Россия ничем принципиально не отличается от других стран, переживающих переходный период. И нет оснований испытывать на ее счет какое-то особое беспокойство…
Статья американских экономистов Андрея Шлейфера и Даниела Трейзмана «Россия – нормальная страна», которую мы публикуем в этом номере, вызвала бурные споры, едва появившись на свет: сначала как доклад на международной конференции, а потом на страницах журнала Foreign Affairs. Точка зрения, что Россия сегодня – обычная страна, на долю которой выпали серьезные, но не катастрофические испытания, страна, в меру успешная, но не слишком выдающаяся, вызывает у многих удивление, граничащее с возмущением.
У одних – потому что они уверены: российская власть, отринув идеалы демократического обновления, вновь свернула с торной дороги цивилизованного развития, и надо бить в набат, обличая угрозу нового тоталитаризма. У других – потому что, мол, для «Третьего Рима» унизительно сопоставление с десятками иных переходных государств – от Мексики и Бразилии до Узбекистана и Венгрии. Тем более если подобное сравнение приводит к выводу: несмотря на огромные национально-культурные различия, процессы в этих странах протекают однотипные. Не каждый из нас с пеной у рта доказывает, что у России – свой, только ей предначертанный путь (вариант: своя миссия), но почти все мы – кто с гордостью, кто с чувством обреченности – в глубине души считаем: в России все не так, как у других. Лучше или хуже – в данном случае вовсе не принципиально.
Конкретные положения и выводы предоставим оценивать специалистам, но сам подход, который используют авторы для анализа современного состояния России, импонирует: не надо лишних эмоций. Чрезмерный оптимизм, порождая необоснованные иллюзии, приводит к излишним разочарованиям. А мрачный пессимизм не позволяет увидеть реальные достижения.
Постепенное выздоровление экономики и формирование устойчивой, хотя и не совсем той, какую мы ожидали, политической системы вновь ставят страну перед необходимостью определиться с ориентирами. Выбор, перед которым мы оказались в эпоху стабилизации, не менее важен, чем те судьбоносные решения, что принимались в революционную эру 1990-х. Ведь в ту пору ситуация острого кризиса либо просто не оставляла времени на серьезные раздумья, либо вызывала необходимость действий сугубо конъюнктурного свойства.
У государств Центральной и Восточной Европы, с которыми, в частности, сравнивают Россию Шлейфер и Трейзман, никогда не было сомнений, какую модель выбрать: западную, европейскую. Неизменность этого пути подтверждает в своей статье премьер-министр Литвы Альгирдас Бразаускас. Москва сначала вроде бы тоже повернулась в европейскую сторону: Соглашение о партнерстве и сотрудничестве с ЕС предусматривало постепенную интеграцию в единую Европу. Спустя десять лет очевидно, что окрепшая Россия адаптироваться к нормам и правилам Европейского союза не собирается. Нужно корректировать принципы сотрудничества, считают Тимофей Бордачёв и Аркадий Мошес.
Важность наполнения новым содержанием практики взаимоотношений с другим великим соседом – Китаем – отмечают заместитель главы Администрации Президента РФ Сергей Приходько и ведущие российские китаеведы. О том, что связывает Москву и Вашингтон, рассуждает Марк Медиш, советник по внешней политике кандидата в президенты США от демократов Джона Керри.
Впрочем, мы живем в таком мире, который не располагает к неторопливым размышлениям о формах и векторах взаимодействия. Грэм Эллисон напоминает, что скорое овладение террористами ядерным оружием более чем вероятно. А патриарх научной фантастики Станислав Лем, напоминая, что даже супертехнологии бессильны против фанатика-самоубийцы, призывает сплотиться для решения проблем Земли: «Мир нужно изменять, иначе он неконтролируемым образом начнет изменять нас».
В общем, Россия, возможно, и вправду вполне нормальная страна. Но вот мир, который нас окружает, считать нормальным получается далеко не всегда.
