Статья впервые опубликована в пилотном номере журнала в ноябре 2002 года.
Мегасценарии развития мировой системы в XXI веке не отличаются многообразием. Первый из них, претендующий на роль основного течения современной политической мысли, сводится к предсказанию американской гегемонии на все обозримое будущее. Отрыв США от остальных держав по главным компонентам силы беспрецедентен. Соединенные Штаты могут все. Доказательства американского всемогущества тем более убедительны, что приводятся с эмоциональностью, всегда сопровождающей высокие патриотические порывы вроде того, который наблюдается в США после трагедии 11 сентября 2001 года. О других странах в американских политических кругах принято говорить не столько с точки зрения сотрудничества, сколько в связи с их способностью бросить вызов могуществу Соединенных Штатов или поставить под сомнение возможность односторонних действий. В остальном мире концепция гегемонии США была воспринята как убедительная, но далеко не везде встречена с восторгом.
Во многом на этой волне возник второй мегасценарий. Он связан с ожиданием хаотизации международных отношений и особенно популярен в левых и антиглобалистских кругах. Впереди у человечества – экологические катастрофы, распространение оружия массового поражения, смертельная схватка цивилизаций, Севера и Юга. И на эти глобальные вызовы некому будет ответить, поскольку единственная сверхдержава, способная обеспечить лидерство в мире, будет озабочена реализацией эгоистических интересов, не совпадающих с общечеловеческими.
Джеймс Гилрей. Наполеон и Питт делят мир. 1805. «The Plumb-Pudding in Danger or State Epicures Taking un Petit Souper»
Полагаю, однако, что право на существование имеет и третий сценарий. Мир движется и будет двигаться не к усилению односторонности и хаоса, а к большей сплоченности и управляемости. К порядком подзабытому Концерту держав, который обеспечил Европе «столетний мир» с 1815 по 1914 год.
Напомню, европейский Концерт (я буду называть его первым Концертом) родился в результате совместных усилий России и Великобритании. Российский царь Александр I прекраснодушно предложил отказаться от применения силы и разрешать конфликты путем арбитража великих держав. Однако британский премьер Уильям Питт-младший трансформировал идею российского самодержца в более практичную концепцию, основанную на балансе сил. После падения империи Наполеона, на Венском конгрессе (1814–1815), возникла своего рода дипломатическая олигархия победивших государств: Россия, Великобритания, Австрия и Пруссия взялись совместно поддерживать международную стабильность и статус-кво. Со скорым возвращением в «европейский клуб» Франции (против которой первоначально и создавался Концерт) квартет превратился в «пентархию», а с присоединением Королевства Италия – в «гекзархию», своеобразную «большую шестерку» (G6). Французский историк Антонэн Дебидур в конце XIX века так описывал современный ему Концерт: «Перечисленные государства не всегда жили в полном согласии. Иногда между некоторыми из них возникали жестокие конфликты. Одни из этих государств усилились и приобрели большее влияние, чем прежде, другие пришли несколько в упадок и утратили прежний авторитет. Но ни одно из них не претерпело такой утраты сил, чтобы другие могли уничтожить его или исключить из своего объединения. Все они продолжают существовать, порою гарантируя спокойствие в одинаковой мере своим соперничеством, как и своим согласием». В эпоху первого Концерта основными стратегиями стран-победителей были сотрудничество в области безопасности и экономическое вовлечение.
По моему убеждению, сейчас, в условиях глобализации, Концерт будет исполняться на глобальной сцене с участием, как минимум, США, Европы, России, Японии, Индии, скорее всего, Китая и кого-то еще.
Естественно, такое предположение встретит множество возражений, главное из которых связано с тем, что первый Концерт строился на балансе сил. Вряд ли можно говорить о балансе, когда, как считается, «у США нет противников ни по одному критическому измерению силы. Никогда не существовала система суверенных государств, которая включала бы в себя одно государство с такой степенью доминирования». Как в Концерте могут ужиться разные по весу державы? И какое отношение к Концерту великих держав имеет Россия, ослабленная и отброшенная к границам XVI столетия?
Между тем основания для вывода о возможности создания нового Концерта есть. Первое: хотя Америка и является ныне единственной сверхдержавой, определенный баланс сил в мире сохраняется. США не в состоянии в одностороннем порядке осуществлять глобальное управление и де-факто будут двигаться в сторону более кооперативных подходов.
Второе: Россия, которую многие списывают со счетов, остается серьезным фактором в мировой системе, а потому может и будет играть в ней достойную и самостоятельную роль.
Третье: в XXI веке условия для «столетнего мира» между великими державами ничуть не хуже, чем в Европе XIX столетия. И мир уже начал долгосрочное движение к глобальному Концерту, состав и формат которого еще предстоит определить.
США – ЕДИНСТВЕННАЯ СВЕРХДЕРЖАВА, НО НЕ ЕДИНСТВЕННАЯ ДЕРЖАВА
«Существуют четыре признака державы-гегемона: ресурсы, воля, стратегия и образец». Решающее значение имеют, конечно, ресурсы. В результате экономического бума 1990-х США увеличили свою долю в мировой экономике до 30%. Это очень много. Но по более адекватному показателю – паритету покупательной способности – цифра уже не столь впечатляющая – 21%. История знает страны, удельный вес которых был еще выше или сопоставимым. В середине XVIII века 32,8% мирового производства приходилось на Китай, а 24,5% – на Индию в ее тогдашних границах (т. е. вместе с современным Пакистаном). В 1880 году лидировала Великобритания (22,9%), а США вырвались на первое место к 1900-му (23,6%). Пика экономической мощи относительно других стран (до 40%) сами Соединенные Штаты достигли вовсе не сейчас, а сразу после Второй мировой войны. Помимо Америки в современном мире есть и другие крупные экономические игроки. Евросоюз по совокупному ВВП почти настигает США, а некоторые страны ЕС опережают Америку по показателям уровня жизни. Нет сомнений, что после расширения и присоединения стран Центральной и Восточной Европы Евросоюз выйдет вперед. Втрое за последние 20 лет вырос ВВП Китая и, обгоняя японский показатель, продолжает расти темпами, превышающими 10%. Возобновился быстрый рост и на постсоветском пространстве.
Состояние же самой американской экономики отнюдь не блестящее. Вечного процветания не получилось. В течение десятилетия подъема американское общество слишком много потребляло, импортировало, одалживало и слишком мало сберегало. За два с половиной года фондовых кризисов, рецессии, беспрецедентных корпоративных скандалов и банкротств с фондового рынка США утекло до 7 трлн долларов. Во втором квартале 2002-го прямые иностранные инвестиции в экономику США упали до самого низкого уровня с 1995 года. Когда в июле 2002-го в Нью-Йорке после долгого перерыва включили часы, отсчитывающие размер американского госдолга, на них сразу высветилась сумма в 6,1 трлн долларов и стала расти со скоростью 30 долларов в секунду. Лихорадит доллар, курс которого зависит от совместных валютных интервенций Европейского центрального банка и Банка Японии. Конечно, никакие экономические трудности никогда (по крайней мере, после Второй мировой войны) не заставляли США отказываться от своих принципиальных внешнеполитических планов. Но ясно также, что доля США в мировой экономике будет скорее сокращаться, чем увеличиваться.
Военная машина Америки беспрецедентна: она обладает колоссальной ударной силой и точностью, не имеет себе равных на море, в воздухе и в космосе. Но американские сухопутные силы (1 384 тысячи человек) не самые многочисленные. Они явно уступают китайским (2 470) и совокупным европейским и ненамного опережают индийские (1 303), северокорейские (1 082) и российские (1 004).
А с точки зрения ядерного компонента США, по крайней мере количественно (с учетом тактических ядерных боезарядов), отстают от Росси. Нельзя исключать, что планы Европейской политики в области безопасности и обороны, которые пока вызывают скорее иронию, могут вылиться во что-то более серьезное. Это особенно вероятно в свете возвращения главного мотора Евросоюза – Германии – на международную военную арену в Косово и Афганистане.
Даже обладание доминирующей оборонной мощью не всегда позволяет быстро добиться желаемых политических и военных результатов. Была ли «Буря в пустыне» победоносной, если через 10 лет вновь грозит разыграться ураган? После Косово один из видных республиканских конгрессменов вопрошал: «Если это победа, то что же в таком случае поражение?» Из бесперспективной югославской ситуации США и НАТО вытащила Россия (и лично Виктор Черномырдин), при этом была поставлена под сомнение способность сверхдержавы и возглавляемого ею союза быть единственным европейским арбитром. За быстрой победой над талибами и «Аль-Каидой» в Восточном Афганистане последовали затяжные столкновения в других частях страны, уход террористов на территорию Пакистана, нестабильность центральной и местной афганской власти, всплеск наркоторговли, массовая миграция и гуманитарная катастрофа. А бен Ладен, похоже, жив и на свободе. Между тем, чтобы добиться военного успеха, требуется задействовать сухопутные силы (чего Соединенные Штаты избегают, поскольку не хотят нести серьезные боевые потери). Необходима также готовность взять на себя ответственность по восстановлению – однако деньги на помощь Югославии и Афганистану выделяют в основном другие страны.
Современное американское военное превосходство сродни британскому в XIX веке. В то время Великобритания господствовала на морях (тогдашнее море, воздух и космос), но была слаба на суше, опасалась «массированного возмездия» со стороны любой другой великой державы и блюла собственные финансовые интересы. Это, однако, не мешало Великобритании солировать в первом Концерте.
Держава-гегемон, если она не хочет воевать со всеми, должна подкупать и уговаривать, используя финансовые, дипломатические и другие ресурсы. Однако США многие годы задерживали платежи в международные организации. Америка занимает одно из последних мест в ОЭСР по выделению средств для оказания помощи развивающимся странам в расчете на душу населения (причем большая часть этих средств направлялась исключительно на Ближний Восток). В 1990-е США закрывали свои посольства и консульства во многих государствах мира. Единственная сверхдержава не сумела предотвратить возникновение двух новых ядерных держав – Индии и Пакистана. У нее не хватает ресурсов, чтобы примирить израильтян с палестинцами, чтобы предотвратить удары по собственной территории – самые разрушительные за всю историю США.
«Мир есть высочайшее благо». Председательский молоток конференции по разоружению в Женеве, 1932–1935 годы
Воля Соединенных Штатов к мировой гегемонии в наши дни сильнее, чем когда-либо. Америка сильно изменилась – но не настолько, чтобы изменить самой себе. Она была и остается страной, которая больше смотрит внутрь себя, чем наблюдает за внешним миром. Американская политическая культура содержит серьезный изоляционистский пласт. Вряд ли общественность способна долго – десятилетиями – сохранять интернационалистский, интервенционистский дух, ей не свойственный. Чтобы боевой настрой в США не угас, понадобятся новые 11 сентября. Общественное мнение не поддерживает односторонность. В сентябре 2002 года 64% американцев одобряли усилия по свержению Саддама Хусейна, но только 30% соглашались на операцию без участия союзников. Кроме того, нельзя забывать, что американская двухпартийность вполне реальная вещь. Пока инерция «сплочения вокруг флага» остается, а рейтинги популярности Буша зашкаливают, демократы резко понижают градус оппозиционности, но это не будет продолжаться вечно.
Стратегия мировой гегемонии предполагает исполнение роли не только мирового полицейского, но и, главное, менеджера международной системы. Однако суть нынешней стратегии США заключается не в том, чтобы принять прежде всего на себя ответственность за глобальное управление. Основное в ней – обеспечение свободы рук, свободы от ответственности за то, что не представляет непосредственного интереса с точки зрения безопасности или получения электоральной поддержки. Но за большинством мировых проблем прямые угрозы безопасности США или интересам американских избирателей не стоят. Концепция «гуманитарной интервенции» применялась и будет применяться выборочно: не там, где нарушение гуманитарных прав максимально, а в тех регионах, где у США есть другие интересы. Америка хочет не столько быть дирижером, сколько иметь возможность для сольных партий.
Что же касается роли США как морального лидера, то она в последнее время явно не возрастает. «Лидер утрачивает свои претензии на моральное превосходство, если он игнорирует важнейшие международные соглашения», а Соединенные Штаты часто именно так и поступают. В прошлом году Amnesty International отметила, что послужной список США возглавляет перечень «самых больших разочарований в области прав человека за последние 40 лет». В том же году США потеряли место в Комиссии ООН по правам человека. Множество вопросов вызвали предпринятые Америкой в последние месяцы меры в сфере внутренней безопасности.
Американское информационное доминирование огромно, но в условиях, когда информационные потоки увеличиваются в геометрической прогрессии, наблюдается интересный парадокс. Когда информации слишком много, она перестает восприниматься. Английский язык все больше становится лингва-франка современной мировой элиты, но остается только вторым мировым языком: на нем говорят втрое меньше людей (479 миллионов), чем на китайском (1,2 миллиарда). А в будущем он может стать и третьим, поскольку стремительно растет число людей, изъясняющихся на хинди (437 миллионов в 2001 году). И нет уверенности, что побеждающий в мире стиль жизни является американским.
Нынешняя стратегия американского лидерства ставит под сомнение способность США руководить даже собственными союзниками. По ряду вопросов Соединенные Штаты и Европа не могут прийти к согласию. США не подписали или не ратифицировали такие документы, как Киотский протокол, а также соглашения о запрете ядерных испытаний, биологического оружия, противопехотных мин. Нет единого мнения по вопросам НПРО, Ближнего Востока. У США и Европы различные взгляды на проблемы, касающиеся обращения с афганскими военнопленными в Гуантанамо, Международного уголовного суда, смертной казни. Остаются разногласия и в областях, связанных с торговлей, Европейской политикой в сфере безопасности и обороны, Ираком. Неожиданно усилились антиамериканские настроения в Японии. Возникает ощущение, что сейчас между США и их ближайшими союзниками противоречий никак не меньше, чем между Соединенными Штатами и Россией, Индией и даже Китаем. Это, помимо прочего, означает, что блоковые и союзнические системы могут и не стать по-настоящему серьезным препятствием для Концерта.
В Соединенных Штатах понимают, что политика односторонних действий бывает контрпродуктивной с точки зрения интересов самих США. При том что риторика и действия администрации Буша свидетельствуют о явной склонности к односторонности, в политике США различимы и вполне концертные элементы. США впервые за многие годы выполнили свои обязательства перед ООН и выплатили долги этой организации. Спустя 18 лет после выхода Америки из ЮНЕСКО Буш заявил о возвращении в эту организацию. В Вашингтоне заметно снизился антикитайский настрой. Произошли позитивные революционные изменения в российско-американских отношениях. Впервые США признали право палестинцев на самостоятельное государство, что с удовлетворением отметили европейцы. В преддверии саммита «большой восьмерки» в Кананаскисе администрация Буша вывела из-под действия антидемпинговых пошлин 116 видов металлопродукции, в основном производимых в ЕС. США не вышли из состава международных сил по поддержанию мира на Балканах, как намеревались ранее, и согласились пойти на некоторый компромисс в отношении Международного уголовного суда. Соединенные Штаты больше не спонсируют «Аль-Каиду», не помогают талибам, не считают чеченских террористов борцами за свободу, не вооружают Армию освобождения Косово. Сам характер новых угроз безопасности США, помноженный на скандалы вокруг крупнейших корпораций, потребовал очередной порции госрегулирования, что ослабило либертарианский «Вашингтонский консенсус», вызывавший аллергию во многих более дирижистских и социально ориентированных странах.
Соединенные Штаты, вероятно, не худший пример в ряду крупнейших государств, которых де Голль называл «эгоистичными монстрами». Интересно, как вели бы себя другие нации, будь они столь же могущественны, как Америка?
Америка – единственная сверхдержава, но не единственная держава. США не могут всего, а тем более – всего сразу. Известный баланс сил существует и в современной международной системе. Генри Киссинджер в «Дипломатии» писал: «Конечно, в конце концов баланс сил де-факто всегда возникает, когда несколько стран взаимодействуют между собой. Вопрос только в том, сможет ли поддержание международной системы стать сознательным проектом или вырастет из серии испытаний силы».
Концерт, в котором один из инструментов звучит громче других, вполне возможен. В момент Венского конгресса военной сверхдержавой Европы была Россия: по словам Дебидура, «Александр I в это время был всесилен». Европейский концерт прекрасно существовал весь XIX век при подавляющем превосходстве Великобритании по большинству компонентов силы. Более того, как доказывает теория гегемониальной стабильности, разработанная прежде всего Робертом О. Кохэном, международная система может эффективно функционировать и поддерживаться в рабочем состоянии только гегемониальными державами. Вместе с тем Кохэн полагал, что доминирование одной великой державы не является ни необходимым, ни достаточным условием для сохранения мировой стабильности.
Глобальный Концерт – в интересах самих США. Он дает другим право голоса и чувство защищенности, а значит, предоставляет возможность видеть в Америке не угрозу стабильности, а гаранта мирового порядка.
РОССИЯ КАК НЕЗАМЕНИМАЯ ДЕРЖАВА
За прекращение холодной войны, слом Берлинской стены, отказ от империи Россия заплатила высокую цену. Мы получили экономическую катастрофу, а вместо ожидавшейся помощи – снисходительные усмешки «победителей». Отношение Запада к России весьма напоминало отношение победивших великих держав к постнаполеоновской Франции. «Союзники желали оставить Франции совершенно пассивную роль; она должна была быть не столько участницей в происходящем, сколько простой зрительницей, – констатировал Талейран. – …Страх перед ней не успел иссякнуть, ее силы еще вызывали опасения, и все надеялись достигнуть безопасности, лишь включив Европу в систему, направленную исключительно против Франции». В 1990-е годы Запад, обустраивая и расширяя свою систему, действовал в основном либо не считаясь с Россией, либо против нее. А Россия после эйфории, вызванной перспективами сотрудничества с Западом, с середины прошлого десятилетия начала отвечать взаимностью. Но это произошло не из-за неизбывной «имперской ностальгии», как считает Збигнев Бжезинский, а в силу небезосновательного впечатления, что движущей силой западной политики являются доктринальная русофобия, желание окружить и изолировать Россию. Признаков этого было более чем достаточно – от расширения НАТО до бомбардировок Югославии, несмотря на отчаянные протесты Москвы. Отношение Запада к постсоветским государствам прямо зависело от степени их дистанцированности от Москвы. Да и сами россияне на протяжении десятилетия предавались самоуничижению, испытывая фантомные боли, тосковали по потерянной стране и утрировали слабость страны обретенной.
Россия – не СССР. По многим параметрам она меньше и слабее. Но все еще сохраняет свои позиции или где-то даже усиливает их. Россия не занимает, как СССР, одну шестую поверхности земной суши, но, занимая одну восьмую, остается самой большой страной в мире. По численности населения она шестая на планете (145 миллионов), а русский язык – пятый по числу «пользователей» (284 миллиона человек). Культурное, экономическое, политическое влияние России на постсоветском пространстве сохраняется. Россия – не одна из двух сверхдержав. Но она сохранила статус одной из великих держав, постоянного члена Совета Безопасности ООН с правом вето, и от нее зависит легитимизация акций мирового сообщества или отдельных стран.
Ситуация в российской экономике далеко не блестящая, но в последние несколько лет ее рост заметно выше среднемирового. За пять лет, как подсчитали директора компании Brunswick UBS Warburg, производительность труда в России выросла на 38% – по сравнению с этим американские 13% выглядят неубедительно. ВВП, который в основном приводится по обменному курсу рубля к доллару, а потому выглядит сопоставимым с голландским, в пересчете по паритету покупательной способности рубля в 2000 году составил 1 085 миллиардов долларов, что вывело РФ на девятое место в мире – перед Бразилией или Канадой. По прогнозам, к 2015-му по размеру экономики Россия обойдет Великобританию, Италию, Францию и окажется шестой в мире.
Ни одно из предприятий в советские годы не входило в список крупнейших компаний мира Fortune-500, теперь же таких несколько, причем надо учитывать, что все российские компании недооценены. В советские времена внешний долг рос, а только за 2001 год он сократился на 13,2 миллиарда долларов, составив вполне посильную сумму в 130,1 миллиарда. Россия заметно улучшила свою кредитную историю. СССР закупал зерно, а Российская Федерация вывезла в этом году свое зерно в Бразилию, Германию, Канаду, Болгарию. Рыночная среда, пусть несовершенная, заработала.
Россия обладает самыми большими в мире запасами минеральных ресурсов и является крупнейшим игроком на энергетическом рынке. В 2001–2002 годах (с апреля по апрель) Россия добыла 15% от всей нефти стран-экспортеров, немного уступив только Саудовской Аравии (16,1%) и вдвое опережая следующий на третьем месте Иран (7,4%). А с учетом добываемого и экспортируемого газа Россия стала самым крупным поставщиком энергоносителей в мире. При этом она единственная страна, которая может играть как с ОПЕК, так и против нее, официально присутствуя на встречах и экспортеров жидкого топлива, и потребителей («восьмерка»), выступая в роли «нефтяного рефери». На Западе всё больше осознают, что Россия является куда более стабильным и надежным партнером в энергетической сфере, чем арабские производители. А после отказа США ратифицировать Киотский протокол именно от России зависит, вступит ли этот документ в силу.
Россия сохраняет огромный, хотя во многом и остаточный, военный потенциал. Она – ядерная сверхдержава, одна из двух стран, которые способны в мгновение ока уничтожить все живое на планете. РФ все последние годы занимает второе место в мире по экспорту вооружений (доля около 19 %), являясь основным поставщиком современного оружия в две великие державы – Китай и Индию. У России заметно больше танков и бронемашин, чем у США. По тем компонентам военной силы, в которых Америка доминирует – авиация, флот, космические аппараты, – Россия оказывается второй. Былое советское космическое превосходство ушло в прошлое, но и сейчас в космосе находятся 43 российских спутника военного назначения. Это больше общего количества космических аппаратов, выведенных на орбиту за всю историю любой другой страной за исключением США, а также Японии (72 аппарата). Международная космическая станция, созданная и обслуживаемая при самом активном российском участии, является хорошим символом Концерта.
На рубеже веков выяснилось, что от России зависит решение целого ряда региональных проблем. Запад путем проб и ошибок уже убедился, что без участия России или тем более вопреки ее интересам невозможно добиться демократизации Белоруссии, стабилизации положения в Центральной Азии или Закавказье. От России так или иначе зависят транспортные коридоры в Евразии. Постоянная борьба за альтернативные, в обход России, пути транспортировки энергоносителей на самом деле отражает уже существующее решающее влияние российского государства. Россия – важнейший элемент европейской системы безопасности, что подчеркивается специальными форматами отношений Россия – ЕС и Россия – НАТО. Россия рассматривается единственным «честным брокером» в межкорейских отношениях, и без ее усилий вряд ли было бы возможно возобновление межкорейского диалога и начало экономических реформ в КНДР.
Столь же уникальна роль Москвы на Ближнем Востоке, где она пользуется доверием и старых друзей – палестинцев, и новых – израильтян. Заметное улучшение российско-израильских отношений изменило характер связей с Западом. Еврейское лобби в Вашингтоне, которое традиционно было жестко антироссийским, теперь лоббирует отмену поправки Джексона – Вэника и защищает политику Москвы в Чечне. А Россия в свою очередь занимает более произраильскую позицию, чем Европейский союз или даже США.
Роль России в мире велика. При этом она объективно обречена на то, чтобы быть самостоятельным игроком, отдельным центром силы, который не растворится в каких-либо межгосударственных объединениях. В обозримой перспективе Россия не интегрируется в основные евроатлантические структуры – ЕС и НАТО, а в Азии ей просто некуда интегрироваться. В отличие от множества стран мира Российская Федерация сохранит свой суверенитет. И хотя бы в силу своего географического положения она обречена быть глобальным игроком.
Тенденция относиться к России как к третьеразрядной побежденной стране стала ослабевать еще до 11 сентября. А после этого трагического дня на Западе стремительно нарастает ощущение, что Россия во многих отношениях является «незаменимой державой». Москва оказалась весьма ценным участником антитеррористической коалиции. Ее ставки и опыт в регионе Афганистана больше, чем у кого-то еще, и она существенно помогла США, предоставляя разведывательную информацию, воздушные коридоры для военных самолетов, доступ к базам в бывших советских республиках.
Произошел пересмотр ряда приоритетов американской внешней политики, что и положило начало тому, что я бы назвал революцией в российскоамериканских отношениях.
С российской стороны концептуальной основой сближения стала прагматическая «доктрина Путина», нацеленная на возрождение страны через интеграцию в глобальную систему, что, в свою очередь, зависит прежде всего от сотрудничества с Западом. Как говорил Путин, в основе «доверительного партнерства» с США – «новое прочтение национальных интересов двух стран, а также схожее представление о самом характере современных угроз».
В результате российско-американские отношения в последние месяцы достигли, уверен, самой высокой точки за всю историю – с момента принятия Декларации независимости США. Заявив о прекращении соперничества, президенты Путин и Буш выразили «приверженность продвижению общих ценностей», среди которых были названы права человека, терпимость, религиозные свободы, свобода слова, экономические возможности и верховенство закона. Российско-американская группа по борьбе с терроризмом уже не ограничивается афганской тематикой. Она расширила свой мандат и теперь решает проблемы, связанные с Центральной Азией, индийско-пакистанским конфликтом, Юго-Восточной Азией, Йеменом; осуществляет меры по борьбе с ядерным, химическим и биологическим терроризмом, с распространением наркотиков. Был заключен Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов, хотя первоначально администрация Буша вообще не собиралась связывать себя какими-либо обязательствами в ядерной области. 6 июня 2002 года США признали Россию страной с рыночной экономикой, заметно опередив в этом наших главных торговых партнеров из ЕС.
Между Россией и США еще остается много разногласий. Официально исключив друг друга из числа потенциальных военных противников, обе страны, тем не менее, сохранили прежние списки ядерных целей. Но это не производное от агрессивности, а скорее стимул для дальнейших сокращений СНВ: ведь оставленные боеголовки (1,7–2,25 тысячи) надо на кого-нибудь да направлять! Больше таким огромным количеством сдерживать некого. Россия не согласна с дестабилизирующим решением США выйти из Договора по ПРО, но, похоже, это решение может скорее отразиться на американо-китайских отношениях. Любая НПРО, которую США смогут создать в ближайшие десятилетия, станет серьезным препятствием для китайских СНВ, а для российских – нет. Многие из российских шагов в отношениях с Ираном и Ираком, также как и российские поставки ракетной техники в Китай, вызывают споры. Однако свои действия на этих направлениях Россия координирует с Вашингтоном и не преступит тот порог, за которым может начаться конфронтация с США. Полагаю, не сделает этого и Америка. Остаются еще сталь (хотя по России санкции ударили слабее, чем по другим сталепроизводящим странам), куриные окорочка, поправка Джексона – Вэника. Но у кого сейчас нет противоречий? Главное – это готовность обсуждать разногласия в конструктивном ключе и двигаться вперед.
США и Россия больше не разыгрывают друг против друга карты прочих крупных стран, как раньше, когда Москва пыталась углубить, скажем, американо-европейские противоречия, а Вашингтон – советско-китайские. Партнерство можно наблюдать и невооруженным глазом: во время европейского турне Буша в мае 2002-го толпа выступавших против политики США была значительно меньше в Москве, чем в Германии и Франции.
«Американский и российский лидеры, – отмечает американский обозреватель Джим Хоугленд, – движутся к эпохе Всемирной Антанты, что уменьшит стратегическое влияние Европы, Китая и Японии на Вашингтон и Москву»; это уже вызывает серьезные опасения в столицах других великих держав. Я вовсе не против Антанты, которая была рождена в эпоху первого Концерта. Но я не вижу формальных причин, по которым она не может быть глобальной, нацеленной не на ограничение стратегического влияния Европы, Китая и Японии, а на совместные действия.
Ведь не мешает же российско-американское партнерство развитию отношений нашей страны с НАТО. Впервые западные страны делегировали российскому лидеру полномочия для выполнения согласованной задачи – наведения мостов между Индией и Пакистаном. Раньше России не доверяли столь серьезных посреднических миссий.
Западная пресса по-прежнему относится к России с предубеждением, но уже с меньшим, чем прежде. Имидж страны сейчас лучше, чем когда-либо. Даже лучше, чем в добольшевистские времена первого Концерта, когда стереотипное мнение американского журналиста заключалось в следующем: «Царь, ненавидящий евреев, и олигархия, ненавидящая евреев, так долго и жестоко угнетают крестьян, что есть сомнения, посещал ли когда-нибудь Христос русские деревни». Особенно привлекательно Россия выглядит на фоне других союзников Запада по большой антитеррористической коалиции, где центральная роль отведена ряду исламских стран. Среди этих государств РФ может вполне считаться процветающей демократией западного типа. Кроме того, улучшению образа России способствовало и более близкое знакомство западной общественности со своими будущими союзниками по НАТО. Во всех, за исключением Словении, странах, которые на Пражском саммите НАТО будут приняты в альянс, правительства не удерживались больше одного срока; везде у власти левые, бывшие коммунисты; кое-где распространены антизападные и антиамериканские настроения, а коррупция похлеще, чем в России. Кстати, за вступление России в НАТО выступают 60% европейцев и 68% американцев.
Превращение Москвы в потенциального стратегического партнера Запада произошло без ущерба для сложившегося ранее стратегического партнерства с Китаем и Индией. Из Токио сейчас поступают сигналы, свидетельствующие о готовности отложить в сторону территориальный вопрос и заняться другими, менее запутанными –
например, разработкой энергетических ресурсов Сахалина, включая строительство первого в истории магистрального газопровода с шельфа этого острова до основной территории Японии.
Между тем постоянно возникает вопрос: насколько долговременный характер носит поворот Москвы к партнерству, не может ли она вернуться к прежней, советской, конфронтационной парадигме? Не вижу для этого никаких причин. Для конфронтации у России нет ни сил, ни желания. Курс Путина проводится и будет проводиться, несмотря на сопротивление части элиты и бюрократии, которую президент вполне может игнорировать в стране с тысячелетней царистской политической культурой. И Путин далеко не один, за ним – продвинутая часть интеллектуальной элиты, наиболее успешные представители финансовых и политических кругов, нефтяные, металлургические, высокотехнологические и другие экономические гиганты, которые уже проломили изнутри национальную скорлупу и превратились в ТНК.
ОТ ПЕРВОГО КО ВТОРОМУ КОНЦЕРТУ
Главной предпосылкой возобновления Концерта является то, что он (и обеспеченное им «столетие мира») представляет собой естественный для цивилизованных государств модус взаимоотношений. Нормальным людям свойственно стремиться к спокойствию и миру. О естественности первого Концерта свидетельствует хотя бы его длительная история, самая продолжительная для всех международных систем (если, конечно, не считать вестфальскую систему 1648 года вечно живой или только-только умирающей). Первая мировая война явилась скорее следствием фатального просчета ряда европейских правительств, прежде всего кайзеровского, нежели необратимого сбоя в функционировании первого Концерта. После завершения войны Концерт мог быть восстановлен, если бы из него надолго не выпали две великие державы. Первая – Германия, к которой в Версале было проявлено куда меньше великодушия, чем к постнаполеоновской Франции в Вене. Вторая – Россия, где большевики, захватившие власть в результате революции 1917 года, бросили прямой и комплексный вызов системе ценностей и образу жизни всех остальных великих держав, что привело страну к десятилетиям изоляции и самоизоляции. Наиболее неуправляемая – версальско-вашингтонская – система, символом которой была беспомощная Лига Наций, завершила свое существование в огне самой кровопролитной всемирной бойни. Воссоздание Концерта после Второй мировой войны, причем уже не в европейском, а в глобальном масштабе, было делом вполне реальным, учитывая опыт антигитлеровской коалиции, создание ООН, превращение США в глобального игрока, успешную реинтеграцию Германии, Италии и Японии в международную систему. Но вновь по причинам, достойным отдельного обсуждения, вне этой системы оказался Советский Союз, контролировавший уже добрую половину человечества, что делало мир биполярным, надежно разделенным большим занавесом. Как показал опыт XX века, никакой Концерт не возможен без России, а к концу столетия стало очевидно, что он невозможен и без вновь поднимающихся новых-старых великих держав – Китая и Индии.
В конце 1990-х Россия совершила революцию – самую важную в своей истории: она создала мир, где уже не было непроходимых разделительных линий. Это подтолкнуло процесс глобализации, затронувший почти все уголки планеты. Падение «железного занавеса» явилось решающим фактором возникновения (воссоздания?) системы неконфронтационного взаимодействия крупнейших держав.
11 сентября 2001 года и последующие события также дали основания для выводов не столько об односторонности, сколько о действиях в духе нового, второго Концерта. Госсекретарь США Колин Пауэлл, характеризуя возникавшую на глазах антитеррористическую коалицию, заявил: «Что делает эту коалицию уникальной… так это то, что за исключением трех или четырех стран все остальные государства на Земле изъявили желание в нее войти». Конечно, не следует преувеличивать степень сплоченности коалиции, искренности ее участников, полезности некоторых из них для успеха общего дела, но факт остается фактом. Впервые за десятилетия те, кого одна группа великих держав воспринимала как террористов, не стали «борцами за свободу» для другой группы держав. Впервые мы услышали аккорды Концерта в глобальном исполнении.
Коалиции «за» более жизнеспособны, чем коалиции «против». Но это не значит, что последние нежизнеспособны. Мало что сплачивает так же сильно, как общий враг. Первый Концерт был направлен против бывшего врага – наполеоновской Франции. Однако у держав, способных сформировать второй Концерт, разные бывшие противники. Общий враг – терроризм – пришел извне, причем сразу в глобальном обличье; глобальное противодействие ему как общая миссия оркестра стало императивом. Враг очень силен, и сила его во многом связана с мусульманством в самых радикальных проявлениях. Хотя указывать на такую связь считается политически некорректным, но «исламские лидеры, утверждающие, что ислам не имеет никакого отношения к терроризму, выдают желаемое за действительное. Такая связь есть и прослеживается прежде всего в идеологическом обосновании терроризма и экстремизма. Для этого используются давно известные исламские концепции джихада, отношения к неверным, пресечения запрещенного шариатом, а также взаимоотношений с властью».
На первый взгляд Концерт может показаться невозможным в условиях, когда державы не сходятся во мнениях по важным вопросам, делятся на блоки, имеют разные базовые ценности и культурные коды. Но в первом Концерте никогда не было единомыслия, все крупные и даже мелкие проблемы вызывали острейшие споры. Участники «большой шестерки» XIX века тоже состояли в различных блоках. Уже в ходе Венского конгресса не без помощи пронырливого Талейрана между Австрией, Великобританией и Францией сложился временный тайный союз против России и Пруссии. Великобритания, входившая в Четверной союз, никогда не присоединялась к Священному союзу монархов – России, Австрии и Пруссии. А позднее страны разбились на Антанту и Тройственный союз. И общность ценностей в период первого Концерта тоже кажется весьма сомнительной. Разница между конституционной монархией в Британии и самодержавной монархией в России была посущественней, чем между современной представительной демократией в США и социалистической демократией в Китае. Напротив, в последние десятилетия ценности, связанные с мирным сосуществованием и правами личности, рыночные принципы организации экономики стали практически универсальными. А что касается культурных ценностей, то они – хорошо это или плохо – нивелируются. Мартин Хайдеггер заметил, что в истории человечества падение происходило дважды: первый раз в грех, а второй раз в банальность. Модернизм и постмодернизм, являющиеся, по сути, упрощением культуры, становятся всеобщим достоянием в результате информационной революции и широкого международного обмена. Единственная культурная общность, которая отрицает западную систему ценностей, базируется на исламе. Китай, Индия, Япония, Россия, по крайней мере, не противопоставляют себя процессу глобализации, западному мондиализму.
О каком концерте может идти речь, когда нет договоренности по поводу правил чтения нот и каждый трактует международное право по-своему? Неужели возможен «столетний мир», когда повсюду идут войны, а в планах Соединенных Штатов – череда вооруженных интервенций? Однако в XIX веке международное право являлось еще более эфемерной материей, чем в наши дни. И европейский Концерт вовсе не означал отсутствия войн и агрессии. Великие державы вели многочисленные колониальные войны и проводили вооруженные операции на европейской периферии. Так, Россия в XIX веке дважды воевала с Персией, трижды – с Турцией, силой присоединила к себе Среднюю Азию и т. д. Речь шла не об отсутствии войн, как таковых, а о предотвращении крупных столкновений между великими державами. И эта миссия выполнялась Концертом успешно: за сто лет всего два сбоя, приведшие к Крымской войне в 1850-е и франко-прусской в 1870-е годы. В наши дни точно так же сложно представить себе ситуацию, при которой произошел бы военный конфликт между крупными странами. Не в последнюю очередь потому, что почти все они являются ядерными. Потенциальная горячая точка – Тайвань, ему может выпасть та же роль, что Черноморским проливам в XIX веке. То есть он может стать постоянным источником напряжения в отношениях между основными державами (в нашем случае – между США и Китаем). А планируемые американские интервенции хотя, возможно, и не встретят всеобщего одобрения, но необязательно приведут к сворачиванию концертной деятельности.
Тектонические сдвиги в мировой системе привели в начале XXI века к ситуации, когда стратегия территориального расчленения и военного сдерживания сдает свои позиции стратегии времен первого Концерта – сотрудничеству в области безопасности и экономическому вовлечению. Это – безусловные предпосылки для нового Концерта. Однако еще неясно, кто будет его исполнять и в каком организационном формате. И окончательных ответов на эти вопросы придется ждать долго.
Концерт без участия США будет бессмысленным или превратится в контрпродуктивный антиамериканский заговор. Главный вопрос – захотят ли США в нем участвовать? В долгосрочной, а может, и в среднесрочной перспективе безусловно да. В краткосрочной –
скорее да. Даже в той оде американской односторонности, каковой является принятая недавно Стратегия национальной безопасности США, нашлось место и таким словам: «Америка будет реализовывать свою стратегию путем организации коалиций – настолько широких, насколько это целесообразно, – из стран способных и желающих поддерживать баланс сил во имя свободы».
Россия уже фактически занята в глобальной концертной игре. Евросоюз – тоже; вопрос только в том, каким будет его участие в Концерте – групповым или индивидуальным. Все зависит от того, станет ли ЕС самостоятельным крупным игроком в области внешней и оборонной политики и как скоро это произойдет. Если нет, его будут представлять наследники оркестрантов первого Концерта.
Наиболее сложно предсказать участие в Концерте Китая: США опасаются, что Пекин может претендовать на статус второй сверхдержавы и бросить вызов Америке. Действительно, Китай способен в ближайшие двадцать-тридцать лет стать сверхдержавой Азиатско-Тихоокеанского региона, но у него не будет возможности угрожать американской безопасности. Да и желания тоже. «Чем дальше продвигается Китай по пути модернизации… тем важнее становится для него сотрудничество с Америкой». Сейчас США являются ведущим торговым партнером Китая, а зачем угрожать курице, несущей золотые яйца? Трудно предсказать, к каким последствиям может привести появление американских войск в Центральной Азии, равно как и создание НПРО. Возможно, возникнет новый очаг напряженности и будут наращиваться ракетно-ядерные вооружения. А возможно, напротив, Пекин пересмотрит свою стратегию в сторону большей сдержанности. Я бы согласился с Генри Киссинджером, который считает, что Вашингтон должен «дать Китаю понять, что, выступая против его гегемонистских устремлений, США все же предпочитают конструктивный характер отношений и Америка будет не мешать, а, напротив, способствовать участию Китая в создании устойчивого мирового порядка».
Второй Концерт может быть более формализованным – например, функционировать на базе Совета Безопасности ООН. Но для этого необходимо расширить представительство стран в СБ, а Соединенным Штатам следует избавиться от предубеждений против этой организации, что, впрочем, непросто. Базой для Концерта способна также стать «восьмерка», вырастающая в «девятку», «десятку»… Площадку для глобального Концерта могла бы предоставить и НАТО, которая, принимая все более слабых членов и создавая Совет Россия – НАТО, «превращается из серьезной военной организации в политическую ассоциацию». В этом новом качестве альянс мог бы пойти на то, чтобы образовывать подобные советы и с другими странами (он уже активизирует партнерство с Узбекистаном и Монголией) или для установления связи с ними использовать российские каналы. Уже есть форумы, функционирующие в жанре Концерта, – Всемирная торговая организация и Организация экономического и социального развития, куда скоро собирается вступить и Россия. Не исключено, что потребуется какой-то совершенно новый формат.
Мир идет и придет к фактическому глобальному Концерту, несмотря на усилия однополярной гегемонии. Именно на концертной основе можно решить проблемы выживания на Земле и тем самым избежать второго, хаотического мегасценария. Идет ли речь о нераспространении оружия массового поражения или сохранении среды обитания, бедности или эпидемиях, – это должно быть заботой всех влиятельных стран, поскольку ни одна из них не сможет спастись, улетев на другую планету.
Слово «концерт» произошло не только от итальянского concerto (согласие), но и латинского concerto (состязаюсь). Это – музыкальное произведение, написанное для одного или – реже – нескольких инструментов и оркестра. Для концерта как раз типичны виртуозная сольная партия, состязание солиста с оркестром. Симфонию, в которой партия одного инструмента приобретает самостоятельную, солирующую роль, еще с XVIII века стали называть symphonique concertante, konzertierende Symphonie.
Ничего не имею против симфонических концертов – высшей, заметьте, формы инструментальной музыки.
