Статья впервые опубликована в пятом номере журнала за 2008 год.
Российско-американские отношения пережили ряд этапов. В самом начале 1990-х годов Москва доверяла Вашингтону и стремилась к максимально дружественным отношениям. Впрочем, достаточно быстро в российской элите и обществе в целом стала укрепляться мысль, что Соединенные Штаты злоупотребляют доверием новой России. Во второй половине 1990-х разногласия нарастали, а кульминации они достигли к весне 1999 года, когда блок НАТО осуществил военную операцию в Югославии. Буквально через месяц после той войны российский президент Борис Ельцин подписал указ, согласно которому в стратегические документы – Концепцию национальной безопасности РФ и Военную доктрину РФ – требовалось внести изменения в связи с новыми геополитическими условиями.
Однако в конце 1999-го во время своего последнего зарубежного визита в качестве главы государства Ельцин стабилизировал отношения с западными партнерами. В Стамбуле был подписан ряд соглашений в военной области, а также снято политическое напряжение. Необходимо отметить, что осень 1999 года была очень непростым периодом для Бориса Ельцина и его окружения. В условиях напряженной избирательной кампании перед выборами в Государственную думу администрация работала буквально на износ, обеспечивая «операцию “Преемник”» и сдерживая мощнейший натиск региональных элит, объединившихся с оппозиционной федеральной элитой во главе с Евгением Примаковым. Шла вторая война в Чечне. Здоровье президента было в тот период более чем проблемным. Тем не менее и в таких условиях Борис Ельцин нашел время и не пожалел усилий на нормализацию отношений с Западом.
ФОРМУЛА «СОГЛАШАТЬСЯ НЕ СОГЛАШАТЬСЯ» – ВАЖНЫЙ ОПЫТ
Владимир Путин с самого начала своего президентства предпринял попытку сближения с западными странами. Реальные результаты последовали в 2001-м после террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне. Впрочем, период, когда Россию и США объединял общий враг, оказался очень недолгим. Взаимное недоверие, а также реальные тактические и стратегические разногласия привели к новому спору – по поводу войны в Ираке (2003). Правда, тогда Москва оказалась не одна, а объединила усилия с Парижем и Берлином.
Опять разногласия. Но возвращаться в ситуацию 1999 года не хотел никто. Во-первых, невыгодно стратегически. Во-вторых, просто глупо политически. Только в 2002-м высокопоставленные российские и американские чиновники в очередной раз торжественно объявили об «окончании холодной войны».
Нужна была какая-то формула отношений, которая давала бы свободу для разногласий, но удерживала бы их под контролем. И она появилась: «соглашаться не соглашаться» (agree to disagree). Москва и Вашингтон объявляли друг другу свои разногласия, фиксировали их, но не переходили к противостоянию. С помощью такой формулы каждый решил свои задачи.
Россия, мнение которой в предыдущие годы просто игнорировали, получила шанс быть услышанной. Соединенные Штаты были готовы выслушать точку зрения Кремля не под прицелом ядерных ракет, а в нормальной, дружественной обстановке. Это хорошо укладывалось в российские устремления того времени. Считалось, что если Москва будет иметь возможность высказать свою позицию и поучаствовать в общих дискуссиях с западными партнерами, то это мнение будет принято и учтено. Россию не слышат – вот что казалось основной проблемой. В тот период доступ Москвы «за закрытые двери» западной политики был приоритетом – отсюда и стремление к полноправному участию в «Большой восьмерке», и создание Совета Россия – НАТО. Формула «соглашаться не соглашаться» давала возможность излагать российскую позицию.
Решалась и еще одна задача. Президент Путин начал проводить чрезвычайно активную политику. Прежде всего в Европе, но также и в Азии, на Ближнем Востоке, в Латинской Америке и, естественно, на постсоветском пространстве. Выяснилось, что многие оглядываются на мнение Вашингтона, даже если сами имеют с ним разногласия. В общем, работать с различными партнерами на разных континентах проще, если не быть врагом США. Конечно, своя компания собиралась и на откровенно антиамериканский курс: Иран и Венесуэла, например. Но России нужно было больше. Для этого требовалось нейтрализовать Соединенные Штаты, чтобы проблемы в отношениях с ними не мешали активной политике на других направлениях.
США тоже кое-что получали. Вашингтон видел активизацию России в различных регионах мира и не хотел, чтобы Москва стала центром притяжения для антиамериканских сил, обеспечивая им прикрытие в Совете Безопасности ООН. Соединенные Штаты намеревались поддерживать определенный уровень сотрудничества с российскими спецслужбами. Вашингтон надеялся на содействие России в сложных вопросах: Иран, Северная Корея, Ближний Восток. И уж, как минимум, рассчитывал, что Москва не будет помогать противникам США.
В общем, Россия и Соединенные Штаты имели общий интерес – не оказаться по разную сторону баррикад в мировых разбирательствах. Сотрудничество – это как получится, но главное – не противостояние. Формула «соглашаться не соглашаться» соответствовала такому интересу. Однако достаточно скоро выявились детали.
Москва быстро обнаружила, что быть выслушанной еще не означает быть услышанной. Россию относительно внимательно слушали, но с готовностью пользовались правом «не соглашаться». На практике ничего не менялось. В 2003 году – переворот в Грузии. Россия была совершенно не против смены Эдуарда Шеварднадзе, но рассчитывала на согласование кандидатуры нового президента. В 2004-м Москва и Вашингтон вновь оказались по разные стороны во внутриполитической борьбе в Украине.
Россия увидела наступление на свои интересы в Восточной Европе и на Кавказе и ответила давлением на американские интересы в Центральной Азии. В 2005 году США были вынуждены вывести свою военную базу из Узбекистана, а база в Киргизии с тех пор находится под постоянным прессингом.
Соединенные Штаты тоже остались недовольны сделкой. Они думали, что Россия ограничится высказыванием недовольства американской политикой, но не будет вести свою игру против интересов США. Поэтому Вашингтон удивился, когда Москва не дала «задавить» Иран, а также не поддержала американскую политику в Ливане, прикрыв Сирию как политически в Совете Безопасности ООН, так и в военном плане системами ПВО. Россия оказала определенную поддержку Венесуэле, начала затяжное давление на проамериканские режимы в Восточной Европе, а затем и на Кавказе. В общем, Москва не собиралась уступать в каждом случае, где Соединенные Штаты заявляли свои интересы.
Это противоречило американскому пониманию формулы «соглашаться не соглашаться». В 2006-м и 2007-м США пытались скорректировать ее под свое понимание. Ее стали интерпретировать следующим образом: «не соглашайтесь, но не мешайте» (disagree, but do not oppose).
Такая формула могла бы быть интересна для России. Однако для этого следовало разделить зоны влияния-ответственности, а потом не соглашаться по поводу действий друг друга внутри этих зон, но не вмешиваться в дела чужой зоны. Вашингтон же не хочет делить мир на такие зоны. Да и Москва уже тоже не очень стремиться к этому. Сейчас появилась возможность вести свою игру в широком географическом диапазоне, и поэтому нет необходимости ее искусственно сужать.
Однако без разделения зон влияния-ответственности американская формула «не соглашайтесь, но не мешайте» не имеет смысла. Для Соединенных Штатов она также оказалась непривлекательна, когда ее стали разворачивать в обратную сторону и просить не мешать российской политике.
Формула «соглашаться не соглашаться» устарела и перестала работать к концу 2006 года. Ее просто полностью исчерпали, но никаких новых решений пока нет. За пять последних лет накопилось огромное количество разногласий. На исходе своего президентства Владимир Путин уже не мог их замалчивать, что и нашло выражение в его мюнхенской речи. Но и переходить к открытой конфронтации Москва и Вашингтон тоже не хотят.
«НИЧЕГО ЛИЧНОГО, ПРОСТО НИКАКОГО БИЗНЕСА»
В постсоветское время в российско-американских отношениях выявилось несколько констант.
Элиты в Москве и Вашингтоне друг другу не доверяют. Это не новость уже лет десять. Но в последние годы они еще и всё меньше друг друга уважают. Искренние (или, как минимум, относительно искренние) симпатии российский и американский политические классы испытывали, может быть, только в конце 1980-х и в самом начале 1990-х годов. Но даже при дальнейшем ухудшении отношений между элитами обеих стран оставалось определенное уважение.
С американской стороны оно основывалось в основном на ожиданиях, что Россия через отступления и противоречия придет к западному образцу демократии: на Москву возлагались определенные надежды, которые диктовали некую форму уважения к политической элите. В последние годы эти надежды в истеблишменте США стремительно исчезают. Россию нисколько не игнорируют или не принимают в расчет. Наоборот, ее считают всё более значимым фактором в мировой политике и готовы принять «такой как есть». Это способствует более осторожному, но отнюдь не уважительному отношению.
С российской стороны Соединенные Штаты уважали как сверхдержаву, как крупнейшую экономику мира – в общем, как сильного визави. Однако постепенно США стали воспринимать по формуле «сила есть – ума не надо». А теперь и силу поставили под сомнение. Соединенные Штаты больше не воспринимают как сильного конкурента, скорее обращают внимание на американские слабости, особенно в экономике. А другой базы для понимания друг друга, кроме силы, не возникло.
Потеря взаимного уважения относительно новая и чрезвычайно опасная динамика: крайне скептическое отношение порождает подозрительность и недоверие. Конечно, по обе стороны океана остаются те, кто сохраняет корректное восприятие даже при существенных содержательных разногласиях и готов подходить к делу профессионально. Однако значение психологических и эмоциональных факторов растет. Это одновременно и проявление, и прямое следствие утраты уважения. Забегая вперед, можно сказать, что апофеоза данная ситуация достигла в связи с событиями в Южной Осетии и Грузии в августе 2008-го.
Для поддержания дружественных отношений высшему руководству необходимо прилагать большие личные усилия. Как только они ослабевают, отношения быстро «скатываются» до низкого уровня. Аппараты не проявляют достаточного интереса к сотрудничеству. Хотя и есть отдельные положительные примеры, в целом опыт сотрудничества не формирует позитивной устойчивой модели.
И самое главное. Потерпели полную неудачу все попытки придумать «совместную работу» для двух стран. Вопрос о том, чтобы сформулировать «позитивную повестку дня» российско-американский отношений, поднимался много раз. Кто-то сразу говорил, что это невозможно. Кто-то попробовал и бросил. И только самые упорные продолжают выдумывать «совместный проект».
Перефразируя известную поговорку, можно сказать: «Ничего личного, просто никакого бизнеса». У Путина и Буша не было личных проблем. Но и общих дел у России и США не было. Декларации о борьбе с терроризмом, распространением оружия массового уничтожения и т. п. совместным бизнесом так и не стали.
ДАЛЬШЕ – КАЖДЫЙ САМ ПО СЕБЕ
Геополитические и геостратегические интересы Москвы и Вашингтона стремительно расходятся. У обеих стран формируется несовместимый набор интересов в энергетической сфере, а также в ряде географических зон. Поэтому вскоре более подходящей может стать традиционная фраза «Ничего личного, просто бизнес», но только бизнес этот будет у каждого свой и конкурирующий.
Реальная возможность согласования интересов и достижения стратегических решений о партнерстве и совместных действиях была пройдена примерно в 2004–2005 годах. Тогда имела место вторая волна смены лидеров на постсоветском пространстве: Россия и Соединенные Штаты повели каждый свою игру, что поставило их по разные стороны баррикад в Украине, в Грузии, чуть раньше в Молдавии (по вопросу урегулирования территориального конфликта). Сойти с занятых позиций уже невозможно, каждый будет доигрывать свою игру, и это займет долгое время.
К тем же годам относятся принципиальные разногласия по ближневосточной политике (Иран, Сирия, Ливан, палестинский вопрос): США проводили свой курс, а Россия стала прокладывать свой. Примерно тогда же началось большое энергетическое соперничество: Москва формировала собственные концептуальные подходы к вопросам энергетической безопасности, которые не стыкуются с американскими. Каждый стал действовать по-своему.
Впредь Россия и Соединенные Штаты будут работать по отдельности. Фактор смены администраций теряет значение, так как завершается формулирование долгосрочных интересов в российской и американской политических элитах. Особенно это справедливо для России. Но и в США идут активные дискуссии о том, «как жить в современном мире». В этих дискуссиях идея «сдерживания России» если и не занимает центральное место, то все равно присутствует – а между сдерживанием и противодействием очень тонкая черта (многим в России кажется, что США ее уже переступили). Следующие администрации в Москве и Вашингтоне будут в большей степени выполнять стратегические планы, чем вносить в них коррективы.
При всех разногласиях стороны явно не хотят открытой конфронтации. Россия чувствует, что достаточно сильна, чтобы вести свою игру. Соединенные Штаты боятся, что Россия недостаточно реформирована и ответственна, а потому хотят за ней «приглядывать» и по возможности ограничивать. Впрочем, в Вашингтоне не хотят нервировать Москву и предпочитают мягкие формы контроля: совместные действия, сотрудничество и т. д.
Складывается парадоксальная ситуация. Россия хочет сотрудничать с США (особенно по различным вопросам безопасности), но на подчеркнуто равноправной основе. Такое сотрудничество акцентировало бы новое качество Москвы и ее внешней политики. Однако в ответ на свою готовность к сотрудничеству Россия видит скорее попытки так организовать взаимодействие, чтобы сдерживать, блокировать, ограничивать Москву.
России нужны формы сотрудничества, которые подчеркивали бы ее самостоятельность и значимость, то есть именно формы сотрудничества, а не российской помощи в каких-то американских делах. А Соединенным Штатам необходимо взаимодействие, которое не оставляло бы Россию в стороне, но и не давало бы ей «право вето».
Москва хочет и готова себя проявить. Вашингтон в конечном счете опасается, «что же из всего этого выйдет». В результате стороны постоянно теряют возможность вступить в нормальный диалог и откровенно поговорить по широкому кругу вопросов. Очень показательно отношение к мюнхенской речи Владимира Путина. Российский президент откровенно высказал тогда все, что «наболело». Это были не пустые претензии: так действительно не только думает, но и уже несколько лет говорит российская элита (в Европе и Азии тоже об этом говорят, хотя делать это публично пока считается политически некорректным).
Ответ шефа Пентагона Роберта Гейтса сводился примерно к следующему: «Чего шумите, не волнуйтесь – никто вас не трогает, мы не хотим возвращения к прошлому и конфронтации». В США этот ответ Гейтса считают образцовым: он не поддался на риторику времен холодной войны, не втянулся в дискуссию в конфронтационном стиле – в общем, четко дал понять разницу между теми и нынешним временами. Однако с российских позиций все выглядит по-другому: Гейтс уклонился от откровенного диалога. Москву уже больше не устраивает, что можно честно поговорить с Джорджем Бушем, но потом ничего не происходит, договоренности не выполняются.
Год спустя (зимой 2008-го) на очередной Мюнхенской конференции по безопасности достаточно спокойно выступил Сергей Иванов. Многие комментаторы восприняли это как отказ от «мюнхенских тезисов». На самом деле просто решено, что с Америкой разговаривать бесполезно.
ПРИМЕТЫ МНОГОПОЛЯРНОСТИ
Основная часть настоящей статьи была написана до нападения Грузии на Южную Осетию и дальнейшего вмешательства России в конфликт. Разногласия Москвы и Вашингтона по «грузинскому вопросу», поведение американских политиков (как действующей администрации, так и тех, кто претендует на формирование следующего кабинета) только подтвердили и развили тенденции, которые имели место ранее.
США заняли исключительно прагматическую позицию – это полная поддержка президента Грузии Михаила Саакашвили. Может быть, позже его и «сдадут» – все-таки проштрафился он основательно. Но главным для Соединенных Штатов было остановить продвижение российских войск и добиться их скорейшего вывода с основной грузинской территории. Добиваться этого можно было разными путями. Но выбрали, как казалось в Вашингтоне, самый надежный – безусловную поддержку Тбилиси и упор на незыблемость территориальной целостности. То, что этот путь был откровенно антироссийским, что он потребовал огромной лжи в публичных выступлениях первых лиц американской администрации (дело представлялось как агрессия России против Грузии и сравнивалось с советским вторжением в Чехословакию), оказалось вполне приемлемым.
Если президент Саакашвили – не американская марионетка, а самостоятельный и не до конца предсказуемый политик, если Соединенные Штаты не полностью его контролируют, то зачем «накачивать» его оружием и оказывать ему полную публичную поддержку. Это, как минимум, безответственно.
Если же грузинский руководитель – не самостоятельный политик и полностью контролируется Вашингтоном, он не мог пойти на агрессию против Южной Осетии без согласия патрона. В таком случае американская администрация тем более несет ответственность за действия грузинского режима и, по сути, является стороной конфликта.
США поддерживают Михаила Саакашвили, но отказываются брать за него ответственность. Похоже, в Москве уже устали от попыток разобраться, является ли такая позиция откровенной глупостью или верхом цинизма. В конечном счете, решили в российском истеблишменте, это не столь важно.
Грузинский кризис подводит черту под затянувшимся периодом неопределенности в российско-американских отношениях – примерно три последних года. Президент Владимир Путин сделал решительный рывок в направлении интеграции России в мировую политику и экономику. Доминировало представление, что страна может адаптироваться к новым мировым правилам без ущерба для своих национальных интересов. Больше того, может добиться их более полной реализации. Позиция Соединенных Штатов после 11 сентября 2001 года давала основания думать, что Вашингтону можно объяснить российскую позицию и на определенных условиях США будут готовы ее принять. В общем, с Америкой, мол, можно договориться.
Впрочем, после 2003-го на практике договариваться не получалось. Но казалось, что можно хотя бы не играть откровенно друг против друга. Однако события 2004 года в Украине, а после 2005-го и на Ближнем Востоке не оставили на это надежд. В последние три года российские и американские интересы постоянно сталкивались. Соединенные Штаты удивлялись, почему Россия не уступает. А Москва все больше раздражалась от самого предположения, что она должна уступать.
Грузинский кризис все расставил по своим местам. Правы оказались те, кто уже много лет говорил следующее.
Во-первых, США безнадежны, им нельзя ничего объяснить, они пойдут на любую ложь и обман ради собственных интересов.
Во-вторых, Соединенные Штаты сознательно вооружают недружественные России режимы вблизи ее границ, чтобы иметь возможность оказывать большее давление на Россию.
В-третьих, с Америкой невозможно договариваться.
Отношения России и США приобретают новое качество. Они пока не конфронтационные (по крайней мере, в том смысле, как во времена холодной войны), но и не партнерские – найти удовлетворяющие обе стороны форматы сотрудничества не удалось, а теперь уже и интересы расходятся. Москва и Вашингтон могут сотрудничать по отдельным частным вопросам, но стратегически каждый действует сам по себе – точно не в одной лодке, каждый сел в свою.
Для остального мира переход российско-американских отношений в такое новое качество во многом неожидан. Больше всего выигрывает Европа, если, конечно, она решится сделать хоть что-то самостоятельно и воспользоваться хотя бы частью возможностей, которые предоставляются ей в современном мире. Отсутствие системной конфронтации между Россией и США оставляет Европе свободу не делать решающего выбора, с кем она. Старый Свет может вести себя гибко, в одних случаях поддерживая Россию, а в других Соединенные Штаты. Для Европы это шанс наконец-то начать действовать в соответствии с собственными интересами.
Для Китая отчасти удивительно, что Россия и США пришли к такой ситуации. Впрочем, КНР вряд ли будет недовольна подобным положением вещей в ближайшей перспективе; точнее, Пекин будет определенное время в него не верить, интерпретируя развитие российско-американских отношений как движение к конфронтации (что не исключено полностью, но и не предопределено – по крайней мере, это не будет сознательным выбором Москвы и Вашингтона). В результате Китай, наверное, продолжит действовать по старой логике Генри Киссинджера – логике «стратегического треугольника» Россия – КНР – США, где от сближения любых двух обязательно проигрывает третий. Но новая ситуация исключает логику «стратегического треугольника».
Остальные две страны БРИК – Бразилия и Индия – скорее выиграют. Так как им не нужна ни конфронтация с Америкой, ни излишние уступки ей, переход Москвы на описанные позиции даст им больше возможностей в отстаивании своих интересов. Вообще, продвижение Россией в последнее время формата БРИК (причем там обсуждается повестка дня и Совета Безопасности ООН, и «Большой восьмерки») судя по всему, отражает именно переход Москвы на принципиально новые позиции в своей внешней политике.
В целом новое качество российско-американских отношений является еще одним существенным элементом многополярной картины миры. Конфронтационная модель вырастает из биполярного прошлого. Партнерство и союзничество – это элементы либо так никогда и не состоявшейся «дружественной биполярности», либо однополярного мира под американским лидерством, которое также не дало результатов.
