Заявление министра обороны России Сергея Шойгу в конце 2018 г. о намерении переплавить трофейную немецкую технику и отлить из нее ступени главного храма Вооруженных сил РФ в подмосковном парке «Патриот» вызвало бурную реакцию в России и тем более за рубежом. Одни недоумевали и возмущались, другие – восторгались и поддерживали. Сама инициатива стала, пожалуй, наиболее гротескным выражением мировосприятия российских военных, представляющего собой смесь победоносных вех российской истории, сакрального видения своей миссии и ощущения себя главным связующим звеном в новой «теории официальной народности».
За два года до заявления министра Шойгу предстоятель Русской православной церкви (РПЦ) патриарх Кирилл назвал войну с терроризмом в Сирии «священной», поскольку она ведется с «врагом всего рода человеческого». Попытка патриарха легитимировать военные действия России на Ближнем Востоке с морально-религиозной точки зрения стала, с одной стороны, своеобразной заявкой на повышение роли РПЦ в информационном сопровождении российской внешней политики, с другой – намерением закрепить значимость церкви в консолидации т.н. «социального ресурса» – поддержки населением внешнеполитических инициатив Москвы.
Последнее особенно важно, учитывая, как российские военные видят войны будущего. Теоретики и практики военного дела полагают, что кинетическим войнам в будущих конфликтах будет предшествовать длительная информационная кампания, нацеленная прежде всего на подавление воли населения противника к сопротивлению через снижение его веры в легитимность собственного правительства, сомнения в том, что его страна находится «на правильной стороне истории».
Информационное противоборство и противодействие дезинформации в условиях войны – идеи не новые. Однако сегодня объемы информации, возрастающее число ее носителей и способов подачи делают борьбу за «умы и сердца» особенно конкурентной. Если в предыдущие столетия было важно, чья армия победит, то отныне едва ли не более существенно, чей нарратив возьмет верх. Для этого необходимо как работать над привлекательностью собственного дискурса, так и упреждать попытки потенциального противника влиять на население.
Свое видение социально-политических и информационных угроз представил глава Генерального штаба Вооруженных сил России генерал армии Валерий Герасимов. По его мнению, у США имеется «троянский конь» – стратегия боевых действий, основанная «на использовании протестного потенциала “пятой колонны”». Именно это будет угрожать безопасности страны в случае войны или «гибридного конфликта». Упреждая эту опасность, российские службы безопасности готовят списки иностранных агентов, а правоохранительные органы обеспечивают соответствующую процедуру работы с ними – профильную регистрацию или прекращение деятельности.
Эти меры тем не менее не гарантируют естественного отторжения у предполагаемой целевой группы населения смыслов, пропагандируемых иностранным дискурсом. Напротив, зачастую провоцируют к ним интерес, вызванный протестом против политики властей. Следовательно, проблема заполнения идеологического вакуума сохраняется. Вернее, она сохранялась до тех пор, пока российские политические деятели и военные стратеги не разглядели в крупнейшем религиозном институте – РПЦ – значимого союзника, способного этот вакуум заполнить. Обращение к РПЦ в этом смысле логично. Несмотря ни на что, церковь остается влиятельной и почитаемой в России организацией, ассоциируется у большинства граждан с духовно-исторической преемственностью русского государства и общества, обладает готовым набором близких многим людям идеологем. Таким образом, церковь занимает важные стратегические ниши от легитимации внешнеполитических акций до формирования идеологического заслона (пусть и в преломленном текущими реалиями понимании православного вероучения) перед информационным влиянием потенциального противника.
В России феномен отношения государства и церкви находится в поле зрения многих исследователей не один десяток лет. Современные рефлексии на тему православной «индоктринации» военной сферы и «сопряжения» РПЦ и Минобороны периодически выплескиваются на страницы частных блогов, заметки в социальных сетях, реже появляются в публицистике. Данный формат, разумеется, не дает возможности проследить эволюцию этих отношений на разных исторических отрезках и не позволяет должным образом осмыслить актуальные тенденции.
Вдвойне отрадно, что академическая работа об отношении церкви и военных, наконец, появилась. Досадно только, что не в России, а в США. Ее автор, демонстрируя понимание российской действительности в этой сфере, отлично чувствует и западную аудиторию. Дмитрий (Дима) Адамский – известный российскому профессиональному сообществу специалист в области военных политик России и США, профессор факультета управления, дипломатии и стратегии одного из самых престижных частных вузов Израиля – Междисциплинарного центра в Герцлии, имеет внушительный послужной список работы в израильском правительстве и экспертных центрах. Его книга «Российское ядерное православие: религия, политика и стратегия» основана на обширном массиве данных, в том числе личных интервью автора с представителями российского военного сообщества и православного духовенства. Возможно, поэтому книга на такую крайне чувствительную для российского общества тему читается как адаптированное для широкой западной публики академическое исследование. При этом работа оспаривает многие существующие на Западе стереотипы о церкви как еще одном «роде войск Кремля», представляя эти процессы естественным следствием эволюции обоих институтов в российском государстве. Одним читателям в России такая интерпретация точно не понравится, другие, напротив, найдут для себя «фактологически обоснованные» аргументы для критики сближения церкви и государства.
Одной из главных проблем такого сближения для российской внешней политики – вернее для стран, которые с этой политикой имеют дело – Адамский видит рост морального и институционального влияния церкви на внешнеполитические решения Москвы. Помимо упомянутой легитимации церковью внешней политики Кремля речь идет и о «клерикализации» политического сознания и политического дискурса в российской внешней политике – в этом автор видит отличие от предыдущих периодов отношений церкви и государства после распада СССР.
Наделавшая много шума фраза Путина о том, что в случае обмена ядерными ударами «мы как мученики попадем в рай, а они [противники] сдохнут», представляется ярким примером «первых глубоких последствий» определения политических позиций в религиозных терминах. Адамский не говорит об этом прямо, но вывод напрашивается – когда о политике начинают говорить языком религии, пространство для компромисса с контрпартнерами сужается, позиции становятся более ригидными, и даже приобретаемый в дальнейшем опыт имеет мало шансов эти позиции смягчить. Наблюдение действительно справедливое и имеет относительно недавний исторический пример – вторжение США в Ирак в 2003 г., а фактически и все идеологическое оформление американской политики по «демократизации» Ближнего Востока, которую республиканцы Джорджа Буша-младшего декларировали с неистовой мессианской правотой и с таким же рвением пытались воплотить в жизнь. Последствия до сих пор удручают весь регион.
Анализируя эволюцию государственно-церковных отношений на протяжении трех этапов – 1991–2000 гг., 2000–2010 гг. и 2010–2020 гг., – Адамский отмечает постепенное «новое врастание» православной веры в национальную идентичность россиян и формирование целого класса т.н. «ядерного духовенства» (nuclear priesthood) – группы православных иерархов и общественных деятелей, набравших влияние в вопросах национальной и военной безопасности России, в том числе ядерной сфере.
Основные умозаключения автора любопытны, хотя и крайне полемичны.
Первое, на что обращает внимание Адамский – внедрение религиозных категорий в сферу политики. Это явление, по мнению автора, настолько глубоко проникло в российский военно-политический класс, что может рассматриваться как долгосрочная тенденция. Автор, однако, оговаривается, что подобная сцепка веры и политики – это «организационная и персональная дань духу времени», и когда речь идет о содержательных вопросах стратегии и планирования операций, показательная религиозность значения не имеет.
Второй предлагаемый автором вывод – РПЦ постепенно будет становиться инструментом как социальной мобилизации внутри институтов национальной безопасности, так и качественно-количественного регулирования вопросов военной службы. На практике это, по его мнению, приведет к тому, что при назначении на должности фактор «привязанности к религии» будет играть большее значение, чем раньше политика, которая в поликонфессиональной России окажется миной замедленного действия.
Более того – и этот тезис представляется наиболее оригинальным, – растущая роль РПЦ, по утверждению Адамского, может привести к ее становлению в качестве инструмента влияния для бюрократических институтов, конкурирующих между собой за ресурсы внутри и за пределами стратегического сообщества, особенно в условиях дефицита этих ресурсов. Иначе говоря, сторонники Московской патриархии имеют больше шансов получать желаемое, чем ее противники, что может приводить к весьма значимым с точки зрения властных полномочий и аппаратного веса мини-альянсам.
Наконец, третий тезис автора сводится к тому, что подобная «теократизация российской стратегической культуры» будет иметь значение в случае будущих конфликтов. Пласт «ядерного священничества», как считает Адамский, будет в меньшей степени склонен к сдерживанию конфликта и, напротив, присоединится к лагерю сторонников его эскалации. В этом, уверен автор, помимо международной составляющей, будет и внутриполитический фактор усиления Кремля как центра силы в России: церковная легитимация – мощный инструмент в руках умелого политтехнолога.
У каждого из этих тезисов своя предыстория, призма авторского восприятия и детальная аргументация. Она не всегда убеждает, часто вызывает немедленное желание поспорить, наводит на мысль, что автор ошибочно видит за религиозной мотивацией банальные политические и личностные причины поведения отдельных индивидов и групп. Традиционные в таких случаях контраргументы о том, что и церковный, и военный институты не однородны, имеют внутри себя разные центры влияния и не всегда взаимодействуют между собой именно как институты, тоже были бы справедливы в заочной полемике с автором.
Вместе с тем предлагаемые автором идеи заслуживают детального изучения, и книга, несомненно, рекомендуется к прочтению всем, кто интересуется российской стратегической культурой, процессом формирования внешнеполитических решений, вопросами будущих конфликтов и ядерного сдерживания. Работа Дмитрия Адамского поднимает целый пласт потенциальных исследований о влиянии церкви и (квази)религиозных идей на вопросы военно-политического планирования, открывает широкое пространство для дискуссий на заданные сюжеты в российском академическом и экспертном сообществах. И хорошо бы, если бы следующая глубокая работа по этой теме появилась уже в России. В противном случае без должных и своевременных саморефлексий на эту тему едва ли приходится рассчитывать на успех в текущих или тем более будущих противостояниях.
Данная публикация подготовлена при поддержке Министерства науки и высшего образования Российской Федерации (номер договора о выделении гранта 14.461.31.0002).
