Представление о России как о стране загадочной, непостижимой разумом и недоступной для понимания чужеземцев – это настолько распространенный на Западе стереотип, что повторять его просто неудобно. Тем более политологу, который не только специализируется на российских проблемах, но и считает Россию своей исторической родиной: именно оттуда некогда приехал в Соединенные Штаты мой отец. Однако, увы, наблюдая за происходящим в России в последние годы, мы, американцы, в очередной раз вынуждены признать, что не понимаем логики событий. И вновь задаемся наивным вопросом, впервые прозвучавшим зимой 2000 года (вскоре после поразившей весь мир отставки Бориса Ельцина) на Всемирном экономическом форуме в Давосе: «Кто такой господин Путин?»
Двойственные сигналы
Казалось бы, абсурдно спрашивать об этом сегодня, когда Владимир Путин не только завершил первый срок своего президентства, но и добился убедительного переизбрания. И тем не менее приходится констатировать, что для большинства тех в Америке, кто следит за российскими событиями, хозяин Кремля по-прежнему остается загадкой. Правда, тогда, четыре года назад, новый российский лидер казался нам чистым листом, и никто не представлял себе, чем он будет заполнен. Ныне же на этом листе начертано очень многое, но расшифровать письмена мы не в состоянии. Хуже того, закрадывается подозрение, что фигурой непонятной президент предстает не только для иностранцев, но и, несмотря на свою значительную популярность в стране, для многих россиян.
Как ни удивительно, мы не можем однозначно ответить даже на два самых принципиальных вопроса. Во-первых, является ли Путин сильным или слабым лидером? Убедительные аргументы имеются в пользу как положительного, так и отрицательного ответов. Скажем, наделавшую много шума историю с арестом Михаила Ходорковского и атаками на компанию «ЮКОС» можно трактовать двояко – ведь мы не знаем истинных мотивов этих шагов. Если они продиктованы стремлением предотвратить превращение Ходорковского в слишком независимого от власти политика, то это проявление слабости. А если президент намеренно начал такую кампанию, чтобы поставить всех в равное положение перед законом, то это, безусловно, демонстрация силы. В любом случае подобные действия имеют мало общего с демократической формой правления.
В связи с этим встает второй вопрос, четкого ответа на который у нас тоже нет: имеет ли Владимир Путин стройную программу, есть ли у него стратегическое видение развития страны? На протяжении четырех лет его правления из России поступали разные сигналы. За первые год — полтора по инициативе главы государства был осуществлен ряд важных преобразований как в политической сфере, так и в экономике: налоговая реформа, реформа земельного владения и другие. Крупным достижением стала макроэкономическая стабилизация. Как человек, работавший с Россией в эпоху Бориса Ельцина и осведомленный о тяжелых проблемах, с которыми сталкивается любой российский руководитель, я не собираюсь недооценивать этот факт. И мне показалось тогда, что тот загадочный человек, появившйся ниоткуда, способен предложить некий масштабный план.
Но по прошествии первых 18 месяцев темп реформ резко замедлился, а вторая половина президентского срока и вовсе не ознаменовалась какими-либо убедительными свершениями. Сторонники Путина настаивают, что в этот период продолжалось укрепление вертикали власти. Действительно, по сравнению с безумием, творившимся в России на протяжении 1990-х, при Путине стало гораздо больше порядка. Как политик он вначале вел себя вполне последовательно, демонстративно выступая в качестве «наемного менеджера». Владимир Путин руководил государственными делами, как бизнесмен, словно бы воспринимая всю страну в качестве вверенной ему в управление крупной корпорации. И действия правительства в рамках такого «производственного» подхода были более или менее вразумительными.
Но за эти четыре года в России четко обозначилась тенденция к свертыванию демократии. Средства массовой информации, по крайней мере телевидение, оказались полностью под контролем Кремля. Пробившиеся было ростки гражданского общества вновь пригнулись к земле. Да и в экономике, несмотря на высокие макроэкономические показатели, обозначилась явственная тенденция к стагнации.
Так какой Путин будет управлять Россией в последующие годы? Решительно осуществляющий необходимые стране преобразования или занятый проблемами укрепления собственной власти, в то время как государство пассивно почивает на лаврах, состригая купоны с неимоверно благоприятной (пока!) ценовой конъюнктуры на мировых рынках сырья?
Выживать или жить?
Проблема демократии не покидает повестку дня переговоров между Россией и Западом с тех пор, как Москва декларировала отказ от коммунистической идеологии. Российские лидеры не особенно жалуют разговор на эту тему, усматривая в нем попытку «учить» Москву, как ей жить. Но в Кремле должны понять: для нас отношение к демократии – это не предмет абстрактной дискуссии, а принципиальный вопрос, от ответа на который зависит, как строить отношения с той или иной страной. Так, именно приверженность демократии является солидным фундаментом, на котором, несмотря на многочисленные разногласия и недовольство поведением друг друга в определенных ситуациях, базируется наше нерушимое единство с Западной Европой.
Судя по всему, Владимир Путин и его команда не собираются управлять на демократической основе. Они апеллируют к тому, что в стране просто отсутствуют подобные традиции и Россия веками выживала без всякой демократии. Пусть так, но только что же в этом хорошего? Умение выживать — это, безусловно, важное свойство нации. Но, во-первых, едва ли стоит стремиться к развитию именно этой способности. А во-вторых, данного качества отнюдь недостаточно, чтобы сделать страну преуспевающей. Может быть, с демократией она бы не выживала, а нормально жила? И ей не пришлось бы пройти через те тяжелейшие испытания, которые выпали на ее долю?
Одна из причин, объясняющих, почему рухнул Советский Союз, заключается в том, что он исчерпал ресурс своей модели политического управления. Попытка возродить в той или иной форме эту модель приведет к провалу. Для российских лидеров пришло время взять на вооружение принципиально новую систему власти. Путину, которого поддерживают большинство россиян, выпал исторический шанс. Ведь история показывает: именно демократия позволяет принимать более разумные, сбалансированные, более легитимные, а главное – понятные для всех решения. Чем меньше споров и обсуждений, чем менее прозрачен процесс принятия решений, тем выше фактор непредсказуемости (это снова к вопросу о «загадочной русской душе»), а значит, и нестабильности. Смена парадигмы власти – это не формальная, не техническая задача. Она не сводится лишь к повышению эффективности управления или реформе правительства. Это концептуальный, философский вопрос, ответ на который определяет путь развития страны на столетия вперед.
Миф о предсказуемости республиканцев
От российских коллег мне нередко приходится слышать: Америку, мол, в принципе устраивает авторитарная модель Путина – ведь она гарантирует прогнозируемость и стабильность. Мысль, мягко говоря, спорная. Во-первых, как уже сказано выше, авторитарный стиль управления далеко не всегда означает предсказуемость и стабильность. Во-вторых, подобный «прагматичный» подход характерен скорее не для правительств западных стран, а для крупного транснационального бизнеса. Да, для него стабильность и предсказуемость политического режима намного важнее, чем степень его демократичности. Это вообще не задача частных компаний — стимулировать развитие демократии. Но не корпорации же определяют внешнюю политику Соединенных Штатов…
У Америки и Запада в целом есть два стратегических комплекса интересов в отношении Москвы. Конечно, им нужна стабильная и предсказуемая Россия. Хаотичная и непредсказуемая страна создает угрозу и для самих россиян, и для всего окружающего их мира. Но, с другой стороны, трансатлантическое сообщество крайне заинтересовано в том, чтобы Россия стала членом единой семьи демократических государств. На наш взгляд, именно эта интеграция укрепит стабильность в России. Две цели — одна практическая, другая философская – совпадают, и в этом обе крупнейшие политические партии США придерживаются общей позиции.
Кстати, многие кремлевские стратеги считают, что Москве легче работать с республиканцами. Те, мол, более предсказуемы, а вот придут демократы – и опять начнутся бесконечные упреки в нарушении прав человека, вновь во весь рост поднимется проблема Чечни. Хочу на это заметить: не надо строить иллюзий. Чеченская тема никуда не денется, даже если Джордж Буш-младший будет переизбран. Ведь Чечня – это не просто очаг регионального конфликта, а проявление целого букета российских болезней. Это и напряженные отношения между различными этническими группами, и кризис армии, и неспособность федерального Центра решать принципиально важные проблемы политическими методами. Пока эти болезни не начнут лечить всерьез, не удастся избавиться ни от неприятных симптомов, ни от опасных осложнений.
Что же касается представления о том, что республиканцы будто бы более предсказуемы в своей внешней политике, чем демократы, то это – старый миф. Он и раньше был довольно далек от реальности, нынешняя же администрация Белого дома и вовсе его разрушила. Это самая идеологизированная администрация в истории США. Буш-младший отошел от традиционного республиканского курса. Между политикой Билла Клинтона и Джорджа Буша-старшего на деле много больше общего, чем у каждого из них с сегодняшней командой. И Клинтон, и Буш-старший в целом были центристами, а теперешние хозяева Белого дома проводят радикальную политику, которая не перестает поражать мир. Едва ли демократический президент, если он придет к власти, сможет преподнести России больше сюрпризов, чем Джордж Буш-младший.
Подходы Клинтона и Буша-младшего к внешней политике принципиально отличаются друг от друга. Клинтоновская стратегия была глобалистской, ориентированной на успех, достигаемый на основе международного согласия. Люди Клинтона активно вели себя в странах с развивающимися рынками, содействуя установлению там оптимальной схемы хозяйствования, которая по возможности предотвращала бы кризисы. Позиция Буша: Америку не особенно волнует, что происходит в других государствах, пусть они сами учатся решать свои проблемы.
В отношении России Клинтон проводил «фьючерсную» политику. Иными словами, его не слишком интересовало ни прошлое, ни даже настоящее этой страны. Зато ему отчаянно хотелось представить себе Россию будущего.
Влиятельные республиканцы не устают обвинять Клинтона в том, что он «потерял Россию». Но я по-прежнему убежден, что российская политика Клинтона была правильной. Хотя бы потому, что она была лучшим из имевшихся вариантов. Конечно, оглядываясь назад, хочется многое, особенно в сфере экономики и финансов, сделать иначе. По-другому следовало подойти к принципам предоставления кредитов со стороны МВФ, Всемирного банка. Мы могли бы оказать массированную поддержку рублю за полгода-год до августовского краха 1998-го. Надо было добиваться от российских властей постепенной девальвации рубля, вместо того чтобы искусственно поддерживать его нереально высокий курс.
Мы не снимаем с себя ответственность, но влияние иностранных советников не стоит переоценивать. В конечном итоге все зависело от политической воли Москвы. Наши советники так и не смогли убедить российских реформаторов в опасности сильного рубля, борьба за твердый рубль была для последних чем-то вроде Сталинградской битвы.
Команда Клинтона пошла на значительный риск, поддержав российские реформы в том виде, как они реализовывались в 1990-е годы. Возможно, этот риск не всегда был оправданным. Но со стратегической точки зрения курс был верным. Благодаря нашей помощи Россия выиграла время, получила пространство для маневра при осуществлении болезненных, но необходимых преобразований. Еще несколько лет назад все боялись прихода к власти коммунистов. Сейчас такой угрозы уже не существует, и хотя появились другие опасения, они все же характерны для более зрелого в политическом отношении общества.
Говорить, а не заглядывать в глаза
За время правления Буша-младшего диалог между обеими странами сузился до предела. Сегодня он фактически ограничивается обсуждением вопросов безопасности. Когда-то Кондолиза Райс, нынешний помощник президента по национальной безопасности, резко критиковала Билла Клинтона за то, что он установил излишне тесный личный контакт с Борисом Ельциным. А что мы видим сейчас? Все отношения между США и Россией сведены исключительно к личным отношениям между Бушем и Путиным! Диалог же между правительствами или на любом другом уровне вовсе не ведется.
Мало того, даже личные контакты Буша с российским коллегой развиваются по самой примитивной схеме: что вы можете дать нам и что мы дадим в ответ? И так по каждой глобальной проблеме, затрагивающей обе страны. Это поразительно убогий, нестратегический подход, просто-таки унизительный для взаимоотношений между двумя великими державами. Команда Буша готова решать все мировые проблемы, опираясь только на силу и могущество страны. Но в Америке есть и другая, более центристская позиция: сила – важный, но далеко не единственный инструмент внешней политики. Эту точку зрения отстаивает кандидат в президенты от демократов Джон Керри.
В случае прихода в Белый дом демократической администрации следует ожидать возврата к практике более сбалансированного и более широкого диалога с Россией. Возможно, этот диалог не всегда будет приятен Кремлю – ведь российскому руководству действительно придется отвечать на вопросы о внутреннем положении в стране. Но это будет серьезный и честный разговор, а не просто заглядывание в глаза Владимиру Путину, как это делает Джордж Буш-младший.
Особняком в отношениях между обеими странами, да и вообще в мировой политике, стоит вопрос глобальной борьбы с международным терроризмом. Совместное противодействие этой ужасной угрозе стало неплохой основой для сближения России и США в последние годы. Но сводить сотрудничество только к сфере безопасности чрезвычайно опасно. Так же как опасно и переоценивать степень угрозы терроризма. Это лишь одна из проблем, которые важны для национальных интересов обеих стран. И нам предстоит трезво оценить: являются ли наши — и российские, и американские – методы борьбы с террористами эффективными, помогают ли они решать стратегические задачи, отстаивать наши ценности?
Никто не говорит, что мы должны бездействовать, в то время как террористы угрожают жизням тысяч наших граждан. Но если мы пойдем по пути исключительно силового воздействия, физического истребления подозреваемых, то из «черно-белого» мира мы быстро сместимся в «серое» пространство, откуда выбраться будет чрезвычайно трудно. Это в равной степени относится и к Путину, и к Бушу. В Америке идут горячие споры о том, насколько оправданны были методы, взятые на вооружение нынешней администрацией США вскоре после 11 сентября 2001 года, как за пределами страны, так и во внутренней политике. Речь идет и о войне против Ирака, и о принятии так называемого Патриотического акта, который дает возможность спецслужбам вторгаться в частную жизнь граждан.
Политикам очень многих стран грозит сегодня общая опасность – поддаться соблазну простых решений. Иногда даже может показаться, что следование демократическим нормам и процедурам мешает предпринимать действия, необходимые для блага нации. Да, демократия – это сложная форма организации общества, она предусматривает постоянную борьбу взглядов и мнений, необходимость доказывать свою правоту. Но отход от демократических принципов, чем бы его ни оправдывали, все равно в конечном итоге ведет к ошибкам и поражениям. Разве возможно, чтобы в Америке, стране с 300-миллионным населением, все решала небольшая группа политиков, как это происходит сейчас в республиканской администрации? Мыслимо ли, чтобы в России с ее 150 миллионами жителей единственно правильные решения принимал лишь один человек — Владимир Путин? Конечно нет. А считать так – значит относиться с недостаточным уважением к двум таким великим народам, как американский и российский.
