Бурный экономический прогресс Китайской Народной Республики ставит перед Россией серьезные вопросы. Значение Китая в мировой политике и экономике растет, и главная проблема нашей страны – это неготовность адекватно оценить тенденции развития великого соседа и выбрать соответствующие им формы взаимодействия. Взгляд на КНР как на второстепенное государство или как на государство, представляющее угрозу, не отвечает ни мировым реалиям, ни российским интересам. На политическом уровне и в сфере международной безопасности содержательная часть российско-китайских отношений ограничивается пока декларациями, отражающими сходные, но зачастую устаревшие взгляды на наиболее актуальные проблемы международных отношений, такие, как будущее ООН или концепция государственного суверенитета в XXI веке. Москве необходима четкая и многоплановая стратегия на китайском направлении. Пора переходить к систематическому взаимодействию на разных уровнях и к крупным совместным проектам. Например, в области сотрудничества в освоении депрессивных регионов российского Дальнего Востока или в реформировании системы международной безопасности.
ОБЩЕСТВО СЯОКАН И ПОТЕНЦИАЛ НЕСТАБИЛЬНОСТИ
Почти два десятилетия реформ привели к качественным сдвигам в китайском обществе и возникновению беспрецедентных проблем, с которыми руководство КНР прежде не сталкивалось. Огромные успехи породили новые сложности и диспропорции. Другими словами, «новый Китай» может оказаться вызовом не столько для его соседей или внешних партнеров, сколько для собственных властей.
Но каким бы ни представлялось будущее КНР в долгосрочном плане – коммунистическим, социалистическим, модернизационным, реформистским, глобальным, все перспективы развития страны сводятся, по существу, к известной китайской максиме «сильное государство – богатый народ». Сегодня путь к ее реализации пролегает через «всестороннее строительство общества сяокан (общество малой зажиточности)». В случае успеха подобная стратегия позволит превратить Китай из региональной державы, постепенно наращивающей свое влияние на мир, в державу глобальную, способную «еще более активно и конструктивно» влиять на мировое сообщество. Такому превращению будет способствовать выполнение задачи четырехкратного прироста к 2020 году китайского ВВП по сравнению с 2000-м.
Новое наполнение обретает и вторая часть формулы – «богатый народ». Она подразумевает не только существенное повышение жизненного уровня (до уровня стран со средними доходами населения или даже до более высоких показателей), но и повышение образовательного ценза, увеличение продолжительности жизни, ликвидацию крайней нищеты значительной части сельских жителей.
Вместе с тем темпы развития КНР в последние годы способствуют и возникновению потенциала нестабильности. Кризисные явления уже прослеживаются на многих уровнях, но их пока еще можно либо преодолеть, либо контролировать. К числу основных причин кризисных явлений эксперты отнесли следующие.
Во-первых, китайские общество и экономика по-прежнему имеют переходный характер, сохраняются элементы авторитарной системы, растет социальное расслоение, увеличивается разрыв между городом и деревней. XVI съезд КПК подтвердил, что у партии, которая эффективно руководит экономической реформой, нет ясной и прозрачной стратегии политического реформирования. В Китае нет институтов, которые представляли бы интересы слоев населения, выдвинувшихся за годы реформ. В результате происходит фактически скрытый, нелегальный и малоконтролируемый захват власти новой элитой. Китайские «олигархи» внедряются в органы местного управления, захватывая власть неявными методами.
При этом обязательное условие укрепления власти КПК — поддержание экономического роста в стране с более чем миллиардным населением. Пока КПК доказывает, что способна справиться с этой задачей, ее позиции прочны. Вместе с тем главными факторами роста являются интеграция страны в мировое рыночное поле, либерализация национального финансового рынка, приватизация госпредприятий, рост частного капитала. А развитие на этой основе неизбежно приводит к противоречию между экономическим плюрализмом и монополией партии на власть. Это противоречие чревато серьезным политическим кризисом, но вероятность его пока невысока. У КПК есть шанс устранить или отсрочить возможные острокризисные явления, использовать свою монопольную власть для поддержания общественной стабильности, которая позволит обеспечить экономический рост и проводить постепенные реформы.
Во-вторых, сопротивление значительной части прежнего руководства КПК курсу на ускорение реформ хоть и слабеет, но по-прежнему сохраняется. Вступление в ВТО требует либерализации если не политической, то хотя бы административной системы, а это еще больше усиливает давление на традиционные властные структуры.
В-третьих, все более заметна внутренняя противоречивость целей китайского развития. Формула «Сильное государство – богатый народ», служившая лозунгом при разных режимах и формах государственного устройства, подрывается курсом на «неравномерное развитие», который был взят на вооружение еще Дэн Сяопином. Этот курс неизбежно ведет к разрыву в уровне развития социальных групп и регионов, что в конечном итоге подтачивает стабильность всего государства.
В Китае произошел переворот в структуре привилегий различных социальных классов. Пролетариат, который был основой дореформенной системы, потерял все. Прежде нищета была почти исключительно уделом деревни. Сегодня число горожан, имеющих доход ниже весьма невысокого прожиточного минимума, достигло, по расчетам Азиатского банка развития, 37 млн человек, или 8 % от общей численности населения городов и поселков. Бедные горожане – это прежде всего безработные или полубезработные, занятые на убыточных или малоэффективных государственных и коллективных предприятиях. Наконец, люди, не способные по состоянию здоровья или семейным обстоятельствам обеспечить себе нормальное существование.
Растет безработица. В городах она, вероятно, достигла уже 10 %. При росте ВВП на 7 % в год дополнительно создается около 10 млн новых рабочих мест. Однако ежегодная потребность в трудоустройстве работников, уволенных с госпредприятий и официально зарегистрированных в качестве безработных, превышает этот показатель в два с половиной раза. Уровень открытой и скрытой безработицы подошел к социально и политически опасной черте. Особенно остро это ощущается в старых промышленных зонах, таких, как граничащий с Россией Северо-Восточный Китай. Так, в провинции Ляонин безработица, по данным Всекитайской переписи населения 2000 года, достигла 17,68 %. При этом система социального обеспечения развита слабо и не может компенсировать последствия реформ, а китайское руководство минимизирует расходы на социальное обеспечение для повышения конкурентоспособности страны.
Быстрый рост китайской экономики сопровождается не менее быстрым расслоением, а с середины 1990-х – и поляризацией общества, которая уже начинает угрожать социальной и политической стабильности. Этим процессам способствуют значительные различия в оплате труда, рост нелегальных доходов, широкое распространение коррупции. По данным, касающимся состояния 16 крупных отраслей китайского народного хозяйства в 1999 году, максимальная заработная плата превышала минимальную в 245 раз, а с учетом иных доходов разница увеличивается еще по меньшей мере вдвое. На долю 50 самых богатых людей Китая приходится четвертая часть всей собственности в стране. Коэффициент Джини, отражающий разрыв в уровнях доходов бедных и богатых, перешел границу, признаваемую терпимой.
Наконец, большинство экспертов согласились с тем, что потенциальным источником нестабильности является многочисленное крестьянское население. Правда, непосредственной угрозы китайское крестьянство собой в настоящее время не представляет по причине забитости, отсталости и тяжелых условий жизни.
Растущее отставание деревни от города является главным препятствием на пути к сбалансированному социально-экономическому развитию КНР. Деревня получает существенно меньше инвестиций, чем город (это касается также строительных займов). С середины 1980-х, когда реформы переместились из деревни в город, непрерывно увеличивается разрыв в уровне доходов городского и сельского населения. И это несмотря на повышение доли несельскохозяйственных заработков в доходах сельского населения, обусловленное в том числе миграцией в города. При этом чистый среднегодовой доход крестьянина в 2002 году составил 2 366 юаней, или около 300 дол., что, по меркам ООН, ниже уровня индекса нищеты (1 дол. в день). Более половины сельского населения (52 %) имеет доход ниже 2 000 юаней в год, а седьмая часть (14,6 %) – менее 1 000 юаней.
Другим фактором, воздействие которого может иметь негативные побочные эффекты, участники ситуационного анализа признали быструю урбанизацию китайского общества. Она приводит к возникновению обширной прослойки – группы людей, утративших свои корни. Эта часть общества плюс подверженный стремительному обнищанию рабочий класс могут стать основным источником и сферой социально-политических потрясений.
ОТВЕТ ВЛАСТЕЙ
Большинство экспертов дали высокую оценку способности правящих в Китае элит контролировать ситуацию в стране и находить выход из сложных ситуаций. У власти в КНР находятся технократы, которые видят проблемы и готовы их решать, опираясь на серьезные разработки. Излишне технократичный подход руководства страны к реформе, не в полной мере учитывающий ее социальные и, возможно, психологические последствия, не может рассматриваться как проблема системного характера.
Кроме того, Китай относительно защищен от культурного и политического влияния Запада, сыгравшего важную роль в крушении СССР. С точки зрения культуры КНР не чувствует себя частью Запада. Отсюда не слишком большое желание подражать, более устойчивое самосознание.
Участники ситуационного анализа попытались найти причину резкого увеличения в последние год-два числа публикующихся на Западе сценариев, которые предрекают катастрофическое развитие Китая уже в обозримой перспективе. Эксперты пришли к следующим выводам. На 25 % – это попытка снизить привлекательность китайского рынка. На 35 % – опасение политического усиления Пекина и желание, особенно в США, сбить политическую капитализацию страны. Но большинство экспертов не согласились с тем, что эти публикации представляют собой проявление последовательной антикитайской политики или антикитайских настроений. Просто благодаря большей открытости, свойственной как Китаю в целом, так и ведущимся там серьезным дискуссиям о проблемах и будущем страны, в распоряжение исследователей-китаистов поступает больше негативных материалов. Но эти же дискуссии способствуют активизации поиска в направлении решения проблем, уменьшая вероятность системного кризиса.
Аналитики разошлись во мнениях относительно вероятности раскола в китайском руководстве. Согласно одной из высказанных позиций, предстоящий в 2007-м XVII съезд КПК может сопровождаться конфликтом внутри руководства. При этом возможны оба исхода: как устранение от власти «старой» элиты, олицетворяемой Цзян Цзэминем, так и контрпереворот, при котором консерваторы только укрепят свои позиции. При этом 75 % участников ситуационного анализа согласились с тем, что контрпереворот и переход на более консервативные, марксистские рельсы маловероятны.
По мнению экспертов, в ближайшие 4–6 лет Китаю не грозит системный кризис, который привел бы к параличу или коллапсу институтов управления. Вместе с тем большинство сошлось во мнении, что если китайские власти не сумеют переломить намечающуюся тенденцию, то в долгосрочной перспективе (7–15 лет) вероятность такого кризиса в КНР возрастает. Вероятность системного кризиса в этот промежуток времени считают возможным от половины до двух третей участников обсуждения (в зависимости от определения понятия «системный кризис»).
МЕНЯЮЩИЙСЯ КИТАЙ В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ
Ожидаемые темпы развития Китая в ближайшие 5 лет достаточно высоки и ориентировочно составят 8 % роста ВВП в год. Вместе с тем КНР не сможет серьезно приблизиться к уровню экономического и технологического развития США, Японии или Европы. Вероятны технологические прорывы, но общий уровень китайской экономики будет тянуть страну назад.
Китай уже играет серьезную роль в мировой экономике и активно участвует в процессе глобализации. Тем не менее степень этого участия еще недостаточна для того, чтобы кризис в КНР оказал качественное воздействие на всю мировую экономику. Негативные последствия такого кризиса могут в среднесрочной перспективе проявиться только на региональном уровне. Он способен значимо затронуть Россию лишь в том случае, если ситуация в Китае примет неуправляемый характер, произойдет дезинтеграция государства, начнется массовая миграция. Такой вариант, как отмечалось, не исключен в обозримой (7 и более лет) перспективе.
Дальнейшее развитие рыночной экономики в КНР – а это является основой сохранения власти КПК – невозможно без продолжения политики открытости окружающему миру, роста зависимости от него и участия в международных интеграционных процессах. По мере «интернационализации» Китая будет ослабевать исходящая от него военная угроза, и без того незначительная. Успехи экономики КНР уменьшают вероятность конфликта вокруг Тайваня.
Большинство экспертов пришли к мнению, что даже в долгосрочной перспективе китайское руководство не будет жертвовать экономическим прогрессом ради резкого усиления военной мощи и ограничится модернизацией имеющегося потенциала. Поэтому Пекин не представляет и не будет представлять для России военной угрозы в ее традиционном понимании (hard security threat). В этой связи Москва глубоко заинтересована в том, чтобы у Китая не появилось серьезных опасений за свою безопасность, ощущения внешней угрозы (со стороны США).
Растущая экономическая мощь и вовлеченность КНР в мировой рынок ведут к изменению китайской внешней политики. Происходит «нормализация» внешнеполитического поведения Китая и его приближения к модели, принятой ведущими участниками международных отношений (США, Европа, Россия, Япония). Китайская дипломатия отказывается от традиционных установок на самоустранение. В частности, активизируется политика в отношении Северной Кореи. Некоторые эксперты оценивают такую «нормализацию» внешней политики как проявление усиливающейся агрессивности сознающего свою мощь Пекина. Вместе с тем необходимо учитывать, что такое поведение может нести угрозу только гораздо более слабым партнерам.
Китай стремится активнее участвовать в международных политических и экономических проектах. Хотя все интеграционные проекты в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) имеют сейчас только декларативное измерение, внимание и интерес Пекина к ним растет. Вступление КНР в ВТО отражает эволюцию позиции Китая по отношению к экономической глобализации и интеграции национальной экономики в мировое хозяйство. Примером в торговой сфере является предложение о создании зоны свободной торговли «АСЕАН + 3» с привлечением стран АСЕАН, КНР, Республики Корея и Японии, а в валютно-финансовой сфере – участие в регулярных совещаниях министров финансов и глав центральных банков Восточной Азии по вопросам единой региональной валюты, в деятельности Центрального регионального банка и т. п. Обращает на себя внимание и приезд китайских представителей на встречу «восьмерки» в Эвиане в 2003-м. Эксперты отметили, что большинство этих шагов представлялись немыслимыми еще два-три года тому назад и что процесс превращения китайской внешней политики в «интернациональную» и открытую проходит быстрее, чем можно было бы себе представить.
В сфере международной безопасности Китай (пока) не готов выступать с новой повесткой дня. Сейчас Пекин предпочитает опираться на «старые добрые» идеологемы, такие, как «ведущая роль ООН» или «неприкосновенность государственного суверенитета». Подобная позиция – это уже больше, чем традиционная политика неучастия, но еще меньше, чем полноценная позиция великой современной державы. Учитывая темп перемен во внешней политике, ее модернизация может пойти весьма быстро.
РОССИЯ И КНР: АНАЛИЗ ПОВЕСТКИ ДНЯ
Главной особенностью российско-китайских отношений в сфере международной политики является совпадение позиций обеих стран по таким вопросам, как сохранение роли ООН и традиционной трактовки понятия государственного суверенитета. Вместе с тем ряд экспертов подчеркнули, что такая совместная повестка дня, во-первых, может рассматриваться как морально устаревшая и не адекватная вызовам XXI века, во-вторых, не отражает роста фактического влияния КНР на международную обстановку и, в-третьих, не затрагивает важных, представляющих взаимный интерес проблем. Так, Россия и Китай по-разному воспринимают Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС). В то время как китайское руководство рассматривает ШОС как важный проект, по сути, пилотную попытку региональной интеграции с китайским участием, Россия пока не относится к этому проекту достаточно серьезно.
Пекин активно ищет новую модель внешней политики и поведения на глобальной арене. И хотя процесс этот имеет достаточно закрытый характер, крайне важно развивать широкий диалог с китайской элитой. Воздействовать на нее можно только путем совместного поиска ответов на новые вызовы.
Россия и КНР уже конкурируют в области импорта капиталов. Китай сейчас является более привлекательным государством в плане инвестиций, а планируемая либерализация китайского фондового рынка может сделать его отрыв по уровню инвестиционной привлекательности еще более значительным.
В энергетической сфере Пекин объективно зависит от России и нуждается в увеличении объемов поставок российских энергоресурсов. Вместе с тем торговые отношения с КНР и так носят сырьевой характер, а признаков оживления торговли за счет других видов товаров незаметно. В ряде случаев (например, гидроэлектроэнергетика) Китай в довольно жесткой форме отдавал предпочтение конкурентам России. Складывается впечатление, что его устраивает нынешняя сырьевая структура российского экспорта. Но и Россия не предпринимает серьезных усилий по модернизации своих экономических отношений с КНР. В области экономики сторонам не удалось пока запустить ни одного масштабного совместного проекта (кроме торговли вооружениями), а те, что предлагаются, уязвимы с точки зрения рентабельности.
Говоря о военно-техническом сотрудничестве (ВТС), эксперты согласились с тем, что Россия, занимая сейчас фактически монопольное положение на китайском рынке, может потерять его в ближайшие 8—10 лет. При этом именно продажа вооружений Китаю стала в последние годы одним из главных источников средств, позволяющих поддерживать в активном состоянии ряд ключевых отраслей российского ВПК. Уже заметна тенденция к снижению объема закупаемых российских вооружений, постепенному переходу к приобретению лицензий и самостоятельному выпуску систем вооружений и запасных частей. Перспективы создания совместных военно-технических проектов России и КНР не просматриваются. Последнее является серьезным минусом всего ВТС, поскольку идет вразрез как с мировыми тенденциями в данном секторе экономики, так и с возможностями Пекина в качестве партнера Москвы.
Особое место в обсуждении занял вопрос о наличии у России многоплановой и четкой стратегии в отношении китайского направления своей внешней политики. По мнению большинства экспертов, Россия еще не смогла полностью определить свое отношение к новому Китаю. Вследствие этого нельзя говорить о том, что ее внешнеполитические действия основаны на комплексном стратегическом подходе. Скорее, согласились эксперты, политика России остается частично реактивной (отвечающей на каждый частный вызов), а частично является продолжением линии времен позднего СССР.
По результатам обсуждения перспектив российской политики в отношении КНР большинство экспертов согласились с тем, что Москве не стоит следовать курсом чрезмерного сближения с Пекином. Наши отношения должны быть сбалансированными и учитывать как конкретные интересы России в АТР, так и взаимоотношения Китая с США и другими российскими партнерами. При этом России не стоит пытаться играть роль активного участника в ситуации возможного обострения американо-китайских противоречий.
Имеется два фактора, которые могли бы компенсировать увеличивающийся разрыв в совокупной мощи партнеров. Во-первых, сохраняющийся потенциал России как ядерной державы. Во-вторых, расширяющиеся, по мнению большинства экспертов, возможности привлечения Японии, США, Южной Кореи для освоения российского Дальнего Востока. В случае подключения КНР этот проект может заложить основу для создания интеграционного объединения всего Дальневосточного региона (Россия, Северо-Восточный Китай, обе Кореи, Япония).
Обсуждая вопрос о приоритетности того или иного маршрута нефтепровода для экспорта российской нефти в ведущие государства АТР, эксперты отметили, что с политической точки зрения наиболее выгодно было бы либо проложить из Ангарска единый нефтепровод с ответвлениями на Находку и Дацин, либо пустить туда горючее по двум отдельным нефтепроводам. Однако, по мнению специалистов, для реализации таких схем пока не хватает нефти.
Как указал ряд экспертов, отказ от проекта строительства нефтепровода на Дацин нанесет еще один серьезный удар по доверию Пекина к Москве. Он лишь усилит подозрения в том, что Россия идет в своей китайской политике на поводу у Вашингтона и Токио, которые, как считается, стремятся ослабить китайскую экономику, сохранить зависимость Китая от ближневосточной нефти. Кроме того, как отмечалось, строительство нефтепровода Ангарск – Дацин может способствовать (при проведении соответствующей политической линии) крупномасштабному промышленному сотрудничеству северо-востока Китая и российского Дальнего Востока, реализации большого интеграционного проекта во всей Северо-Восточной Азии.
Сторонники строительства нефтепровода на Находку указывали, что он будет содействовать развитию и оживлению огромного региона, ныне умирающего. Будут создаваться условия для заполнения экономического, социального и геополитического вакуума, угрожающего интересам России. Кроме того, нефть из Находки может идти и на северо-запад Китая, способствуя оживлению простаивающих там нефтеперерабатывающих заводов. Об этом может быть достигнута соответствующая договоренность. Упоминался и фактор выгодных японских кредитов под нефтепровод на Находку, а также долгосрочные перспективы масштабного выхода на японский и американский энергетические рынки. Такое направление нефтепровода создаст дополнительные предпосылки для претворения в жизнь мегапроекта международного освоения депрессивных регионов Дальнего Востока и Восточной Сибири.
Участники ситуационного анализа не пришли к единому мнению относительно того, какой из маршрутов нефтепровода предпочтительнее. Большинство склонялось к маршруту Ангарск – Находка. Кроме того, подавляющее большинство экспертов сочли осуществление этого проекта более вероятным в силу политических обстоятельств. Однако возможность строительства нефтепровода на Дацин нельзя окончательно исключать из перспективной повестки дня.
В качестве экспертов в ситанализе приняли участие: Бергер Я.М., главный научный сотрудник Института Дальнего Востока (ИДВ) РАН; Бордачев Т.В., вице-президент Института внешней и оборонной политики; Борох О.Н., ведущий научный сотрудник ИДВ РАН; Вишневский А.Г., руководитель Центра демографии и экологии человека; Гусейнов В.А., генеральный директор Института стратегических оценок и анализа; Ломанов А.В., ведущий научный сотрудник ИДВ РАН; Лузянин С.Г., профессор МГИМО (У) МИД РФ; Лукин А.В., директор Института политических и правовых исследований, профессор МГИМО (У) МИД РФ; Лукьянов Ф.А., главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»; Макиенко К.В., заместитель директора Центра анализа стратегий и технологий; Михеев В.В., заместитель директора ИДВ РАН.
