Когда номер готовился к печати, пришло прискорбное известие о скоропостижной кончине автора. Эту публикацию редакция посвящает памяти человека, вклад которого в российскую международную журналистику и аналитику невозможно переоценить.
В каком мире нам суждено жить и какую
роль будет играть Россия в международной политике? Наше будущее
зависит прежде всего от нас самих, от нашей способности осмыслить
собственную историю и освоить новое историческое пространство.
Однако в том, что касается эволюции системы международных
отношений, перестройки мирового порядка, определяющую роль играет
не Россия и даже не Америка. Ведь общее направление изменений в
мировой политике и экономике формируется под воздействием
сложнейшего переплетения и столкновения разнородных и
разнонаправленных интересов. В этом смысле мы сталкиваемся с
историческими тенденциями объективного характера, пробивающими себе
дорогу сквозь уйму случайных отклонений.
На первое место среди этих тенденций я
бы поставил процессы, объединенные понятием «глобализация». Оставим
в стороне суждения нео-, пост- и супермарксистов, трактующих
глобализацию как целенаправленную и непременно злокозненную
политику «золотого миллиарда», и в первую очередь США. Попробуем не
выходить за пределы здравого смысла.
Понятие «глобализация» связано прежде
всего с глобальными проблемами современности, решение которых
требует совместных усилий если не всего человечества, то
значительной его части. В конце 60-х – начале 70-х годов прошлого
века приоритетными считались такие задачи, как прекращение гонки
вооружений и ядерное разоружение. Далее следовали проблемы,
вызванные демографической и экологической ситуацией, нарастающими
дисбалансами в топливно-энергетической, транспортной,
продовольственной и других областях жизни общества.
За прошедшие десятилетия в этих сферах в
принципе мало что изменилось. Окончание холодной войны, заключение
нескольких фундаментальных соглашений о ядерных вооружениях,
очевидно, притупили остроту разоруженческой проблематики. А на
глобальный уровень вышли опасности и риски другого типа, связанные
с пугающим и чуть ли не безнадежным разломом мира на процветающее,
прогрессирующее меньшинство (государства, по традиции обозначаемые
как Север) и застывшее в сонной апатии большинство (опять же по
традиции именуемое Югом). И не случайно международный терроризм
активизировался вдоль линии разлома – безнадежность конвертируется
в отчаяние. Более тревожными стали и кризисные явления по линии
взаимодействия биосферы и техносферы, так называемых первой и
второй природы.
Еще одна группа проблем, к которым также
применимо слово «глобализация», возникла в результате нарастающего
взаимодействия субъектов международного общения, то есть как
следствие интернационализации, преодолевающей национальные границы
и пронизывающей политику, экономику, культуру всех народов и стран.
Происходит «усреднение» образов жизни. Люди в разных государствах
пользуются одними и теми же техническими устройствами, смотрят одни
и те же фильмы, слушают одну и ту же музыку. В общем, впитывают
одни и те же ароматы времени. Этот процесс, формирующий единую
историю единого человечества, начался задолго до ХХ века и вряд ли
завершится в веке нынешнем. Он неизбежен и неотвратим.
Неизбежна и острая борьба внутри сферы,
охваченной процессами глобализации. Глобализация, понимаемая как
интернационализация жизни, движется вперед, преодолевая
существующие противоречия и порождая новые, ломая сопротивление
одних социальных групп и выводя им на смену другие. Плоды
глобализации, связанные с ней плюсы и минусы «усреднения»
распределяются неравномерно. Бедным и слабым, как всегда, не везет.
Будучи обществом, ушедшим вперед, Америка получает от глобализации
больше, чем, допустим, Россия или Восточный Тимор. Традиционные
культуры, уходящие корнями в седую древность, оттесняются и
вытесняются всякого рода агрессивными субкультурами, опирающимися
на материальные возможности авангарда глобализации.
Протест порождает антиглобализм. В
конечном счете он обречен, как в свое время были обречены луддиты.
Но если не иметь в виду крайние экстремистские формы, протест
полезен. Он помогает высветить неприемлемые крайности глобализации,
нащупать пути и методы сохранения разнообразия в единстве,
способствует усилению внимания к поискам альтернатив, качественно
иной цивилизации.
Итак, глобализация в обеих своих
ипостасях (и как поиск глобальных решений глобальных проблем, и как
интернационализация жизни мирового социума) – объективная
историческая данность. Ее невозможно «объехать», нельзя заговорить
антиглобалистскими речами. Глобализацию нужно понять, и в нее
необходимо включиться.
На втором месте среди ведущих тенденций
мирового развития – дрейф системы международных отношений в сторону
многополюсности, то есть постепенное и неравномерное вызревание
новых «полюсов» (центров силы) за пределами «великолепной
восьмерки».
По модулю «полярности» можно выделить
три класса систем международных отношений: однополюсную,
двухполюсную и n-полюсную. В первой доминирует один центр силы.
Бывает такое не так уж часто. Вспоминается Древний Рим, а дальше –
долгая пауза. И в начале XXI века – Соединенные Штаты Америки.
Однополюсный мир достаточно удобен (особенно для того, кто и есть
«полюс»). Нападение на этот самый «полюс» исключено почти по
определению. Решающее превосходство центра силы позволяет
поддерживать дисциплину и равновесие. И наводить порядок там, где
он нарушается.
Но часто случается так, что порядок,
дисциплина и равновесие на политической поверхности скрывают
зреющие под ней разброд и недовольство. В критических ситуациях
возможен бунт, хоть и на коленях. Поэтому гегемон вынужден изнурять
себя повышенной и постоянной бдительностью.
Двухполюсный мир, как помнят многие из
нас, тревожнее. Теоретически мирное сосуществование СССР и США не
исключало возможность истребительной войны между ними. Чтобы не
допустить ее на практике, потребовалось ракетно-ядерное равновесие
и согласие «полюсов»-соперников на принцип взаимного
гарантированного уничтожения. Двухполюсный мир характеризуется
жесткой блоковой дисциплиной интересов и идеологий. В период
холодной войны блоки, конфронтационные центры готовились к войне
большой, настоящей. Но они и предотвращали ее, выталкивая локальные
военные конфликты на периферию ойкумены.
Главная опасность соперничества обоих
центров силы – постоянная гонка вооружений. Пользуясь своим
техническим и экономическим превосходством, американцы шли впереди
и держали «социалистический» противополюс в режиме постоянной
необходимости догонять. Сохранение ракетно-ядерного равновесия
далось нам только ценой полной разбалансировки народного хозяйства.
Ноша, которую мы на себя взвалили, оказалась неподъемной…
Все прелести двухполюсного, а теперь уже
и однополюсного мира мы смогли попробовать на зуб. А мир
многополюсный существует для нынешнего поколения лишь в книгах по
истории дипломатии.
Мировое сообщество, опирающееся на
взаимодействие нескольких центров силы, несравненно сложнее и
потенциально опаснее, чем мир, держащий равнение на один или два
центра. Не случайно обе мировые войны разразились вследствие
нарушения именно многомерного баланса, призванного удерживать
великие державы тех лет от резких движений. Логика тут простая: чем
больше независимых элементов образуют систему, тем труднее
установить и поддерживать равновесие между ними. Процветающий Pax
Americana или привычная конфронтация двух сверхдержав обойдутся
человечеству дешевле, чем постоянное выяснение отношений между
новыми актерами мировой сцены.
Возможно, это и так. Однако выбора-то у
нас как раз и нет. Ведь новые центры силы формируются, возникают и
утверждаются на международной арене не в результате реализации
планов, замыслов, воли тех или иных исторических деятелей, а в
результате глобализации, вызывающей стихийные сдвиги в мировой
расстановке сил.
Контуры надвигающегося многомерного мира
уже намечены. Первая очередь претендентов на мировое лидерство
дышит Америке в затылок: Китай, Западная Европа, Япония. Подальше,
но все же видны Индия, Бразилия, Индонезия. Пока еще лишь маячат у
линии горизонта расплывчатые очертания возможных конгломератов
арабских, африканских, иберо-американских стран. О России –
разговор особый и отдельный.
Многополюсное устройство неизбежно
отразится на характере глобализационных процессов. Наличие центров
силы, каждый из которых вместе со своим ближайшим окружением будет
нести на себе отпечаток той или иной самобытной цивилизации,
создаст благоприятные условия для сохранения мировой полифонии
культур. Формирование и отработка механизмов регулирования
отношений между центрами силы, внедрение в эти отношения «принципов
мирного сосуществования» позволят свести к нулю вероятность
столкновения цивилизаций, которым пугал нас Самьюэл Хантингтон.
По мере движения к многополюсности
удельный вес США в мировой экономике и политике будет снижаться, а
однополюсный мир – постепенно растворяться в иной структуре
международных отношений. Зависимость мира от США съеживается. Такой
процесс – это еще одна ведущая тенденция мирового развития, но
проходить он будет неравномерно и займет, возможно, полтора-два
десятилетия.
Полезно напомнить, что превращение
Соединенных Штатов в единственную сверхдержаву было обусловлено
совпадением нескольких случайных обстоятельств. Это, с одной
стороны, удаленность Америки от центра мировых бурь и потрясений, а
с другой – неожиданная самоликвидация второго полюса международной
жизни после самоуничтожения Советского Союза.
Политическая элита США оказалась на
высоте: она постаралась выжать из возникшей ситуации максимальную
пользу для Америки. Возможно, даже перестаралась. Ведь за океаном
«державников» ничуть не меньше, чем у нас. И хотя американским
«державникам» помогали «державники» российские, задача укрепить
систему международных отношений как систему американоцентричную так
и не была (если иметь в виду официальный уровень) поставлена
достаточно четко.
Присущий американцам здравый смысл
сдерживал столь же свойственную им самонадеянность силы. Даже в
таком подчеркнуто «державном» документе, как Концепция национальной
безопасности, опубликованном 20 сентября 2002 года, заявлено: «Мы…
руководствуемся убежденностью в том, что ни одна страна не может
построить более безопасный, лучший мир, действуя в одиночку.
Альянсы и многосторонние институты могут умножить силу
свободолюбивых стран. Соединенные Штаты привержены таким надежным,
устойчивым институтам, как ООН, Всемирная торговая организация,
Организация американских государств и НАТО, а также другим давно
существующим альянсам. Коалиции единомышленников могут дополнять
эти постоянные институты».
Все правильно. Ведь, строго говоря,
однополюсного мира в буквальном смысле не было и нет. Америке
всегда приходилось оглядываться по сторонам, с течением времени –
все больше и больше. Зависимость США от остального мира возрастает
и в наши дни. Умные люди в Вашингтоне понимают это. А неумные,
надеюсь, будут умнеть.
Верю, что поумнеют и политики в Москве.
Все они, естественно, против однополюсного мира. Но далеко не все,
рассуждая о мире многополюсном, способны отказаться от привычного
антиамериканского угла зрения и отнестись к Вашингтону не как к
глобальному сопернику, а как к глобальному партнеру. Отсюда и
политическая комбинаторика, выкраивание из «остального мира» фигур
антиамериканской направленности. К примеру, знаменитый треугольник
Москва – Пекин – Дели. Боюсь, эта идея напугала китайцев и индийцев
едва ли не больше, чем американцев. А иракский кризис повел
«многополюсную» мысль европейскими коридорами. Греша политическим
наивом, Москва выдвигала против американцев тройственное
франко-германо-российское взаимодействие. Те даже не
оглянулись…
Многополюсный мир не должен быть миром
антиамериканским (равно как антикитайским, антироссийским или анти-
любым другим). В противном случае он станет прелюдией к мировой
войне, по сравнению с которой войны XX века покажутся играми
расшалившихся детей.
Усложнение всей сети общественных
отношений, возросшая вероятность катастрофических последствий
стихийного развития событий, находящегося за пределами
социально-политического контроля, вызывают множащиеся попытки
сознательно регулировать, направлять ход международной жизни. После
Первой мировой войны родилась Лига Наций. Ее незавидная судьба
отразила судьбу человечества, делавшего робкие попытки подняться
над разрушительной силой истории.
После Второй мировой эти попытки стали
более интенсивными и эффективными. Опыт регулирования внутренних
проблем государств упорно переносился на мировую арену. Отдельные
решения постепенно формировали важное направление перемен в
международных делах. Вокруг ООН создавалось плотное облако
институтов, органов и организаций, имевших отношение практически ко
всем сторонам общественной жизни. До выработки «сознательного
направления», до появления «на выходе» практически реализуемых
решений было очень далеко. Однако накапливался опыт
квалифицированного наблюдения, анализа, изучения социальной
действительности, выработки рекомендаций, предлагавших оптимальные
для тех или иных условий стратегии. Множилось число специалистов,
знавших положение дел в разных странах и регионах и умевших
сопоставлять несравнимые, казалось бы, явления и процессы.
Экономика формально шла в ногу с политикой, но, по существу,
опережала ее. Международный банк реконструкции и развития и
Международный валютный фонд уже с конца 1940-х становятся заметными
факторами мирового хозяйства.
Холодная война, ставшая буднями
послевоенного мира, конфронтация двух мировых идеологий, ориентация
обеих систем на игру с нулевой суммой изначально подрывали любую
попытку единого подхода к формированию общего экономического и
политического климата в глобальном масштабе. На таком фоне Восток
вообще считал разговоры о мировом правительстве пустой тратой
времени и уходил в глухую интеллектуальную изоляцию. Запад
предпочел бы вовсе избавиться от Востока, а пока стремился
дополнить его интеллектуальную самоизоляцию изоляцией политической
и экономической.
Официальные международные организации
для этого не годились. Началась самодеятельность. В 1954 году в
Голландии прошло первое сугубо закрытое совещание
высокопоставленных (но не значившихся на государственной службе)
деятелей из США и Западной Европы. Повестка дня была вполне
глобальна: приспособление капитализма к новым историческим условиям
– в частности, защита Европы от коммунизма. Выработка рекомендаций
правительствам. По месту проведения заседаний (отель «Бидельсберг»)
эти встречи получили наименование «Бидельсбергский клуб».
Потребовалось два десятилетия, чтобы
дополнить эту неформальную трансатлантическую ассамблею. В 1973-м
по инициативе Дэвида Рокфеллера создается Трёхсторонняя комиссия,
объединяющая представителей деловых и политических кругов США,
Западной Европы и Японии. Задачи остались прежние: разработка
мировой стратегии стабилизации капитализма, противостояние напору
коммунизма.
Параллельно проходило объединение и
академической элиты, пытавшейся сформулировать глобальные проблемы
и найти способы их решения. Дискуссии в рамках заседаний Римского
клуба, созданного в 1968 году, отличались меньшим
антикоммунистическим накалом и более внимательным отношением к
самым актуальным вопросам современности. Знаменитые доклады
Римского клуба, посвященные диагностике болезней цивилизации и
методам их лечения, стали на долгие годы мировыми бестселлерами.
Боюсь, правда, что они пользовались успехом в научных библиотеках,
а не в правительственных учреждениях.
После арабо-израильской войны 1973-го
резко взлетели цены на нефть, и «инфаркт экономики», пережитый
капитализмом, заставил лидеров ведущих государств Запада срочно
создать механизм регулярных контактов. Приходилось действовать по
принципу: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
«Мир несчастен, – говорил в 1974 году
президент Франции Жискар д’Эстен. – Он несчастен потому, что не
знает, куда идет. А если бы знал, то обнаружил бы, что идет к
катастрофе». Катастрофы удалось избежать. Во многом благодаря
регулярным встречам клуба капитанов капитализма, «великолепной
семерки». Первая из таких встреч состоялась в 1975-м в Рамбуйе под
Парижем (тогда это была еще «пятерка»). Первоначально группа G5-G7
занималась экономическими сюжетами, но постепенно сфера ее
интересов расширялась, охватив по существу весь спектр глобальных
проблем. В целом Запад достиг нужного эффекта. В отличие от своего
социального оппонента он сумел использовать научно-техническую
революцию для укрепления политической и экономической стабильности
капитализма.
Кризис и развал мировой социалистической
системы, самоликвидация Советского Союза, окончание холодной войны
вызвали к жизни принципиально новую ситуацию. Человечество стало
гораздо более однородным. Постепенно создаются условия для
формирования глобального механизма исполнительной власти – мирового
правительства, которое могло бы наводить всемирный порядок. На
первом плане – предотвращение военно-политических кризисов, а коль
скоро они возникают, то скорейший и максимально безболезненный
выход из них. Есть, разумеется, второй, третий и прочие планы,
которые охватывают как уже существующие, так и вновь возникающие
глобальные проблемы.
В рамках указанных тенденций неизбежен
ренессанс ООН. Вопреки тому, чтЧ сегодня часто говорят и пишут,
иракский кризис – не конец ООН, а исходная точка ее подлинной
истории. Это начало не обещает быть легким. Необходимы радикальные
реформы, чтобы покончить с пережитками Второй мировой войны, из-за
которых ООН до сих пор сохраняется как организация, закрепляющая
преимущества победителей. Крупные сражения, несомненно, развернутся
вокруг права вето. Но в нынешнем виде оно обречено. Вероятное
направление поиска – изменение состава Совета Безопасности ООН.
Многополюсное устройство мира –
устройство, по существу, олигархическое. Реальной властью, то есть
реальной возможностью оказывать решающее воздействие на ход
глобального политического и экономического развития, будут
располагать центры силы, мировые олигархи XXI века. Но такая власть
и такая возможность вряд ли потребуют закрепления в виде права
вето.
Формирование международной олигополии не
вызывает особых симпатий. Но перепрыгнуть через этот этап эволюции
миропорядка вряд ли удастся. Можно лишь предположить, что по мере
упрочения демократического правосознания мировой элиты
противостояние олигархического порядка основополагающим положениям
Устава ООН будет постепенно утрачивать остроту.
Укрепление в ходе глобализации
либерально-демократических начал общественной жизни, стабильные,
выдерживающие нестандартные нагрузки отношения между мировыми
центрами силы, общая демократизация и демилитаризация международных
отношений позволят создать в рамках ООН эффективные институты и
механизмы, которые можно будет использовать, чтобы минимизировать
риски и опасности, угрожающие человечеству.
Центр таких рисков и опасностей
постепенно перемещается в сторону экологических проблем. Но пока
будут сохраняться и паразитировать на людских слабостях
тиранические режимы, не исчезнет опасность геноцида, гражданских
войн, агрессии, расползания оружия массового уничтожения.
Следовательно, сохранится и необходимость совместными усилиями
развязывать такие узлы, а еще лучше – не допускать их появления. В
этом контексте правомерна постановка вопроса о «гуманитарных
интервенциях», то есть о праве Совета Безопасности ООН использовать
международные миротворческие силы (или вооруженные силы стран –
членов ООН) для наведения порядка. Даже если для этого придется
нарушать суверенитет того или иного государства и вмешиваться в
дела, которые международное право традиционно считало и считает
внутренними.
Гегель писал, что история – это прогресс
в сознании свободы. И хотя бывали чудовищные «черные дыры»
несвободы, в которые проваливались целые века и страны, немецкий
философ прав. Ведущие тенденции развития современной системы
международных отношений показывают, что движение к свободе в
«западном», либерально-демократическом смысле продолжается. И темпы
выздоровления России, ее роль в мировой истории будут зависеть от
того, насколько полно она сможет интегрироваться в эту свободу. Как
в свете внутренних преобразований, так и с точки зрения
приспособления к требованиям нового мирового порядка.
Александр Бовин
