В годы холодной войны Соединенные Штаты предпочитали рационально использовать свою военную мощь. Идея заключалась в том, чтобы не воевать, а защищать, сдерживать и вовлекать; холодный мир всегда оставался предпочтительнее ядерного катаклизма. Когда американские политики отступали от этого принципа, попытавшись объединить Корейский полуостров в 1950 г. или направив войска во Вьетнам в 1960-х, результаты оказывались плачевными.
Рациональное использование мощи не означает нерешительность. Для придания убедительности своей стратегии сдерживания США разместили значительные силы в Западной Европе и Северо-Восточной Азии. Союзникам, которые не могли защитить себя сами, американские гарнизоны придавали уверенность, создавали благоприятные условия для восстановления и развития. Со временем уязвимые регионы превратились в стабильные и процветающие.
Однако в начале 1990-х гг. официальная точка зрения касательно целесообразности применения силы кардинально изменилась. Проект «Руководства по оборонному планированию» (Defense Planning Guidance), подготовленный в 1991 г. командой Пола Вулфовица, тогдашнего заместителя министра обороны по стратегической политике, намекал на новые настроения. Самого по себе избегания войны было уже недостаточно. Документ описывал международный порядок, «сформировавшийся благодаря победе Соединенных Штатов» над коммунизмом, и итоги только что завершившейся войны с Ираком, определял возможности «формирования будущих условий безопасности, благоприятных для США».
Формирование будущего – вот дело, достойное супердержавы, взявшей на себя выполнение исторической миссии. Подобные ожидания были обусловлены экзальтированной оценкой американской военной мощи. В начале 1990-х гг. концепции вроде «защищать и сдерживать» выглядели малодушными, если не сказать трусливыми. В одном армейском полевом уставе того периода говорилось, что войска Соединенных Штатов способны добиться «быстрой и полной победы на поле боя или вне его в любой точке мира и при любых условиях». Если раньше военная сила считалась крайним средством, то теперь она должна была служить универсальным инструментом.
Редко благие намерения приводят к бедам бÓльшим, чем случилось в этот раз. В соответствии с императивом формирования будущего военная активность заняла первые строчки повестки дня. Вместо того чтобы придерживаться принципиальной стратегии, американские администрации шли на поводу приспособленчества, множа списки неотложных проблем, с которыми США были призваны разобраться. В большинстве случаев выбранное решение предполагало угрозу или реальное применение силы.
Возникла практика беспорядочных вторжений. После 11 сентября вера в эффективность американской военной мощи достигла апофеоза. Руководствуясь «программой свободы» как идеологическим прикрытием, президент Джордж Буш-младший выбрал превентивную войну, первоначально направленную против «оси зла». Американская военная политика стала абсолютно хаотичной. И остается такой до сих пор: войска США практически постоянно вовлечены в боевые действия. Конфликты вспыхивают, развиваются, угасают и в конце концов приходят к неоднозначному завершению, только чтобы разгореться вновь или проявиться в другой точке. Они практически не заканчиваются. Как будто на автопилоте Пентагон берет на себя новые обязательства и наращивает глобальное присутствие, не задумываясь, что в некоторых районах американские войска уже не нужны, а в других их размещение может навредить.
В годы холодной войны мир всегда казался отдаленной перспективой. Но даже тогда американские президенты от Гарри Трумэна до Рональда Рейгана называли мир конечной целью политики Соединенных Штатов. Сегодня сам термин «мир» исчез из политического дискурса. Война стала нормой.
Следующий президент США получит в наследство массу серьезных вызовов национальной безопасности: от провокаций России, китайского бряцания оружием и злонамеренного поведения Северной Кореи до хаоса в исламском мире. Американцы ждут, как Вашингтон ответит на каждый из этих вызовов, а также на непредвиденные проблемы. В значительной степени эффективность реагирования будет зависеть от того, смогут ли люди, принимающие решения, провести различия между тем, что американские военные могут делать, чего не могут, что им не нужно и не следует делать.
Чтобы продемонстрировать возвращение здравого смысла в американскую политику, следующая администрация должна обнародовать новую доктрину национальной безопасности. И сделать это быстро, желательно в первые 100 дней, когда власть президента наименее ограниченна, а необходимость разрешать каждодневные кризисы не мешает действовать на опережение.
Центральной темой доктрины должен стать прагматизм, а трезвый анализ недавних просчетов ляжет в основу будущей политики. Прежде чем двигаться вперед, нужно подвести итоги. В Афганистане, Ираке и других операциях американские войска понесли серьезные потери. Пентагон потратил колоссальные суммы. Что касается заявленных целей – наведение порядка, продвижение демократии, защита прав человека, обуздание терроризма – Соединенным Штатам особенно нечем похвастаться.
Ценность доктрины
С тех пор как президент Джордж Вашингтон предупредил в своем прощальном послании об опасностях втягивания в международные дела, доктрины были сквозной темой американского государственного управления. В некоторых случаях они давали ориентиры будущих действий, формулируя намерения и определяя приоритеты. Так было с доктриной Трумэна 1947 г., в которой провозглашалась обязанность США помогать странам, уязвимым для распространения коммунизма, или доктриной Джимми Картера 1980 г., в которой Персидский залив был назван жизненно важным для интересов национальной безопасности Соединенных Штатов. Он причислялся к регионам, за которые Вашингтон считал нужным бороться, что предполагало милитаризацию американской политики на Ближнем Востоке. К этой же категории относится доктрина Буша 2002 г., в которой говорилось, что США больше не будут «ждать, когда угрозы полностью материализуются», чтобы нанести удар.
В других случаях доктрины были нацелены на обуздание пагубных тенденций. В 1969 г., негласно признавая пределы свободы действий президента, обусловленные последствиями войны во Вьетнаме, Ричард Никсон советовал азиатским союзникам умерить ожидания по поводу помощи Соединенных Штатов. Вашингтон готов предоставлять оружие и военных советников, но не будет направлять войска. В 1984 г. министр обороны в администрации Рейгана Каспар Уайнбергер сформулировал жесткие критерии для военного вмешательства за границей. Доктрины Никсона и Уайнбергера были призваны не допустить дальнейшего втягивания Америки в бесполезные войны, в которых невозможно победить.
Сегодня стране нужна доктрина национальной безопасности, сочетающая обе функции. Как минимум она должна строиться на любимом выражении президента Обамы «не делайте глупостей». Кроме того, необходимо установить критерии применения силы и определить степень ответственности США и их союзников.
Разумеется, критерии не будут универсальными. Этого не стоит даже ожидать. Десять заповедей и Нагорная проповедь не описывают все возможные ситуации, тем не менее по-прежнему остаются ориентирами, определяющими поведение людей. Отсутствие четких ориентиров располагает к совершению глупостей, что подтверждает неправильное применение американской военной силы в последние годы.
Новая доктрина национальной безопасности должна включать в себя три фундаментальных принципа: применение силы только как последнее средство, полномасштабное привлечение внимания и энергии американцев в случае необходимости войны и убеждение союзников, которые способны самостоятельно обеспечить свою безопасность, именно так и поступать.
Война как последнее средство
В 1983 г. Рейган убеждал американцев и весь мир: «Оборонная политика США основывается на простом принципе: Соединенные Штаты не начинают военные действия. Мы никогда не будем агрессором». Но слова расходились с поступками. Один из примеров – американское вмешательство на стороне Саддама Хусейна в ирано-иракскую войну, начатую Багдадом. Тем не менее Рейган был прав: надо прилагать все усилия, чтобы не начинать военные действия. Следующему президенту стоит вернуться к этой позиции, официально отказавшись от доктрины Буша и осудив практику превентивных войн. Ему нужно вновь сделать оборону и сдерживание главными задачами американских войск.
В пользу этой позиции можно привести мощные правовые и моральные доводы. Тем не менее главное обоснование применения силы как последнего средства – и даже в этом случае исключительно в оборонительных целях – заключается вовсе не в поддержании верховенства закона или каких-то моральных норм. Этот аргумент скорее эмпирический. Если сравнивать затраты и полученную выгоду, превентивная война просто неоправданна.
После окончания холодной войны возникли иллюзии возможности использования насилия для формирования мирового порядка. Казалось, природа войны изменилась, и это якобы обеспечивает Соединенным Штатам некое военное превосходство. Проверка этих идей в Афганистане и Ираке показала их ошибочность. Даже в эпоху больших данных, беспилотников и высокоточного оружия природа войны остается прежней. Современные военные менеджеры, получающие изображение поля боя в режиме реального времени в своей штаб-квартире в сотнях или тысячах миль от места боевых действий, вряд ли информированы лучше, чем генералы Первой мировой, которые смотрели на карты западного фронта и считали, что владеют ситуацией. Война остается такой же, как была – ареной возможностей, которые нельзя предугадать или контролировать. Всегда случаются неожиданности.
Помимо прерогатив, сила означает необходимость делать выбор. Как самая мощная мировая держава Соединенные Штаты должны выбирать войну только после того, как будут исчерпаны все альтернативы, и только если затронуты жизненно важные интересы. Речь не идет о том, чтобы определить фиксированную иерархию интересов и провести черту: за все, что выше, стоит воевать, а за то, что ниже, – нет. Это проигрышная стратегия. Нужно восстановить уклон в сторону сдержанности как антидот против безрассудных, непродуманных интервенций, которые дорого обошлись США и погрузили в хаос Ирак и Ливию. Больше никаких «готовься, целься, пли». Оружие должно быть смазано и заряжено, но в кобуре.
Разделить бремя
Когда государство идет на войну, то же самое должна делать нация. После окончания холодной войны в Соединенных Штатах доминировала другая практика, отражавшая ожидания, что супердержава может вести заокеанские кампании, в то время как жизнь дома течет как обычно. Во время войн в Афганистане и Ираке – самых длинных в истории США – большинство американцев следовало призыву Буша после 11 сентября «наслаждаться жизнью так, как мы хотим». Подразумевающийся в этом призыве принцип «мы делаем покупки, пока они воюют» подорвал эффективность американских вооруженных сил и спровоцировал политическую безответственность.
Следующая администрация получит в наследство серьезно испорченные отношения между гражданскими и военными – эта тенденция тянется со времен Вьетнамской войны. Почти полвека назад разочарование заставило американцев забыть традиционный принцип всеобщей воинской обязанности, который до этого лежал в основе военной системы. Избавившись от воинского призыва, американцы устранились от участия в войнах, которые стали делом регулярных войск – «постоянной армии», как предостерегали отцы-основатели.
Пока США ограничивались небольшими контингентами, как при вторжении в Гренаду и бомбардировках Югославии, или краткосрочными кампаниями, как война в Заливе 1990–1991 гг., система работала нормально. Однако в период длительных войн недостатки стали очевидны. Когда операции в Афганистане и Ираке превратились в затягивающие болота, Соединенным Штатам потребовалось больше солдат, чем предполагалось. Источников, которые в прошлом позволяли набирать огромные армии – в XIX веке толпы добровольцев собирались под флаг страны, в XX веке действовал призыв, – больше не существовало. Хотя сегодня более чем достаточно молодых мужчин и женщин, которые могут служить в армии, немногие выбирают эту стезю. Военные аппетиты Вашингтона превышают желание молодых американцев воевать (и, возможно, умереть) за свою страну.
Чтобы компенсировать нехватку военных, государство идет на крайние меры. Менее 0,5% американцев, которые все же несут военную службу, постоянно отправляют в боевые командировки. Правительства других стран уговаривают принять участие в операциях хотя бы символически. Для выполнения задач, которыми раньше занимались солдаты, теперь нанимают контрактников. Результаты не соответствуют признанным стандартам успеха или даже справедливости. Если победа предполагает достижение заявленных политических целей, то американские войска проигрывают. Если справедливость в демократическом обществе означает равное распределение потерь, то существующая в США военная система несправедлива.
В то же время население, отстранившееся от военных, понимает, что не может высказывать свое мнение по поводу применения вооруженных сил. Пока чиновники и командующие без конца экспериментируют с вариантами трансляции военной мощи, чтобы добиться желаемого результата – используется «шок и трепет», борьба с повстанцами, борьба с терроризмом, точечные убийства и т.д., – граждане неожиданно осознают, что им отведена роль сторонних наблюдателей.
Исправить такие неполноценные отношения будет непросто. Первый шаг – обязать население платить за войны, которые государство ведет от их имени. Когда американские войска затевают боевые действия на иностранной территории, должны быть увеличены налоги, чтобы покончить с бесчестной практикой перекладывания долгов, накопленных нынешней элитой национальной безопасности, на будущие поколения. Если следующий президент решит, что определение исхода гражданской войны в Сирии или сохранение территориальной целостности Украины требуют крупномасштабного военного участия США, американцы должны коллективно покрыть затраты.
Второй шаг вытекает из первого: возложить на американцев ответственность за ведение войн, которые превышают возможности регулярной армии. Как это сделать? Личный состав регулярных войск должен пополняться за счет волонтеров, но поддерживать их должны резервисты в соответствии с расовым, половым, этническим, региональным и, прежде всего, классовым составом американского общества.
Конечно, единственный способ создать силы резервистов, отражающие состав населения, – это наделить государство правом призывать на обязательную службу. Важно, чтобы предоставление такого права было политически приемлемым. Необходимо четко определить полномочия государства и обеспечить равенство при воинском призыве: никаких исключений для состоятельных людей.
Такая двухуровневая формула – регулярная армия из волонтеров-профессионалов, поддерживаемая резервистами на базе призыва, – потребует перераспределения ответственности. Мелкие операции по поддержанию порядка и краткосрочные карательные кампании останутся прерогативой регулярной армии. Для более масштабных или длительных операций потребуется мобилизация резервистов, что позволит населению почувствовать свою вовлеченность в конфликт. Таким образом, война Вашингтона станет войной народа. Конечно, в истории трудно найти примеры, когда небольшая война такой или остается, или краткосрочная кампания идет по графику. На войне все дороги опасны. Осознание этого факта может заставить американцев призывного возраста (и их семьи) задуматься о том, как правительство использует регулярную армию.
Финансирование войн по принципу оплаты текущих счетов и создание армии резервистов на основе призыва потребует соответствующих изменений в законодательстве. Вряд ли нынешний Конгресс обладает политической смелостью, необходимой для их принятия. Тем не менее важно огласить основополагающие принципы. Именно это должна сделать следующая администрация, инициировав давно назревший пересмотр военной системы.
Отпустить союзников
Прежде всего новая военная доктрина США должна положить конец халяве. Обязательства Америки по защите других должны распространяться только на друзей и союзников, которые не могут защитить себя сами. Дело не только в затратах, хотя непонятно, почему американские налогоплательщики и солдаты должны взваливать на свои плечи груз, который способны нести другие. Скорее речь идет о долгосрочных стратегических целях.
Глобальное лидерство не самоцель, это лишь средство достижения цели. Задача не в том, чтобы аккумулировать зависимых клиентов или оправдать существование огромного аппарата национальной безопасности. Задача (по крайней мере так должно быть) – создать сообщество государств-единомышленников, готовых и способных действовать самостоятельно. Рано или поздно каждый родитель понимает, что пришло время отпустить ребенка в самостоятельное плавание. Этот урок применим и в государственном управлении.
Рассмотрим пример Европы. Именно там «халява» наиболее выражена и наименее оправданна. Сразу после Второй мировой войны измученные демократии Западной Европы действительно нуждались в американской защите. Но сегодня ситуация изменилась. Опасности, из-за которых XX век стал таким тяжелым испытанием для европейцев, исчезли. А с оставшимися вполне можно справиться. Конечно, с хорошими новостями приходят и новые сложности. Главная из них – проблема обеспечения безопасности огромного периметра, включающего теперь почти три десятка формально объединенных, но по-прежнему суверенных национальных государств. На практике угрозы исходят с двух сторон. С юга потоки отчаявшихся беженцев прибывают на берега Европы. На востоке затаила обиды Россия. Соединенные Штаты обоснованно воздержались от ответственности за миграционный кризис. Точно также им не стоит брать на себя ответственность за решение для Европы российской проблемы.
Конечно, когда дело касается России, европейцы с радостью вспоминают о разделении труда, существовавшем с начала холодной войны, когда бремя ответственности практически полностью лежало на США. Но сегодняшнюю Россию вряд ли можно сравнить с Советским Союзом. Скорее бандит, чем диктатор, Владимир Путин – это не новое воплощение Иосифа Сталина. Кремлевский реестр государств-клиентов начинается и фактически заканчивается Сирией Башара Асада, а ее вряд ли можно считать прибыльным активом. Когда Обама после аннексии Крыма пренебрежительно назвал Россию «региональной державой», оценка вызвала негодование потому, что он попал в точку. Кроме арсеналов фактически бесполезного ядерного оружия, Россия значительно отстает от Европы по основным показателям силы. Ее население равно трети населения ЕС. Ее экономика, зависимая от сырьевого экспорта, равна одной девятой части европейской экономики.
Европа – даже после того как британцы проголосовали за выход из Евросоюза – вполне способна самостоятельно защитить свой восточный фланг, если захочет. Следующей администрации нужно подтолкнуть европейцев к такому решению – не одномоментно отозвав американские гарантии безопасности, а поэтапно передавая ответственность. Процесс может происходить следующим образом: для начала отказаться от практики, когда верховным главнокомандующим силами союзников в Европе всегда является американец; следующий командующий силами НАТО должен быть европейцем. Затем нужно выработать график закрытия крупных штаб-квартир сил США в таких городах, как Франкфурт и Штутгарт. После этого нужно определить дату прекращения членства Соединенных Штатов в НАТО и вывода последних американских войск из Европы.
Когда же Вашингтон должен перерезать трансатлантическую пуповину? Нужно дать европейскому обществу время, чтобы приспособиться к новой ответственности, парламентам европейских стран – чтобы выделить необходимые ресурсы и армиям – чтобы провести реорганизацию. 2025 год кажется вполне подходящей датой. В этом году будет отмечаться 80-я годовщина победы во Второй мировой войне – прекрасный повод объявить о завершении миссии. Но чтобы запустить процесс, следующая администрация должна дать европейцам четкий сигнал с первого дня: готовьте ваши армии, мы отправляемся домой.
Уход из Европы должен стать началом пересмотра глобального присутствия Пентагона – сегодня американские войска размещены почти в 150 странах. Новой администрации следует проанализировать господствующие идеи по поводу предполагаемых преимуществ дислоцирования американских войск по всему земному шару. Затраты и выгоды, а не привычка, догма или (что еще хуже) внутренняя политика должны определять, куда направлять американские войска и что они будут там делать. Если размещение войск США способствует стабильности – считается, что так происходит в Восточной Азии, – следующая администрация должна подтвердить такое присутствие. Если же американские войска излишни или их усилия не дают результатов, миссии необходимо сократить, реорганизовать, а то и вообще завершить.
Назовем это естественным следствием правила Обамы о «глупостях». Если то, что вы делаете, не нужно (например, Южное командование сил США готово к «проведению совместных полномасштабных военных операций» на всей территории Южной Америки), положите этому конец. Если усилия, как бесконечная война против терроризма, не дают желаемых результатов, подумайте об альтернативах. Это не изоляционизм. Это здравый смысл.
Каковы основные последствия перехода к более скромному военному присутствию в мире и сдерживанию интервенционизма Вашингтона? Азиатско-Тихоокеанский регион будет притягивать все большее внимание США с военной точки зрения, этот тренд заставит сухопутные силы в их нынешней конфигурации доказывать свое право на существование. Американская регулярная армия уже сокращается, и эта тенденция сохранится. Когда войска Соединенных Штатов покинут Европу, а провал усилий по стабилизации обстановки на Ближнем Востоке станет совершенно очевидным, сами собой появятся возможности сократить расходы Пентагона. Здесь здравый смысл также диктует поэтапный подход. Сегодня США тратят на вооруженные силы больше, чем идущие за ними семь стран с наиболее щедро финансируемыми армиями вместе взятые. Для начала можно урезать бюджет Пентагона до уровня следующих шести стран, что позволит высвободить около 40 млрд долларов в год. Перспективы распределения этой приличной суммы должны заинтересовать и либералов, и консерваторов.
Но даже после такого сокращения, вынуждающего Пентагон обходиться полутриллионом долларов в год, Соединенные Штаты по-прежнему будут обладать самыми мощными вооруженными силами на планете. Соперничество за сохранение лучших в мире военно-морских и военно-воздушных сил будет способствовать инновациям. Придется распрощаться с авианосными ударными группами и пилотируемыми самолетами. Им на смену придет новое поколение вооружений, которые будут более точными, более смертоносными, лучше сохраняющими боеспособность и более подходящими для стратегии обороны и сдерживания.
Время меняться
В ноябре лозунг «Америка прежде всего» вновь оказался в центре американской политики. Когда-то считалось, что этот девиз полностью дискредитирован событиями Второй мировой войны, но сегодня он возвращается: Дональд Трамп использует его, чтобы продемонстрировать свое отношение к международным делам. В зависимости от того, как официальные лица интерпретируют эти настроения, американцы и весь мир в целом будут либо приветствовать возвращение этого лозунга, либо сожалеть.
Следующей администрации необходимо провести критическую оценку военных разочарований последнего времени. Формулирование новой доктрины национальной безопасности станет важным шагом в выполнении священного долга, но это будет лишь предварительный этап: чтобы увидеть результаты реализации доктрины, понадобятся годы.
А пока сторонники статус-кво будут готовить мощный контрудар. Радикальные интервенционисты будут настаивать, что противники воспримут сдержанность как слабость. Рефлекторно противящиеся любым инициативам, предполагающим сокращение расходов Пентагона, бенефициары ВПК призовут удвоить усилия, чтобы достичь перманентного военного доминирования. Армейские командиры, со своей стороны, будут заняты защитой своей территории и своей доли бюджета.
Все они будут утверждать, что для обеспечения безопасности нужно делать больше и прилагать максимальные усилия, оставив нетронутыми побуждения, которые исказили политику США после холодной войны. Вероятнее всего, если продолжать в том же духе, ситуация усугубится, а американцы и весь мир заплатят за это огромную цену.
Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
