Статья впервые опубликована в третьем номере журнала за 2017 год.
Весна 2017 г. ознаменовалась резкими действиями новой американской администрации на двух наиболее опасных направлениях мировой политики – в отношении Сирии и Северной Кореи. В первом случае демонстративно применена сила – 59 крылатых ракет, а во втором звучат недвусмысленные угрозы. И там, и там затрагиваются жизненные интересы России и Китая – наиболее мощных, наряду с США, ядерных держав. Обе проявили сдержанность, что дает некоторую надежду. Однако неизвестно, какими будут последствия в следующий раз. Мир вступает в еще более трудные и чреватые взрывом времена. Он вооружен до зубов самыми смертоносными средствами уничтожения себе подобных, но утратил морально-интеллектуальную основу для эффективного сдерживания и баланса. И именно этот факт, а не само по себе обилие оружия вызывает наибольшую тревогу.
Культурный слой
Времена наступили, возможно, самые взрывоопасные с начала XX века, когда европейские державы развязали мировую войну. Она привела к уничтожению четырех империй – Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской – и, по мнению Генри Киссинджера, навсегда лишила Европу лидирующей роли в мировых делах. Причиной стала безответственность и неспособность адекватно оценить последствия своих действий в условиях нарастания объективных противоречий между двумя группами ведущих держав. В основе фатальной безответственности лежали усугублявшиеся на фоне общей «привычки к миру» амбиции держав, а также наличие тесных связей, почти взаимозависимости, в экономике. Возобладала стратегическая фривольность – готовность создавать рискованные ситуации в угоду сиюминутным интересам.
Сегодня мы видим симптомы того же заболевания. Но оно усугубляется еще и явным дефицитом взаимного уважения. Важнейшей особенностью международного положения является отсутствие обоих возможных стабилизаторов отношений между государствами – общепризнанных правил игры и баланса доминирующих игроков. Сохраняется только ядерное оружие – важнейший материальный фактор глобальной стабильности. До 1991 г. бал правили две державы, способные навязать волю большинству остальных стран, исключение составляли Китай и до некоторой степени Индия. После исчезновения двухполюсной системы появился шанс на то, что международное взаимодействие перейдет к игре по правилам с опорой на общепризнанные институты. Однако фактические победители в холодной войне решили выстроить мир вокруг себя и создать однополярную систему.
Называлась она «либеральный мировой порядок» и, по сути, базировалась на одном постулате – международный закон вправе нарушать только Соединенные Штаты или, с их одобрения, ближайшие союзники. Последние, однако, все равно не располагают военными ресурсами, достаточными для решения задач, более масштабных, нежели победа над племенами бедуинов в Западной Африке. Соединенные Штаты же являются и главным автором кодекса поведения в мировой политике и экономике. Международным институтам отводилась роль достаточно формальная – следить за исполнением остальными странами мира правил, которые могли нарушать США.
Другим крупным государствам предлагалось либо войти в западное сообщество на правах младших партнеров, либо стоять в стороне, наслаждаясь благами экономической глобализации и свободной торговли, но фактически отказываясь от реального суверенитета. На Западе были уверены, что под воздействием экономических факторов Китай рано или поздно приспособится к западным правилам и политической системе. В пользу такого исхода свидетельствовала и достаточно формально понимаемая логика экономической взаимозависимости, и политика самого Пекина, предпочитавшего буквально до последнего времени следовать завету Дэн Сяопина и «держаться в тени». Предполагалось, что Китай сам рано или поздно упадет в руки «международного сообщества», как огромное перезрелое яблоко.
План не сработал. Россия окрепла достаточно, чтобы встать на защиту своих национальных интересов. В 2008–2014 гг. она принципиально изменила политику в отношениях с Западом и перешла по вопросу «красных линий» от риторики к действиям. Китай твердо выступил за реформу институтов глобального управления и создание более справедливого международного порядка. Однако и новые правила игры, которым подчинялись бы все, пока не возникли. США, похоже, принимают на вооружение стратегию «если не наши правила, то никаких правил». Выражением ее стали действия новой администрации Белого дома в первые 100 дней президентства Трампа.
В результате мир вернулся к гораздо более хаотическому и рискованному состоянию, чем когда-либо после завершения «Второй тридцатилетней войны» 1914–1945 годов. Порядок, созданный победителями в 1945 г., стал самой большой реформой Вестфальской системы за все время ее существования с 1648 года. Они были гораздо менее демократическими, нежели любые за предыдущие 300 лет, когда вне зависимости от размеров все государства были юридически равны. После создания Совета Безопасности ООН право народов на войну в защиту собственных интересов (как они их понимали) оказалось подчинено воле пяти постоянных членов Совета Безопасности. То есть формально закреплено то, что эти пять стран обладают большими правами, нежели любое другое государство. Такого жесткого контроля страны «Вестфальского мира» ранее не испытывали. Но существование СБ ООН и право вето у его постоянных членов хотя бы создавали видимость стабилизатора международной системы. Право вето сохранилось, однако в остальном теперь и эти далеко не совершенные правила не работают.
Современная мировая политика не пишется с чистого листа. Под нашими ногами исключительно глубокий культурный слой исторического опыта государств по выстраиванию осознанных отношений. Он состоит из невероятного количества переговоров, конференций, трактатов и решений. Часть была нацелена на то, чтобы избежать войны или лучше к ней подготовиться. Часть являлась попытками вместе построить порядок, где мир – не перерыв между войнами, а способ отношений больших и малых держав.
История не имеет линейного характера и не развивается последовательно из точки А в точку Б. Несмотря на неизбежное и необходимое для совершенствования аргументов умножение сущностей, базовые характеристики, описывающие природу отношений между народами, не так многочисленны. Это позволяет спокойно обращаться к опыту предыдущих столетий. Наша цель – изучить руины мировых порядков прошлого, чтобы понять, каким опытом необходимо воспользоваться, а каких ошибок избежать.
Привычка к миру
Если искать аналогии в прошлом, то наиболее близким был бы, видимо, период, который начался после объединения Германии в 1871 г., обрел необратимую динамику после 1890 г. и продолжался вплоть до начала Великой войны 1914–1918 годов. Его важными чертами были непримиримые противоречия между важнейшими державами Западной Европы – Францией и Германией, всеобщее наращивание военных приготовлений, множество мелких столкновений на периферии, вызванных несовпадением интересов и желаний крупных игроков. Также характеристиками эпохи были глобализация в торговле и человеческих контактах при нарастании барьеров в торговле и все более широком применении эмбарго – своего рода протосанкций прошлых эпох.
Так, например, в 1913 г. самые интенсивные торговые отношения развивались между Великобританией и Германией, которые уже через год стали смертельными врагами. Германия также была крупнейшим иностранным инвестором в России и вложила в российскую экономику 378 млн золотых рублей. Не было виз и границ в их современном понимании. Европейские аристократы представляли собой нечто подобное глобальной элите, а большинство правящих династий связывали родственные узы. Последним конфликтом, в котором участвовало больше трех держав, была Крымская война 1853–1856 годов. При этом по-настоящему большой и кровопролитной войны не случалось вообще с 1815 г., когда европейские монархии сокрушили Французскую революцию, эволюционировавшую к тому времени до наполеоновской империи.
Конечно, система, установившаяся по итогам Венского конгресса, постепенно себя изживала, признаками чего служили все более частые войны по периферии и «единоборства» грандов, наиболее серьезным из которых была франко-прусская война. Она во многом и стала предвестником будущих катастроф, провозглашение Германской империи в зеркальном зале Версаля поселило во французской элите острую жажду реванша. Тем не менее правящие круги предпочитали полагать, что отдельные инциденты не разрушают целостности конструкции, а просто демонстрируют необходимость ее «доводки» или ремонта. Это происходило на мирных конгрессах, собиравшихся после очередных сбоев системы.
Все крупные европейские державы проводили политику колониальных захватов, что вело, конечно, к локальным стычкам с туземцами. По ходу дела европейские государства и примкнувшие к ним США с Японией повергли в столетнюю пучину бедствий Китай. Однако страдания народов, подвергшихся колониальной агрессии, в расчет, разумеется, не принимались. На европейской почве, повторим, по-настоящему большой войны не было почти столетие, и ни один из действующих военачальников не имел опыта масштабной кампании. Одновременно в отношениях между государствами господствовала подозрительность, гонка и соревнование систем вооружений приняли обвальный характер. Результатом стал самый пока масштабный в истории человечества военно-дипломатический кризис – более 30 лет, две мировые войны, десятки миллионов жертв. «Вторая Тридцатилетняя война» уже мирового масштаба.
Нечто подобное мы наблюдаем в международной системе и сейчас. Глобализация в торговле сочетается со все более запутанными и противоречивыми политическими отношениями. Белый дом открыто игнорирует международное право и заявляет, что будет ориентироваться только на свои интересы. Вашингтон действует хаотично и рискованно. Международная система разбалансирована. Европа стремительно теряет способность содействовать укреплению мира. Китай и Россия призывают к игре по правилам, уважению международных институтов и сохранению достижений глобализации. Но и они симметрично реагируют на действия западных визави.
Многие, как и в начале XX века, верят, что экономическая взаимозависимость не позволит рухнуть в пропасть всеобщей войны, поэтому можно позволить себе легкомысленно подходить к конфликтным ситуациям. Военные России, Соединенных Штатов, Великобритании и Франции имеют опыт исключительно борьбы с партизанами либо экспедиционных операций в дальних странах, багаж КНР и того скромнее. Налицо «привыкание к миру» и уверенность, что ядерное оружие гарантирует от большой войны. Эта концепция уходит корнями в теории эпохи холодной войны и настаивает, что ядерное оружие является, по сути, последним универсальным средством всеобщего сдерживания.
Разумеется, некорректно ставить знак равенства между чисто психологической «привычкой к миру» конца XIX – начала XX веков и более чем осязаемым ядерным сдерживанием. И все же, понимая условность параллели, есть резон сравнить два периода, когда царила очень редкая в истории международных отношений атмосфера уверенности. Вне зависимости от непосредственной материальной основы такого явления, отсутствие чувства, что международные отношения «развиваются в тени всеобщей войны», может сыграть злую шутку с лицами, принимающими решения. Именно международные обстоятельства 1871–1914 гг. стоит изучить, чтобы понять, как не допустить сползания к всеобщему конфликту. И предположить, что необходимо для построения более или менее устойчивого международного порядка.
Дефицит уважения
Опыт прошлого учит нас, что международный порядок имеет две опоры: материальную – военная сила, и нематериальную – уважение, правила и признание легитимности партнеров. На разных исторических этапах преобладала то одна, то другая. Материальной была природа системы баланса сил в 1871–1914 гг. и 1945–1991 годах. При этом в обоих случаях баланс сил и прямое военное сдерживание были присущи периодам подготовки ко всеобщему конфликту, а не работы над тем, как его избежать. Результатом становилось поражение одного или нескольких игроков в борьбе, которая в 1914–1918 гг. и 1939–1945 гг. выливалась в большие военные столкновения, а во время холодной войны носила черты гибридных перепалок на периферии. Хотя и тогда мир постоянно балансировал на грани начала большой войны между супердержавами.
Иной была природа европейских порядков с 1648 до 1871 гг., стержнем служила идея «концерта». В ее основе, как и в основе всей классической Вестфальской системы, лежала в первую очередь не сила, а (монархическая) легитимность, взаимное признание, уважение и правила игры. Создатели Вестфальской системы и участники Венского конгресса, несомненно, признавали легитимность друг друга, несмотря на различия политических систем и обилие конкретных противоречий. Более ранние примеры такого порядка мы можем обнаружить в древней истории Востока и отношениях между древнекитайскими царствами периода «Весны и осени». В XIV веке до нашей эры властители пяти государств «Клуба великих сил» (Club of the Great Powers в англоязычной литературе) уважительно обращались друг к другу «брат», а мирные конференции государств древнего Китая предвосхищали европейские конгрессы XIX века. Ни в одном из случаев, которые известны из древней истории, силы государств, участвующих в «концерте», не были одинаковы. В Европе взаимное уважение и признание легитимности сохранялись и позже, вплоть до русской революции 1917 года. После этого, на протяжении уже ста лет, эти два фактора выпали из международного общения.
Сейчас взаимное уважение – то, чего больше всего не хватает великим и просто крупным державам. Особенно это заметно на водоразделе Запад – остальной мир. В одних случаях утрата уважения происходит из-за субъективной оценки внутренней устойчивости и легитимности партнера. Так США и большинство их союзников смотрят на Россию или Китай. Если судить по заявлениям и гипотезам, американский генералитет и большинство экспертов считают, что в случае необходимости КНР не проявит достаточной твердости. Хотя в Соединенных Штатах и называют Китай одной из двух сверхдержав, многие там верят, что Пекин, несмотря на свое экономическое могущество и растущие военные возможности, не готов противостоять жесткому давлению и вооруженным провокациям.
В случае же с Россией абсолютное большинство экспертов и лиц, принимающих решения в Вашингтоне и европейских столицах, убеждены, что страна стоит на «глиняных ногах», ее экономика не выдержит длительного противостояния, политический режим неизбежно рухнет или сменится на более комфортный для Запада. Такой точки зрения придерживалась предыдущая администрация США, к ней склоняется значительная часть новых республиканских руководителей. В Европе также делают ставку на внутренние изменения в России через «стратегическое терпение».
Это ставит перед нами по-настоящему фундаментальный вопрос. Установка на то, что наиболее надежным средством урегулирования противоречий является трансформация собеседника, делает дискуссию бесплодной, а дипломатию бессильной. Отрицание в большей или меньшей степени легитимности партнера снимает вопрос взаимного уважения с повестки дня. Можно ли говорить об уважении, когда речь идет о взглядах стран Запада на, например, Северную Корею или отношениях между непримиримыми противниками Индией и Пакистаном?
В других случаях отсутствие уважения становится продуктом не менее субъективного взгляда на намерения оппонентов и, главное, их способность подкреплять слова делами. В России и Китае крепнет мнение о несерьезности новой американской администрации. Угрожающие, противоречивые и безответственные заявления президента США и близких к нему деятелей не подкрепляются продуманными действиями. Хаотичная политика, отмеченная проявлениями распущенности и непродуманного эпатажа, способствует укреплению соответствующего восприятия. Отсюда обманчивое мнение о том, что оппонент – бумажный тигр, который только выглядит грозно, а на деле не представляет серьезной опасности.
Отдельные решения лидеров Европейского союза и руководителей ведущих стран ЕС также не способствуют тому, чтобы отношение к ним в России или Китае было более уважительным. В России многие не понимают сути противоречивой политики европейцев. События «арабской весны» и миграционный кризис в ЕС порождают сомнения в способности европейских элит осознать причинно-следственную связь политических решений и событий. У части экспертного и политического сообщества крепнет убеждение, что Европа не выберется из своего системного кризиса, поэтому говорить там не с кем и не о чем. Подобное пренебрежительное отношение, конечно, загоняет взаимоотношения России и Евросоюза в интеллектуальный и политический тупик.
Большего уважения исполнены отношения России и Китая. Лидеры регулярно встречаются и, судя по всему, внимательно прислушиваются к мнению друг друга по разнообразным вопросам внешней политики и государственного управления. России есть чему поучиться в вопросах развития экономики или борьбы с коррупцией. Китай, в свою очередь, может много взять у России в таких вопросах, как достаточно гармоничное развитие многонационального государства или твердость в отстаивании своих внешнеполитических интересов. Пока Китай не сталкивался с такими жесткими вызовами со стороны Запада, как столкнулась Россия. Но, учитывая радикализм новой администрации США, жесткая проверка на прочность, вероятно, не за горами.
Таким образом, уважение и взаимное признание вряд ли сейчас способны стабилизировать международные отношения. Дефицит этих понятий не был столь острым в конце XIX – начале XX веков, он делает еще более опасным другое сходство эпох – готовность рисковать ради тактических успехов и внутриполитической популярности. Стратегическая фривольность американской администрации может на одном из виражей привести к возникновению на Ближнем Востоке или в Северо-Восточной Азии вооруженного столкновения с неопределенным потенциалом эскалации. Но и Россия часто играет на повышение, балансируя на грани стратегической сдержанности и фривольности, потому что полагает другие способы донесения своей точки зрения до партнеров бесперспективными. Россия с Китаем часто вынуждены принимать решения, не исходя из их собственной долгосрочной стратегии, а отвечая на тактические выпады в их адрес.
Отставание Европы по части подобного легкомыслия связано исключительно с недостатком у нее по сравнению с США и Россией силовых возможностей и политической воли. И не надо забывать, что европейские державы уже спровоцировали военно-дипломатический конфликт на Украине, когда неосмотрительно поддержали государственный переворот в феврале 2014 г., а затем обвинили Россию во вмешательстве в украинские дела. В обоих случаях возобладало стремление к сиюминутной выгоде и необходимость внутренней консолидации перед лицом внешней угрозы, на роль которой была назначена Россия.
Сделки малые и большие
Сто лет назад стратегическая фривольность держав привела к мировой войне даже при наличии уважения и взаимного признании легитимности. Чтобы избежать дальнейшего втягивания в конфликт, недостаточно признать право друг друга строить жизнь по собственным представлениям. Сейчас это пытается делать в отношении России и Китая американская администрация, хотя неизвестно, как долго сохранится такая политика.
В неопределенной перспективе мировая политика все равно останется суммой «малых сделок» – для новых глобальных правил игры пока не созрели условия. Рискну предположить, что США и их союзники в принципе не способны к «окончательным решениям», если эти решения не делают их однозначными победителями. Максимум, на что стоит рассчитывать, – это укрепление режима, не дающего авантюризму отдельных деятелей привести мир к войне. И поэтому заключение сделок стоило бы сделать работой дипломатов и перенести на площадки наиболее важного, наряду с ядерным сдерживанием, достижения XX века – международных институтов.
Их эффективность ставилась под вопрос после холодной войны и зачастую сознательно разрушалась. Но если не отказаться от подобного пагубного подхода, вскоре единственным инструментом предотвращения войны станет взаимное сдерживание. Не случайно оживилась дискуссия о позитивной роли ядерного оружия. Сторонники этой идеи исходят из крайне пессимистической оценки способности большинства ведущих государств мира к добровольному самоограничению в вопросе использования силы и учета интересов других как категории собственных интересов. Однако можно предположить, что простое наращивание вооружений при отсутствии взаимного уважения и признания легитимности как основы стратегической философии повышает риск возникновения войны. На одном оружии мир надолго не сохранить.
Необходимо отказаться от силы или угроз применения силы для достижения внешнеполитических задач в том случае, если затрагиваются интересы одной из значимых в военном отношении держав. Нужно стремиться максимально исключить из обихода использование внешнеполитических вопросов, особенно связанных с безопасностью, для повышения популярности политиков на национальном уровне.
Современным международным отношениям, с одной стороны, катастрофически не хватает нематериальных составляющих, способных играть роль стабилизаторов, а с другой, в избытке нематериальные факторы, способствующие раскачиванию ситуации. Главный вопрос – установление равновесия между силой, моралью и правом во внешней политике. Сейчас это может выглядеть несколько наивно. Но «железа» хватает и так, а с уважением и легитимностью явные проблемы.
Данная статья развивает и дополняет текст, написанный по заказу Валдайского клуба и опубликованный в апреле 2017 года.
