В последние годы отечественные
неоконсерваторы, опьяненные потоком «нефтедолларов», ставят вопрос
об отказе России от естественного для нее евро-атлантического
вектора развития. Теоретические рассуждения переходят в
практическую плоскость в ключевой для нашей экономики сфере. Речь
идет о популярной ныне идее расширить российское энергетическое
сотрудничество с такими флагманами Азиатского региона, как Китай и
Индия.
Предложение укрепить энергетическое
взаимодействие с азиатскими странами, вне всякого сомнения,
содержит здоровое и позитивное зерно. Несмотря на свой уникальный
потенциал, современная Россия по-прежнему не является глобальным
поставщиком энергоресурсов. Она играет лишь региональную роль:
примерно 95 % нашей нефти и 100 % газа экспортируются в расширенный
Европейский регион (включая Турцию).
Европейский энергетический рынок самый
насыщенный в мире, он вряд ли имеет серьезные перспективы роста. А
вот на энергорынках США и Азиатско-Тихоокеанского региона, на долю
которых приходится примерно половина мирового потребления
энергоресурсов, мы вообще не представлены.
Однако российские неоконсерваторы в
выходе на потребителей Китая и Индии видят не нормальную рыночную
диверсификацию, а, по сути, экономический базис для глобальной
геополитической революции. Мы, мол, перестроим систему
энергетических поставок, оставим энергетически дефицитную Европу с
носом и создадим реальные экономические условия для усиления группы
БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай), которая способна
превратиться в глобальную геополитическую альтернативу Западу.
Так, может быть, энергетический «бросок
на Восток» и впрямь сулит нам процветание, а специфика российского
сотрудничества с Китаем и Индией открывает грандиозные перспективы?
Попробуем разобраться.
ПОДНЕБЕСНАЯ СТРАНА – ЗАОБЛАЧНЫЕ
НАДЕЖДЫ
На первый взгляд для масштабного
энергетического сотрудничества России и КНР есть все предпосылки.
Россия является в долгосрочной перспективе устойчивым
нетто-экспортером энергетических ресурсов, а Китай неуклонно
превращается в их нетто-импортера. Китайский нетто-импорт нефти в
перспективе до 2010 года, по оценкам, может составить 180–200 млн
т, нетто-импорт газа – 20–25 млрд куб. м. Экспертов
особенно впечатлили результаты 2004-го, когда прирост спроса на
нефть в Китайской Народной Республике составил 15,8 %, на газ – 19
%, на уголь – 14,6 %. Многие решили, что отныне и навсегда Китай –
страна практически неограниченных возможностей с точки зрения
поставок энергоресурсов.
Оптимистам в отношении будущего
российско-китайских энергетических связей полезно было бы задаться
вопросом: а почему же до сих пор этот потенциал так и не был
реализован? Несмотря на географическую близость с Россией, КНР
импортирует основные объемы нефти с Ближнего Востока, из стран
Юго-Восточной Азии и Западной Африки (в совокупности более 80 %).
Объемы поставок энергоресурсов из России пока ничтожно малы:
российский экспорт в Китай составляет примерно 15 млн т в год, или
менее 5 % от всего экспорта нефти и нефтепродуктов из России.
Поставки отечественных газа и электроэнергии в Китай практически не
осуществляются.
Налицо три принципиальные проблемы,
которые разрушают радужное представление о будущем
российско-китайском нефтегазовом альянсе.
Во-первых, в основе энергетической
политики, которую провозглашает Коммунистическая партия Китая, –
ставка прежде всего на собственные энергоресурсы любой ценой из
соображений «безопасности».
Достичь взаимоприемлемых договоренностей
об условиях поставок сторонам до сих пор удалось только в нефтяной
сфере (межправительственное соглашение о поставках нефти из России
в КНР, которые, согласно этому документу, должны достичь 30 млн т в
2010 году). Это объясняется особенно острой зависимостью Китая от
импорта нефти, а также тем, что у производителей (в данном случае
российских нефтедобывающих компаний) всегда есть возможность
продать нефть на самых разных рынках, что обычно делает покупателей
достаточно сговорчивыми.
В газовой сфере и электроэнергетике
ситуация принципиально иная. Очевидно, что КНР будет создавать в
этих сферах в первую очередь собственные мощности. Серьезного
дефицита газа Китай в ближайшие годы испытывать не будет, а дефицит
электроэнергии носит явно временный характер и в среднесрочной
перспективе может быть преодолен за счет полученных возможностей.
Располагая 12,6 % мировых запасов угля (КНР до сих пор является его
нетто-экспортером) и неосвоенным потенциалом развития
гидроэнергетики, страна в состоянии развивать генерирующие
электроэнергетические мощности, не зависящие от импорта газа.
Китай успешно реализовал проект
строительства дорогостоящего газопровода «Запад – Восток»
(протяженностью более 4 тыс. км) с собственных Таримского и
Чангинского месторождений в провинции Синьцзян до основных районов
потребления газа. При том что подтвержденные запасы газа в этом
регионе составляют всего 700 млрд куб. м, Пекин упорно отказывается
от заключения контракта на импорт газа с Ковыктинского
месторождения в Иркутской области, ссылаясь якобы на недостаточные
объемы тамошних запасов (составляющих на самом деле 1,2 трлн куб.
м).
Ключевой проект, который мог бы стать
основой для формирования канала экспорта природного газа из России
в КНР (Ковыктинское месторождение), по сути, заморожен в связи с
разногласиями по цене поставок газа. В течение длительного времени
Пекин не соглашался покупать на российско-китайской границе наш газ
по цене свыше 30–35 дол. за тыс. куб. м (минимальный интервал цен,
обеспечивающий рентабельность Ковыктинского проекта, – 75–125 дол.
за тыс. куб. м). Мотивировалось это тем, что платить больше чем по
40 дол. Китаю невыгодно: мол, дешевле использовать на
электростанциях собственный уголь.
В июле 2002-го российское правительство
издало распоряжение, возложившее роль координатора переговоров по
экспорту российского газа в Восточную Азию на компанию «Газпром».
Однако с тех пор прошло уже более четырех лет, а особых успехов в
плане закупочных цен добиться не удалось. «Газпром» предлагал
различные варианты организации экспорта российского газа в Китай:
опережающая поставка газа с Чаяндинского месторождения в Якутии,
строительство «обводного» газопровода через Северную Корею и Южную.
Однако все они оказались нежизнеспособными.
Соглашения о поставках газа и
электроэнергии из России в КНР, с помпой подписанные в присутствии
Владимира Путина и Ху Цзиньтао в марте 2006 года, также являются
всего лишь меморандумами по возможным объемам. О ценах в них нет ни
слова, и, судя по всему, в рамках переговорного процесса эту
проблему разрешить не удается.
В электроэнергетике ситуация тоже
неоднозначна. В соответствии со средне- и долгосрочной программой
развития электроэнергетической отрасли Китая общая мощность
электростанций в КНР должна составить в 2010-м около 660 млн кВт.
Для достижения этой цели в стране в 2004–2010 годах ежегодно будут
сдаваться в эксплуатацию энергоблоки общей мощностью свыше 37 млн
кВт, т. е. среднегодовой рост мощности должен составить около 7,8
%. К 2025-му будут введены в действие дополнительные
энергогенерирующие мощности (171 гВт), использующие в качестве
топлива уголь (на начало 2001 года такие мощности составляли 232
гВт). В этой связи спрос на импортируемую из России электроэнергию
если и может сохраняться, то вряд ли надолго.
Переговоры по экспорту электроэнергии из
России в Китай до сих пор также в основном упирались в ценовую
проблему. Китайская сторона настаивала на том, чтобы цена
российской электроэнергии не превышала стоимости выработки
электроэнергии на китайских электростанциях.
Во-вторых, примерно половина роста
спроса на нефть в КНР, как и в других странах Азии, была вызвана
нехваткой электроэнергетических мощностей (инертный
электроэнергетический сектор, как это часто бывает, не успевает за
быстрым развитием экономики) и массовым запуском
дизель-генераторов. Такая ситуация не продлится долго: появятся
дополнительные электроэнергетические мощности (работающие на газе,
угле или атомной энергии). А значит, есть основания полагать, что
даже продолжение бурного роста экономики Китая и других азиатских
стран не будет впредь сопряжено с астрономическими показателями
прироста спроса на нефть. Уже в 2005-м рост потребления нефти в КНР
составил всего 3,1 %.
В-третьих, свою роль играет и
неравномерное экономическое развитие на территории Китая. Резкое
повышение спроса на энергоносители наблюдается в первую очередь в
промышленно развитых юго-восточных районах страны. Поставки туда
российских энергоресурсов с использованием сетевой инфраструктуры
(трубопроводы, линии электропередачи) затруднены из-за больших
расстояний и высокой стоимости. Удовлетворять свой спрос, например,
на газ эти районы будут в основном за счет строительства морских
терминалов по приему сжиженного природного газа (СПГ) и его
регазификации, причем речь явно не идет о российском газе. В
единственном на сегодняшний день российском проекте по производству
СПГ – «Сахалине-2» – уже практически полностью оговорены будущие
(на 20–25 лет) поставки в Японию, США, Южную Корею. Небольшие
объемы, которые, может быть, будут производиться лет через десять
на Балтике, скорее всего, направятся в Европу.
Отсутствие реальных проблем в
долгосрочном обеспечении китайской экономики газом и
электроэнергией превращает КНР в довольно жесткий рынок с точки
зрения ценовой конъюнктуры. На переговорах по будущим поставкам
газа из России в Китай последний традиционно выдвигал предложения
об использовании формулы цены поставок газа, привязанной к
стоимости закупок угля китайскими электростанциями.
Так что особенно обнадеживающих
перспектив у российско-китайских энергетических отношений нет. То
же самое и в области капиталовложений. К российским инвестициям в
КНР относятся с неменьшим подозрением, чем к китайским в России.
Достаточно вспомнить историю с приватизацией «Славнефти». Как
участник разработки законопроекта «О недрах», рискну заметить, что
введение ограничений для прямых иностранных инвестиций в
природоресурсном секторе России было обусловлено прежде всего (и в
основном) «китайским фактором».
Кстати, не слишком удался и первый опыт
присутствия российских компаний на энергетическом рынке Китая
(участие «Газпрома» в строительстве газопровода «Запад – Восток» и
«Атомстройэкспорта» в сооружении Тяньваньской АЭС). В первом случае
«Газпром» через короткое время потерял контракт на участие в
строительстве, а во втором затяжки с сооружением АЭС и поставками
оборудования вряд ли способствовали формированию позитивного имиджа
России как страны, которая может что-то быстро и качественно
построить.
ИНДИЙСКИЕ ИЛЛЮЗИИ
С Индией же еще сложнее. С одной
стороны, зависимость Индии от импорта энергетических ресурсов
весьма высока. Объемы собственной добычи нефти, составляющие ныне
лишь около 40 млн т в год, впредь будут сокращаться, при этом
бурный рост спроса продолжится. В этих условиях Индии придется
довести к 2020 году импорт нефти примерно до 200 млн т в год, а к
2030-му – приблизительно до 250 млн т (в настоящее время
нетто-импорт – более 80 млн т в год). Сегодня почти 70 % нефти
Индия закупает в Ближневосточном регионе, остальные объемы – в
основном в Африке и Юго-Восточной Азии.
Что касается газа, то его внутреннее
производство, составляющее сейчас примерно 30 млрд куб. м в год,
должно существенно вырасти в будущем – в первую очередь за счет
разработки месторождений индийского шельфа (до 50 млрд куб. м в
2020 году и 66 млрд куб. м в 2030-м). Однако это все равно не
сможет удовлетворить растущий внутренний спрос на газ, в связи с
чем нетто-импорт вырастет почти с нулевых текущих значений до 28
млрд куб. м в год к 2020-му и 44 млрд куб. м к 2030-му. Импорт газа
будет осуществляться преимущественно в сжиженном виде: Дели одобрил
строительство в стране 12 новых терминалов по приему и
регазификации СПГ (в этих проектах российские компании не
участвуют).
С другой стороны, существуют объективные
обстоятельства, препятствующие развитию российско-индийской
торговли в энергетической сфере. Это прежде всего естественные
инфраструктурные ограничения. Они связаны со следующими
факторами:
-
строительство новых нефте- и
газопроводов сопряжено с практически непреодолимыми трудностями как
физического, так и политического свойства. Индия и Россия
разделены, по сути, непроходимыми высокогорными массивами, а там,
где прокладка теоретически возможна, отмечается высокий уровень
политической и военной нестабильности, связанной, в частности, с
неурегулированными конфликтами (Афганистан, Пакистан, юридически
неразделенный Каспий и т. д.); -
ограниченная конкурентоспособность
морских перевозок нефти из России в Индию по сравнению с экспортом
российской нефти в Европу (проблемы Суэцкого канала и
Баб-эль-Мандебского пролива на выходе из Красного моря, отсутствие
возможностей для приема в российских портах Новороссийск, Туапсе и
Приморск супертанкеров грузоподъемностью свыше 200 тыс.
т); -
отсутствие в России производства
сжиженного природного газа. Даже если его наладят, как планируется,
в рамках ряда новых проектов («Сахалин-2», Штокмановское
месторождение), российские экспортеры будут рассматривать другие
рынки сбыта СПГ как более приоритетные.
С учетом этих ограничений можно
утверждать, что Индия является одним из наиболее труднодоступных
потенциальных рынков сбыта для российских энергоресурсов, если не
самым труднодоступным. Едва ли найдется коммерсант в здравом уме,
который при наличии массы возможностей выгодно продать нефть в
Европе захочет везти ее через Суэц и Баб-эль-Мандеб, где
существует, как минимум, серьезный риск потерять деньги на простое
танкеров из-за «пробок» в проходе через эти узкие места. И даже
если Россия будет развивать экспорт нефти через дальневосточные
порты, транспортировка в Индию окажется в силу проблем с трафиком
через Малаккский пролив менее заманчивым предприятием, нежели ее
поставки в Китай, Японию, Южную Корею, к Западному побережью
США.
Кроме того, Индия, как и Китай, делает
ставку прежде всего на собственные энергоресурсы. Относительно
невысокие уровни прироста потребления нефти и газа, бросающиеся в
глаза на фоне впечатляющих прогнозов экономического развития
страны, обусловлены в первую очередь наличием значительных
собственных ресурсов угля, который доминирует в производстве
электроэнергии (81 % по сравнению с 7 % для газа и 4 % для нефти).
Угольные запасы в Индии составляют более 10 % от мировых. Исходя из
текущего уровня добычи этого горючего можно предположить, что
страна обеспечена им более чем на 220 лет вперед. По оценкам, Индия
сможет нарастить ежегодную добычу угля с 364 млн т в 2002 году до
705 млн т к 2030-му, что позволит в основном покрыть собственные
угольные потребности.
Геополитикам, конечно, виднее – дайте им
точку опоры, и они смогут проложить газопровод и через Памир, и
через Гиндукуш. Однако ясно, что с экономической точки зрения рынки
Китая и Индии для России не так уж и доступны.
СТАРЫЙ ДРУГ ЛУЧШЕ НОВЫХ ДВУХ?
Наиболее близкий и выгодный для России
энергетический рынок – Европа. Существует разветвленная
транспортная инфраструктура для доставки российских энергоресурсов
в Европу с гораздо более коротким транспортным плечом (3–4 тыс. км
против, как минимум, 5–6 тыс. на азиатском направлении). С точки
зрения ценовой конъюнктуры этот рынок традиционно был и остается
наиболее благоприятным (по нефти и сжиженному природному газу
некоторую ценовую премию может дать только рынок США).
Европа все эти годы щедро платила за
наши нефть и газ, и именно этим деньгам мы обязаны нынешнему
«глотку благополучия». Она готова и дальше наращивать импорт
энергоресурсов из России на очень выгодных для нас условиях. Именно
от европейских цен Москва отталкивается в своих квазирыночных
претензиях на переход к новым ценам со странами – бывшими
республиками СССР. Украине российский газ обходится в 2,5 раза
дороже, чем цена, предложенная Китаем.
Да, между российскими и европейскими
политиками есть некоторое непонимание. Но, если разобраться, оно
почти не отражается на коммерческих отношениях между компаниями.
Российско-европейские торговые связи развиваются весьма успешно,
поставки энергоносителей постоянно растут. В прошлом году объем
поставок российских нефти и газа на европейский рынок почти достиг
рекордных 400 млн т нефтяного эквивалента, или трети потребления
нефти и газа в странах ЕС. Политические распри по поводу
Энергетической хартии и прочих «виртуальных» проектов пока не
трансформировались в реальные двусторонние проблемы.
Так нужно ли России отворачиваться от
естественного и выгодного партнера и, образно выражаясь, пытаться
поймать журавля в темной комнате, в которой его нет? Когда
некоторые специалисты, в том числе и автор этих строк, несколько
лет назад призывали к диверсификации российского экспорта
энергоносителей, мы имели в виду другое.
Европейский рынок не создает
возможностей для роста. Благодаря энергоэффективному характеру
экономики стран Европы ее рост дает почти нулевые темпы увеличения
спроса на энергоресурсы. Если Россия захочет (и сможет, в чем в
результате экономического курса последних лет появились сомнения)
наращивать экспорт энергоресурсов, то ей просто необходимо выходить
на другие рынки.
Прежде всего – в США и Японию, как бы
кощунственно это ни звучало для творцов нашей новой геополитической
доктрины. Именно там есть наиболее выгодные условия для поставок
энергоресурсов. В данном случае объективные экономические интересы
имеют, к счастью, серьезные шансы совпасть с естественным
евро-атлантическим вектором развития России.
