимым государствам. Время диктата прошло. И тем не менее Россия не может просто пассивно наблюдать за угрожающими событиями, происходящими в зоне ее жизненных интересов, особенно в районах, населенных миллионами этнических русских.

Таким образом, наиболее срочными задачами российской дипломатии со странами СНГ является, во-первых, создание работоспособной инфраструктуры нормальных политических отношений между независимыми государствами (открытие посольств и наполнение их надлежащим персоналом, обеспечение потока достоверной информации, налаживание механизма постоянных консультаций по целому диапазону вопросов); во-вторых, инициировать развитие структур сотрудничества, которые были бы многосторонними, но не наднациональными, и служили бы общим военным, политическим, экономическим и социокультурным интересам; в-третьих, обеспечить защищенность интересов и прав россиян и других меньшинств. Вкратце цель состоит в том, чтобы наполнить Содружество содержанием.

Особого упоминания заслуживает проблема коллективной безопасности. Опасная обстановка в Молдове, Таджикистане и Закавказье убедительно демонстрирует, что эта задача должна быть решена незамедлительно.

На этом фоне Ташкентский договор[3] стал первым шагом к созданию новой системы коллективной безопасности. Договор, подписанный Россией и пятью другими странами СНГ в мае 1992 г., призывает к отказу от агрессии и к взаимопомощи в случае враждебного нападения. Новая роль России как защитника своих меньших соседей и как гаранта стабильности и безопасности их границ уже зарождается в этом договоре и в ряде двусторонних соглашений о сотрудничестве в области безопасности между Россией и другими странами СНГ, а также в июльском соглашении о создании миротворческих сил Содружества, заключенном между правительствами некоторых государств СНГ[4]. Есть основания полагать, что со временем, по мере того как Россия будет продолжать делами доказывать новый неимпериалистический характер своей политики, а ее соседи освободятся от страхов, вызванных сверхчувствительностью молодого национализма, зарождающаяся система коллективной безопасности будет расширяться и укрепляться. Более того, из-за объективной исторически сложившейся взаимозависимости их экономик между странами СНГ может развиться комплекс новых экономических связей.

До сих пор, однако, все эти процессы продвигаются медленно и трудно. Причины – в сложности решаемых проблем, нехватке квалифицированного персонала и организационных структур и, что, возможно, самое главное, новизне самой ситуации. Наша политическая культура традиционно знала лишь два радикальных средства ведения дел с соседями: либо полный контроль и подчинение – формула достижения стабильности в прошлом, – либо пренебрежение, которое сегодня является формулой дестабилизации.

России?скои? дипломатии будет нелегко найти «золотую середину» добрососедства, основанного на взаимных обязательствах и конструктивном сотрудничестве. Но эту задачу надо решать быстро и эффективно. Природа не терпит пустоты, и существующая взаимозависимость с соседями – наше изначальное преимущество в строительстве отношений – не будет вечной.

Здесь необходимо подчеркнуть, что важность развития этих отношений выходит далеко за рамки СНГ и самой России. По сути, это первое серьезное испытание способности России продемонстрировать цивилизованное политическое лидерство в налаживании новых отношений со своими традиционными и ближайшими партнерами. Исход проверки в значительной степени определит вес и влияние нашей страны в мире.

И хотя в конечном счете именно мы и наши соседи должны пройти испытание, остальной мир, в особенности Запад, призван сыграть свою роль в формировании результата. Конечно, это не означает, что Запад должен занять пророссийскую позицию по всем спорным вопросам, скорее, ему следует способствовать укреплению хороших отношений между Россией и ее соседями, выступать защитником закона, справедливости и прав человека в них.

Трудности Запада с адаптацией к такой роли видны из реакции некоторых на становление новой системы коллективной безопасности в СНГ. Многие на Западе, будучи обеспокоены нестабильностью на пространстве СНГ, критиковали Россию за отсутствие усилий в этом направлении. Но когда Россия и другие государства СНГ начали действовать, в частности, договорились в июле о создании миротворческих сил, Россию быстро стали критиковать за попытки восстановить централизацию в бывшей империи. Нельзя допустить, чтобы старые страхи в отношении России исказили восприятие ее новой политики. Былые страхи недопустимы, так как они могут искажать представление о новом политическом курсе.

Внешняя политика России одновременно проходит через другое, внутреннее, испытание. Она сталкивается с классической проблемой проведения эффективного внешнеполитического курса в условиях демократии. Эта проблема была хорошо знакома уже отцам-основателям США, но есть у нее и чисто российские аспекты. Один из них – отсутствие после разрыва с коммунизмом внешнеполитической традиции, которую можно было бы использовать. Авторитарные традиции царской России забыты и по большей части устарели, и, хотя советский внешнеполитический стиль помнят лучше, его отвергают еще решительнее. России приходится решать все проблемы начального периода: плохую организацию механизмов внешнеполитической деятельности на уровне исполнительной власти, в особенности в области отношений с государствами СНГ, сложность отношений между исполнительной и законодательной властями, которые часто ведут к тупику вместо тесного сотрудничества, и, наконец, отсутствие зрелого общественного мнения по международным вопросам. Но это естественные проблемы роста, а не врожденные дефекты, и во всех упомянутых областях уже достигнут реальный прогресс.

Говоря коротко, новое содержание российской внешней политики выковывается в условиях радикальных изменений в способах его осуществления. Существует больше открытости, больше конфликтов и больше акторов с разными интересами, которые еще не овладели искусством взаимовыгодного взаимодействия. Конечно, такое положение дел в сочетании с необходимостью сохранять популярность и общественную поддержку замедляет развитие новой политики и делает ее менее предсказуемой. С другой стороны, это дает возможность структурировать новую политику на гораздо более прочной основе истинных общественных приоритетов и на широкой политической базе.

Стабильная, демократическая Россия, овладевшая искусством демократической разработки внешнеполитического курса, будет способна жить в согласии с окружающими странами и играть позитивную, стабилизирующую роль в соседних регионах. На Дальнем Востоке, поддерживая конструктивные отношения с Китаем, Японией и другими государствами региона, Россия может стать важным стабилизирующим фактором, не допуская доминирования какой-либо страны над другими, и сама не создавая угрозы для региона.

После завершения американо-советской конфронтации тенденция к многополярности в Азиатско-Тихоокеанском регионе будет только крепнуть. Основной угрозой стратегической стабильности здесь является неконтролируемая эскалация потенциальных субрегиональных конфликтов, прежде всего на Корейском полуострове. Поэтому общая задача для всех ведущих региональных держав заключается в предотвращении эскалации и превращении зарождающейся изначально нестабильной многополярной системы в настолько управляемую и предсказуемую, насколько это возможно.

Пока это будет происходить, демократическая Россия будет подходить к отношениям между США и странами АТР не как к угрозе своим стратегическим интересам, но как неотъемлемой части модели региональных отношений, доказавших свою стабильность и эффективность. Мы ожидаем развития дружественных отношений, полезных для обеих сторон, с такими союзниками США, как Япония и Республика Корея. Мы видим эти страны союзниками нашего партнера и надеемся, что они видят нас партнерами своего союзника.

Во взаимодействии с тюркскими и другими мусульманскими народами на юге (от Закавказья до Центральной Азии и южных соседей этих регионов) Россия будет основываться на своем многовековом присутствии и опыте. Как европейская держава, способствующая демократизации, Россия может оказывать цивилизаторское и стабилизирующие влияние с тем, чтобы содействовать мирному сдерживанию как крайнего исламского фундаментализма, так и конфликтов, возникающих в результате национального и религиозного соперничества.

На западе роль России меняется особенно значительно. От военной и идеологической конфронтации с Западной Европой мы движемся к тесному сотрудничеству во всех сферах, включая безопасность. Уже это качественно улучшает безопасность европейского континента. Кроме того, стабилизация внутренней ситуации в России устранит озабоченность Запада относительно нового типа «российской угрозы» в виде потоков беженцев или ядерных катастроф.

На данный момент сложно предсказать, как демократическая трансформация в России повлияет на европейскую интеграцию и отношения внутри Европейского сообщества. Однако, на мой взгляд, по крайней мере один позитивный результат уже ощутим: присутствие сильной и дружественной России поможет европейцам избежать «германизированной Европы» и продолжить движение к «европеизированной Германии» – итогу, выгодному всем сторонам. В конечном счете демократическая Россия, как и демократическая Германия, крайне заинтересована двигаться в этом направлении.

В целом победа демократии в России и ее консолидация с объ-единеннои? Германией снимают другую исторически трагическую европейскую проблему: тайный сговор или смертельный конфликт между тоталитарными или авторитарными близнецами: Раппало и Барбаросса[5]. Впервые в истории встречаются две державы, от которых продолжает зависеть мир в Европе: демократическая Германия и демократическая Россия. Их партнерство, теперь встроенное в европейскую цивилизацию, а не противостоящее ей, может стать европейским благословением, а не проклятием. Оно может стать стержнем системы безопасности всего континента. Но все это возможно, конечно, при условии, что к России будут относиться не как к изгою или пасынку, но как к полноправному члену семьи европейских государств. Уроки неудачи Версаля, усвоенные относительно Германии после Второй мировой войны, должны быть распространены на Россию после холодной войны.

Америка и Россия

Важнее всего, чтобы эти уроки усвоили в США. Стратегические факторы всегда играли значительную роль в российско-американских отношениях. Знаменитая аналогия Уолтера Липпмана со слоном и китом иллюстрирует как дар взаимной неуязвимости, так и автономность жизненных интересов[6]. Действительно, несмотря на существенные политические и идеологические различия, два государства сближались друг с другом благодаря коренному стратегическому интересу: общему желанию предотвратить появление в Европе режима-гегемона, способного распространить агрессию за пределы этого континента. Поэтому они вместе воевали против кайзера, а затем против Гитлера. Когда сталинско-брежневская Россия стремилась взять эту роль на себя, американская коалиция холодной войны выступила против этого.

С концом холодной войны и устранением политических и идеологических источников конфронтации стратегическое соперничество совершенно естественно быстро уходит в прошлое. В результате центральная роль российско-американских отношений для мира также уменьшается, особенно сейчас, когда российский слон отошел вглубь своей сократившейся территории. Попытки возродить эту центральную роль в противоположной форме российско-американского кондоминиума очевидно бесполезны. Но даже и без такого соглашения у России и Америки достаточно общих и параллельных интересов для партнерства.

Один общий интерес вытекает из особой роли России и Америки как ведущих ядерных держав и из очевидной заинтересованности США в успешных демократических реформах в России. России нужно американское понимание и поддержка в ее сложной геополитической ситуации, ей нужны Соединенные Штаты как источник экономической и технической помощи, рынок для некоторых видов ее продукции, как партнер по взаимовыгодному сотрудничеству для укрепления позиций обеих стран в глобальном технологическом соревновании и, наконец, как ведущая страна Запада, которая во многом будет определять, интегрировалась ли Россия полностью в сообщество развитых государств. В то же время Америка нужна России и как партнер в урегулировании ряда региональных кризисов за пределами СНГ, как ведущий игрок внутри все еще хрупкого СНГ и потенциально огромный рынок для товаров и инвестиций. Наконец, обе страны необходимы друг другу потому, что без их партнерства невозможен никакой стабильный мировой порядок.

В настоящее время основная задача российско-американского взаимодействия заключается в наполнении содержанием деклараций о партнерстве президента Буша и Бориса Ельцина, сделанных во время встречи на высшем уровне в июне 1992 года[7]. Этот визит стал важным шагом вперед для нового партнерства. Трудности в продолжении этого процесса лежат не в недостатке политической воли у высшего руководства обеих стран, но в существовании и в той, и в другой внутренних препятствий. В обеих странах имеются активный авангард, сознающий насущные нужды момента, средний бюрократический и политический эшелон и арьергард, который все еще живет прошлым. Поэтому, чтобы перестроить наши отношения в духе истинного сотрудничества, каждая из сторон должна проделать некоторую серьезную домашнюю работу, чтобы привлечь свой средний эшелон и минимизировать влияние арьергарда.

Корни особой природы российско-американских отношений кроются в характере обоих народов. Две страны редко серьезно воевали друг с другом, что нечасто бывает между великими державами. Даже в худшие времена их народы относились друг к другу с большим интересом и уважением. Но даже этот обоюдный запас теплых чувств может иссякнуть, если в это тяжелое для России время Америка устанет активно помогать российской демократии.

После июньского саммита США стали проявлять бóльшую активность. И хотя не всегда ясно, где заканчивается реальная помощь и начинается ее имитация, общая картина обнадеживает. Совместная работа по демократическому возрождению России – первейшая задача складывающегося российско-американского партнерства.

К сожалению, во время экономического спада и электорального года идеальная формула зарубежной помощи может, по крайней мере внешне, выражаться в максимуме моральной и минимуме материальной помощи. В реальности, однако, подобные формулы недальновидны. Как говорит старая пословица, скупой платит дважды. И американский народ, очевидно, начинает понимать, что только своевременные и достаточно крупные инвестиции могут принести доход. Хорошим примером тут, конечно, служит «план Маршалла», благодаря которому Соединенные Штаты получили огромные стратегические и экономические дивиденды, многократно окупившие первоначальные затраты. Америке необходимо проявить дальновидность и инвестировать сегодня в будущую безопасность и благополучие.

Действительно, сегодня США не сталкиваются с «очевидной и реальной опасностью»[8] подобно той, что представлял сталинский режим в конце 40-х годов ХХ века, из-за которой Америка сконцентрировала внимание на необходимости разработать и финансировать «план Маршалла». Угрозы американской безопасности и международной стабильности, которые могут стать следствием краха демократических экспериментов в России и других постсоциалистических странах, пока что более аморфны, разрозненны и менее предсказуемы. И, тем не менее, если это произойдет, совокупное воздействие краха этих молодых демократий может стать даже более разрушительным, чем опасности холодной войны. Чтобы предотвратить эту катастрофу, мы должны создать новый мировой порядок, основанный на «концерте» великих демократических государств, к которому России природой и провидением суждено присоединиться.

И все же я предвижу привычный вопрос многих скептиков: зачем Соединенным Штатам и другим государствам Запада помогать России становиться великой державой? Разве не в их интересах сохранять ее слабой, чтобы избежать какой-либо угрозы в будущем? На мой взгляд, Запад должен помогать России по тем же причинам, по которым он помогал Германии, Японии и другим странам после Второй мировой войны: чтобы расширить дружественное Западу демократическое сообщество. И, безусловно, учитывая геостратегическое значение России и тот факт, что она никогда серьезно не воевала против США, она заслуживает даже большей поддержки. 

Конечно, в демократическом сообществе всегда были и будут трения и споры, у Соединенных Штатов они есть даже с традиционными союзниками. Но эти споры качественно отличаются, скажем, от конфликтов с Ираком Саддама Хусейна или с Ливией Муаммара Каддафи. В отличие от последних, это проблемы общей цивилизации с единой системой ценностей, основанной на идеях о том, что человеческая жизнь драгоценна, а личность приоритетна по отношению к государству. Они возникают в контексте прочно устоявшихся норм и механизмов гуманных и цивилизованных решений существующих конфликтов и противоречий. Мир приходит на смену войне между странами, пришедшими к демократии, также как демократия сменяет классовую войну в этих странах. Предсказывая приход демократического мира, Иммануил Кант был прозорливее тех, кто считал борьбу за власть между государствами вечной, независимо от их внутриполитических систем. Сегодня правила, по которым живет цивилизованное демократическое сообщество, напоминают те, что предвидел Кант, а не Ганс Моргентау.

Поэтому главная проблема в конечном счете заключается в том, станет ли Россия  неотъемлемым членом этого сообщества или же останется за его пределами, представляя угрозу для самой себя и для остального мира. Ответ очевиден. Америке и Западу нужна сильная, процветающая и демократичная Россия, которая, впервые в истории, захочет и сможет жить в согласии с правилами цивилизованного демократического сообщества. Российская сила позволит нам внести значимый вклад в стабильность и мир; российская демократия будет гарантом того, что мы остаемся надежным партнером Запада. К счастью, именно такая Россия нужна и нам самим.