Саммит НАТО в Варшаве завершился на бравурной ноте. Решение о размещении четырех батальонов в Польше и странах Балтии, а также назначение официальных кураторов каждой из напуганных стран (Польше — США, Литве — Германия, Латвии — Канада и Эстонии — Великобритания) вроде бы решило главную задачу. Она заключалась в том, чтобы заверить «новые страны-члены» в готовности их защитить (те постоянно сомневаются) и продемонстрировать единство альянса. Основанием для единства выбрано сдерживание России.
Правда, официальные лица НАТО в то же время постоянно заявляют, что никакой холодной войны не будет, и Россия — не главная угроза, хотя больше и не стратегический партнер. Среди ветеранов Североатлантического блока нет единого восприятия России как объекта необходимого сдерживания, однако это не настолько приоритетная тема, например, для союзников из Южной Европы, чтобы они рискнули идти наперекор наиболее влиятельным партнерам.
Накануне саммита, где сдерживание России фактически было объявлено главной задачей, произошло важное событие, оставшееся на периферии внимания. Будучи в Хельсинки, Владимир Путин согласился с предложением финляндского коллеги Саули Ниинистё запретить полеты над Балтикой боевых самолетов с выключенными транспондерами. Сразу по возвращении домой Путин дал соответствующее поручение министру обороны (который его немедленно выполнил, отдав приказ ВКС) и обсудил тему на заседании Совета безопасности. Тем самым есть надежда, что череда инцидентов между самолетами и кораблями России и НАТО, которые стали в последний год опасной рутиной, прекратится. Естественно, имеется в виду, что эта мера будет предпринята с обеих сторон, поскольку «незаметно» летают и натовские объекты.
Значит ли это, что отношения улучшаются? Нет, происходящее вообще не находится в плоскости «лучше — хуже». Это необходимые меры предосторожности. Договоренность о включении транспондеров — не сближение, а фиксация конфронтации, окончательное признание того, что Россия и НАТО воспринимают друг друга как противников. Ну а если противостояние двух мощных военных машин имеет-таки место, к нему, как учат уроки холодной войны, надо относиться серьезно, проявлять «величайшую осторожность» (так было написано в Соглашении о предотвращении инцидентов в открытом море и в воздушном пространстве над ним, подписанном СССР и США в 1972 году). С начала 1990-х правила управления рисками конфронтации постепенно сходили на нет, потому что считалось, что они больше не нужны. Однако сейчас жизнь показывает их острую необходимость.
У перехода от рассуждений о сотрудничестве к фазе противостояния есть даже формальное начало — апрель 2014 года. Тогда состоялась встреча в Женеве (Россия, США, ЕС, Украина)по урегулированию украинского кризиса, и впервые речь шла не об урегулировании, а о «деэскалации», снижении уровня конфронтации. Именно так тему переговоров сформулировал тогда Барак Обама. Сделать это в тот раз не удалось, и результаты не замедлили проявиться — в ход пошли военные инструменты, что продолжалось в широком масштабе вплоть до минских договоренностей в феврале 2015 года. Варшавская встреча в верхах окончательно легитимировала задачу контроля рисков, а не достижения фундаментальных договоренностей. Это как раз примета холодной войны, а не времени после нее, когда считалось, что цель — найти консенсус, общую позицию.
Новая конфронтация качественно отличается от прежней — она необязательная, выглядит даже инструментальной. У западных государств сейчас так много внутренних проблем, что заниматься успокоением нервных восточноевропейских союзников и выстраивать сложные нюансированные отношения с Россией просто некогда, не хватает ни сил, ни интеллектуальных возможностей. Так что намного проще вернуться к хорошо знакомой парадигме, по крайней мере на то время, пока узлы противоречий каким-то образом не распутаются внутри.
С нашей стороны тоже есть внутренние причины для того, чтобы цементировать ситуацию внешней угрозой. Российское руководство ищет новую модель развития взамен той, что явно исчерпала себя за прошедшие годы. Оборонное сознание исторически способствует тому, чтобы цементировать нацию и мобилизовать на свершения. Осталось определить — какие. С этим пока много неясностей, лозунги «дорожную карту» заменить не могут.
Как бы то ни было, можно констатировать, что 25-летие «без конфронтации» завершилось. Имитация холодной войны не решит ни одну из проблем, ради которых она осуществляется, внешняя угроза способна лишь на время (если вообще способна) затушевать глубокие расколы в обществах практически повсеместно в мире. Расколы, связанные с противоречивыми результатами глобализации и фундаментальным сдвигом расстановки сил на планете.
Однако риски велики, поскольку даже надуманная конфронтация имеет свою логику и склонна к эскалации. Задачей политических лидеров на предстоящий период станет то самое управление рисками, навыкам которого нужно учиться заново. Перерастание стремления произвести друг на друга впечатление в системную милитаризацию Европы и новую гонку вооружений, во-первых, опасно, во-вторых, совершенно бессмысленно на фоне реальных вызовов XXI века. Так что включим транспондеры и пристегнем ремни.
