На исходе первого срока президентства Владимира Путина в России оформилась новая парадигма экономического развития. В ее основе лежит понятие «конкурентоспособность страны» как главная цель экономической политики, на достижении которой должны быть сконцентрированы усилия как государства, так и бизнеса. Если раньше снижать роль государства и осуществлять либерализацию экономики призывали ради повышения некой абстрактной экономической эффективности, то теперь перед страной стоит задача гораздо более конкретная и понятная для широких масс. Под термином «конкурентоспособность» явно подразумевается сильная Россия, упрочившая свои политические позиции на мировой арене за счет усиления ее экономического веса.
Между тем при всей своей внешней привлекательности идея конкурентоспособности нации не имеет под собой никакого экономического смысла. Это не мешает тому, чтобы в России ее поддерживали как либеральные экономисты, так и сторонники более активного участия государства в экономике. Лозунг конкурентоспособности, впервые использованный у нас либералами из Министерства экономического развития и торговли как обоснование курса на дальнейшую либерализацию, был активно подхвачен экономистами-«государственниками». Теперь с его помощью объясняют и необходимость более широкого участия государства в развитии экономики, и попытки вдохнуть новую жизнь в призывы к проведению активной «промышленной политики».
Такая эволюция понятия отнюдь не случайна. Дирижизм является неотъемлемой составной частью борьбы за национальную конкурентоспособность. Поэтому идея, рожденная для того, чтобы дать второе дыхание политике экономического либерализма, легко может стать ее могильщиком.
Согласно современной экономической науке, и либерализм, и дирижизм могут способствовать ускорению развития: все зависит от конкретных условий и методов проведения соответствующей политики. Однако выбор одного из этих направлений экономической политики вовсе не обязательно оправдывать конкурентной борьбой между странами. Понятие «конкурентоспособность страны» является типичным политическим лозунгом, лишенным экономико-теоретического обоснования (одним из первых критиков этого понятия в его западном варианте был американский экономист Пол Кругман, статьи которого на эту тему собраны в книге «Pop Internationalism» (The MIT Press, 1996). Поэтому излишний акцент на национальной конкурентоспособности может легко отвлечь внимание от насущных экономических реформ, в первую очередь тех, что направлены на ослабление вмешательства государства в экономику.
С точки зрения экономической теории
Обычно повышение конкурентоспособности страны на товарных рынках связывают с увеличением экспорта и снижением импорта. Это, однако, не всегда свидетельствует об экономическом здоровье страны. Согласно тождеству национальных счетов, предполагающему, что экспорт минус импорт = сбережения минус инвестиции, увеличить чистый экспорт (разница между экспортом и импортом) возможно путем увеличения разрыва между сбережениями, которые делают российские граждане, компании или само государство, и инвестициями в российскую экономику или, проще говоря, за счет увеличения вложений в активы иностранных государств. Приведенное тождество – прямое следствие бухгалтерского принципа двойной записи в приложении к расчету ВВП. К нему можно прийти, приравняв ВВП, рассчитанный по расходам (равняется сумме частного потребления, частных инвестиций, государственных расходов и чистого экспорта), и ВВП, рассчитанный по доходам (сумма располагаемых частных доходов, т. е. произведенной в стране добавленной стоимости за вычетом налогов, и государственных доходов, т. е. налогов).
Увеличению вложений в активы иностранных государств на практике способствуют либо бегство капитала (судя по сальдо торгового баланса, российская экономика 1990-х годов – один из мировых чемпионов по «конкурентоспособности»), либо выплата государственного долга, либо приобретение государством иностранных активов. В странах, где существуют серьезные ограничения на движение частного капитала (например, в Китае), государство приобретает иностранные активы за счет резервов Центрального банка. Однако в современном мире, в котором мобильность капитала очень высока, такая политика редко бывает успешной: выведенные за границу государственные активы быстро компенсируются новым притоком частных активов, привлекаемых высокими процентными ставками, которые Центральный банк каждой страны обязан поддерживать для стерилизации денег, выпущенных в обращение в связи с накоплением резервов. Более эффективным способом является создание стабилизационных фондов, средства в которые поступают из собранных налогов, а затем вкладываются в зарубежные активы.
Что касается России, то повышение ее конкурентоспособности на товарных рынках возможно вследствие ускорения оттока частного капитала или увеличения средств, аккумулируемых в стабилизационном фонде. Но обе эти меры приводят к снижению уровня благосостояния населения на текущий период ввиду необходимости поддержания более низкого уровня реального обменного курса и не подразумевают роста инвестиций в экономику.
Между тем рост благосостояния населения (причем не только в долгосрочной перспективе, но и в настоящий момент) и инвестиций является декларируемой целью политики конкурентоспособности. Налицо очевидное противоречие.
Данное противоречие концепции конкурентоспособности страны вынуждает ее сторонников уделять внимание развитию экспорта и вытеснению импорта не столько в масштабах всей экономики, сколько в конкретных отраслях. Такие отрасли часто принято называть отраслями с «высокой добавленной стоимостью». Отраслями с наибольшей добавленной стоимостью являются все капиталоемкие отрасли; в России же безусловными кандидатами на лидерство являются добыча и транспортировка нефти и газа. Даже такие отрасли, как автомобилестроение (особенно сборка) и тем более легкая и пищевая промышленность или туризм, обладают гораздо меньшей добавленной стоимостью. Таким образом, говорить об отраслях с высокой добавленной стоимостью в контексте повышения конкурентоспособности некорректно.
Популярность понятия «конкурентоспособности страны» связана с тем, что оно сконструировано по аналогии с понятием «конкурентоспособности фирмы». Но если фирма становится неконкурентоспособной, ей приходится усовершенствовать свою продукцию или систему управления либо выйти из бизнеса. Страна же из бизнеса выйти не может: вместо этого ее реальный обменный курс регулируется таким образом, чтобы приведенное выше тождество национальных счетов выполнялось и производимые товары опять стали конкурентоспособными. Безусловно, в результате таких изменений жители страны становятся беднее, и поэтому они покупают меньше импортных товаров. Однако производимые страной товары остаются конкурентоспособными.
Рассматривая механизмы конкурентоспособности, следует учитывать принцип сравнительных преимуществ. Суть его заключается в том, что если страна и обладает абсолютным преимуществом в производительности труда, то в условиях свободной торговли производить она будет только те товары, в отношении которых обладает сравнительным преимуществом. Поэтому, если производительность труда и эффективность производства повысятся во всех отраслях нашего народного хозяйства, то часть из них все равно окажется неконкурентоспособными и Россия будет вынуждена возмещать этот недостаток, покупая соответствующую продукцию за рубежом. В данном случае российские предприятия конкурируют в процессе привлечения рабочей силы друг с другом, а не с китайскими или американскими компаниями.
Ложь во спасение?
Наличие конкуренции между странами, наряду с необходимостью обеспечивать национальную безопасность, зачастую служит убедительным аргументом для проведения непопулярных реформ. Реформы Петра I и Александра II, да и сталинские репрессии в определенном смысле проводились именно с целью повышения конкурентоспособности страны. Даже экономическая политика Хрущёва осуществлялась под лозунгом «Догнать и перегнать Америку!» – можно подумать, что если бы Америки вообще не существовало, то и в СССР не надо было бы строить и производить. Так, может быть, лозунг конкурентоспособности стоит использовать в политических целях?
И да и нет. Этот термин может быть полезен в тех случаях, когда надо объяснить, почему ужесточается социальная политика. Именно необходимостью повышения конкурентоспособности Билл Клинтон мотивировал свой курс на снижение дефицита государственного бюджета. Однако очень часто идею конкурентоспособности используют для того, чтобы отвлечь внимание общественности от действительно важных трудноразрешимых проблем, и Россия, похоже, идет по этому пути.
Важнейшей тенденцией последнего года является массированное наступление государства на частный бизнес, что подтверждается «делом ЮКОСа», многочисленными заявлениями чиновников о социальной ответственности бизнеса, покупкой Гута-банка Внешторгбанком, произошедшей при сомнительных обстоятельствах и на странных условиях, и т. д. Все это согласуется с получившим статус национальной идеи лозунгом о повышении конкурентоспособности страны и диверсификации экономики. В конце концов, подчинив себе предприятия сырьевого сектора, государство легко сможет использовать получаемые средства для повышения конкурентоспособности других отраслей, а увеличение доли государственных банков будет этому только способствовать. Однако оправдать происходящее невозможно ничем, даже необходимостью проводить более осмысленную промышленную политику, направленную на усиление экономического роста. Промышленная политика может изменить сравнительные преимущества только в очень ограниченном наборе отраслей, а попытка широкомасштабной диверсификации экономики закончится не чем иным, как падением эффективности экспортных секторов, а значит, и снижением благосостояния в стране в целом.
Российские экономисты-либералы пытаются использовать политику повышения конкурентоспособности в целях обоснования дальнейших институциональных реформ. Очевидно, однако, что в данном случае конкурентная борьба не является решающим стимулом. Высокая забюрократизированность экономики создает серьезные проблемы для эффективного использования ресурсов и долгосрочного экономического роста. Последний необходим России для того, чтобы принципиально поднять уровень жизни ее населения, а не для того, чтобы жить лучше китайцев. Однако предыдущая попытка победить бюрократию, не апеллируя к проблемам глобальной конкуренции, не удалась – следует признать, что, несмотря на некоторые положительные сдвиги, реформа, направленная на понижение роли государства в экономике, в целом потерпела фиаско. Не получится ли так, что теперь ее успех обеспечат призывы усилить конкурентоспособность? Теоретически это, конечно, возможно. Но практически – маловероятно, потому что способов достижения конкурентоспособности, связанных с увеличением степени вовлеченности государства в экономику, существует не меньше, чем решений, направленных на ее дебюрократизацию.
Иногда реформу институтов в рамках политики повышения конкурентоспособности мотивируют необходимостью соперничать с другими развивающимися странами за привлечение иностранных инвестиций. С теоретической точки зрения, если оставить в стороне вопрос о волатильности (изменчивости. – Ред.) капитальных потоков, эта задача идентична задаче увеличения темпов экономического роста – для чего же еще, в конце концов, нужны инвестиции? Нет уверенности, что данный аргумент станет действенным фактором в деле реформирования ксенофобской российской бюрократии, тем более что приток зарубежного капитала может быть интерпретирован как «продажа родины», что равносильно проигрышу в конкурентной борьбе с другими странами.
Во всяком случае, из лексикона государственных деятелей постепенно исчезают ссылки на бюрократические барьеры на пути развития бизнеса и все больше и больше внимания уделяется совместной работе бизнеса и государства. Поскольку память о советских временах еще сильна, разговоры о государственных инвестициях воспринимаются в экспертной среде с известной долей скептицизма, а вот дирижистские взгляды относительно того, что бизнес и государство должны разрабатывать совместные проекты, достаточно популярны. Отсюда, правда, всего один шаг до другой идеи: государство может указывать бизнесу, что ему делать.
На Западе, где впервые в истории прозвучали призывы к борьбе за национальную конкурентоспособность, в качестве теоретического обоснования этого лозунга обычно выдвигают концепцию стратегической торговой политики, а также концепцию развития зарождающихся отраслей. Теории эти строятся вокруг аргумента о том, что сравнительные преимущества меняются в ходе эволюции страны и государство способно регулировать этот процесс. Замечу сразу, что такие теории обычно не рассматривают ни вопрос о благосостоянии, ни ситуаций, при которых отказ от целенаправленного изменения государством структуры сравнительных преимуществ оказался бы наиболее полезным шагом для страны.
Что же касается концепции развития зарождающихся отраслей, то ее практическое использование наталкивается на многочисленные трудности и приводит к значительному вмешательству государства в экономическую деятельность. Теоретически под понятие «зарождающиеся» подпадают только те отрасли, в которых экономия от масштаба существует на уровне отрасли, а не отдельного предприятия. В результате даже после реализации мер, ограничивающих конкуренцию со стороны импортной продукции, в этих отраслях сохраняется высокий уровень конкуренции. На практике подобное случается редко, и использование ограничений на торговлю в качестве инструмента промышленной политики обычно тесно связано либо с активным применением антимонопольной политики, либо с прямым вмешательством государства в деятельность бизнеса. С учетом того, что отрасли конкурируют в процессе привлечения рабочей силы, успешное применение теории зарождающихся отраслей возможно только по отношению к узкому кругу отраслей.
Вместе с тем результатом такой политики может быть общее повышение благосостояния населения (не всегда) и укрепление конкурентной позиции на мировом рынке тех отечественных компаний, на которые такая политика была направлена. Но, строго говоря, ни о каком повышении конкурентоспособности страны в целом речь не может идти и в этом случае.
Инструментами стратегической политики могут быть импортные тарифы или субсидии. Использование в России этих мер, в прошлом уже не имевших успеха, может быть ограничено из-за их непопулярности, а также в связи с ожидающимся вступлением страны в ВТО. Если идея о партнерстве государства и бизнеса попахивает прямым диктатом государства над предпринимательской деятельностью или легализацией лоббизма при росте непрозрачности бизнеса, то стратегическая торговая политика не подразумевает ни того ни другого. Поэтому, возможно, обращение к этому лозунгу, более нейтральному с политической точки зрения, позволило бы существенно сократить возможности бюрократии.
* * *
Риторика, связанная с достижением конкурентоспособности, возвращает Россию к типичной для нее борьбе с ветряными мельницами мировой конкуренции и отвлекает от решения действительно насущных внутренних проблем. Для того чтобы выйти из замкнутого круга вечной необходимости кого-то догонять, нужно реформировать нашу рентоориентированную бюрократию. Но именно эту реформу тормозит борьба за конкурентоспособность.
Повышение конкурентоспособности в России, как и в других странах, – лоббистский лозунг, используемый для усиления уровня протекционизма в отрасли. Но в отличие от других государств Россия все более и более активно использует его для оправдания более существенного вмешательства государства в экономическую деятельность и выстраивания структуры отношений, позволяющей государству командовать бизнесом.
В этой связи хотелось бы призвать российских экономистов-либералов, а также умеренных сторонников проведения так называемой новой промышленной политики отказаться от попыток приспособить понятие «конкурентоспособности страны» для достижения своих целей. В конечном счете лучший способ добиться претворения в жизнь своих идей – это называть вещи своими именами, а не прибегать к помощи эзопова языка. Игра модными, но безграмотными с точки зрения экономической теории понятиями подрывает репутацию многих экономистов-теоретиков. Но это еще полбеды: борьба за конкурентоспособность способна нанести непоправимый вред экономическому развитию России.
