Однако один эффект Brexit очевиден. Все поняли, что выход из интеграционного объединения чреват гигантскими издержками. Это значит, что: а) Евросоюз имеет все шансы сохраниться, несмотря на разнообразные кризисные явления внутри; б) изменение политической атмосферы в Старом Свете делает неизбежным пересмотр самой модели интеграции.
Трансформации
В конце января лидер французского «Национального объединения» (в прошлом — «Национальный фронт») Марин Ле Пен выразила в интервью британской The Sunday Times сожаление в связи с тем, что Великобритания покидает ЕС. Мол, она была бы очень нужна на следующем этапе, когда новые политические силы континента начнут реформировать объединение на принципах сообщества суверенных государств. Впрочем, Ле Пен сохраняет надежду на возвращение Лондона в будущем, когда Евросоюз станет служить европейским нациям, а не наоборот.
Позиция кардинально отличается от той, которую лидер французских евроскептиков заявляла еще в 2016 году.
Сразу после обнародования итогов голосования в Великобритании она ликовала в Twitter: «Победа свободы! Теперь нам нужно провести такой же референдум во Франции и странах ЕС».
Еще более явную эволюцию претерпел лидер итальянской партии «Лига» и вице-премьер Италии (по сути — самый влиятельный ныне политик страны) Маттео Сальвини.
Перед выборами весной прошлого года он называл Евросоюз «сильным и устрашающим врагом», открыто восхищаясь британским решением уйти. Но уже в сентябре Сальвини говорил в интервью журналу Time, что считает своей миссией не разрушение, а спасение Европейского союза от текущей катастрофической политики (прежде всего в области миграции, но не только). Рим будет трансформировать ЕС изнутри.
Ирландия
Brexit действительно оказался во многом переломным опытом. И дело не только и не столько в экономических последствиях, о которых много говорят. Не случайно камнем преткновения на переговорах Лондона и Брюсселя стал чисто политический вопрос так называемого ирландского «предохранителя». Речь идет о ситуации, при котором Северная Ирландия, часть Соединенного Королевства, фактически останется в зоне действия законов ЕС, если Лондон и Дублин не договорятся о беспрепятственном взаимодействии Республики Ирландия и Ольстера после выхода Великобритании из союза.
Страхи и возмущение британских политиков объяснимы — это станет первым шагом к отделению Северной Ирландии. Но легко понять и ирландцев. Перспектива возникновения настоящей границы между двумя историческими частями страны чревата подъемом националистических чувств по обе стороны разделительной линии со всеми вытекающими последствиями.
Как известно, страсти по ирландскому вопросу относительно утихомирились всего 20 лет назад, когда протестанты-унионисты и католики-сепаратисты Ольстера при участии Лондона и Дублина подписали «соглашение Страстной пятницы».
И основано оно было во многом на том, что благодаря европейской интеграции границы становятся формальными. Вместе с границей могут вернуться и кошмары прошлого.
Некоторые комментаторы подозревают, что переговорщики с европейской стороны сознательно поставили «предохранитель» во главу угла, дабы в этот самый угол Великобританию и загнать. Так или нет — неважно.
Главное, что процесс выхода из ЕС наглядно продемонстрировал, насколько плотна общеевропейская нормативно-политическая ткань и сколь велики издержки от попыток ее разорвать.
Политический «контрольный пакет»
Ирландский вопрос — особый, но не единственный. В Мадриде, например, растет напряжение на фоне начавшегося суда над лидерами каталонских сепаратистов.
Одни — в основном левые — говорят о политическом произволе, другие — правые разного рода — о мягкотелости правительства в отношении разрушителей государства. Ну и так далее. Фрагментация ЕС автоматически обостряет все территориально-этнические конфликты. А ведь их преодоление либо как минимум смягчение — одно из неоспоримых достижений интеграции.
Партийный ландшафт в Европе быстро меняется. В первую очередь, все обращают внимание на рост национал-популистских движений. Это действительно заметно практически повсюду, но есть и более обширный процесс — фрагментация политического поля, его раздробление по разным линиям.
Большие, так называемые «народные», партии (социалисты и консерваторы) повсеместно теряют, а наверх выбиваются силы, либо прежде считавшиеся «нишевыми» (например, «зеленые»), либо крайние (справа, но отчасти и слева), либо те, кто откровенно «против всех».
Это означает нарастающие трудности с формированием дееспособных коалиций (теперь процесс в большинстве стран занимает многие месяцы после выборов), неустойчивость правительств и постепенное исчезновение самого понятия «контрольного пакета» в политике
Наиболее яркий пример — Латвия, где после бесконечных мучительных переговоров кабинет сформировала партия, получившая наименьшее число мест в парламенте.
Не в тонусе
К концу зимы 2019 года — за три месяца до выборов в Европейский парламент, исхода которых боится весь истеблишмент континента, — все крупные страны ЕС погружены в сложные внутренние проблемы.
К Великобритании, Франции, Германии и Италии присоединилась и Испания — там объявлены досрочные выборы, вероятна головоломка по итогам.
Сторонников ЕС, естественно, больше всего беспокоят германо-французские отношения, которые развиваются неровно. То под звон литавр подписывается Ахенский договор — развитие традиций «мотора интеграции», заложенных еще Елисейским договором де Голля и Аденауэра в 1963 году. То Эмманюэль Макрон в последний момент демонстративно отменяет приезд на Мюнхенскую конференцию по безопасности, где должен был выступать совместно с Ангелой Меркель.
Кстати, и сам «Ахен» вызвал неоднозначные отклики — перезапуск «двигателя» ЕС или поворот двух грандов на самостоятельный путь?
Оба лидера, к которым по очереди примеряли костюм реформатора Евросоюза, сейчас совсем не в тонусе, чтобы этим всерьез заняться. Макрон сражается с «жилетами». А яркую речь Меркель на ежегодной конференции в Мюнхене в конце минувшей недели комментаторы отчего-то называют последней — многие уверены, что в этом году канцлер досрочно уйдет с поста
Европейский союз напоминает сложную мозаику, которая прежде была выложена в красивую картинку, но теперь рассыпается, точнее спутывается.
Но чем запутаннее ситуация, тем меньше разговоров об отказе от самого проекта. Эту тему поднимают разве что откровенные маргиналы.
Чем ближе к власти оказываются даже так называемые популисты, тем отчетливее они осознают пагубность подхода «с плеча». А также тот факт, что ни один из отдельных элементов этой мозаики сам по себе никакой картинки не составляет, оставаясь фрагментом чего-то разрушившегося.
Прогнозы
Гипотетическое исчезновение ЕС ведь не будет означать возвращения к набору влиятельных мировых держав, каковыми были когда-то по отдельности Франция, Германия, Италия и пр.
Каждая из них окажется в уязвимом положении в современном по-прежнему глобальном, но при этом крайне эгоистичном мире.
Мозаику придется складывать по-новому.
Поэтому более ожидаемый сценарий на ближайшие годы — попытка переоформления европейской интеграции.
Чтобы Европа сохраняла свой общий потенциал (а только опираясь на него, она способна претендовать на значимую роль в мире), но без отчуждения элиты от «почвы», которая вызывает отторжение у избирателей разных стран.
Это значит больше национально-ориентированной риторики, меньше политической унификации и делегирования прав, но сохранение единого рынка и экономического каркаса. Такая модель, в принципе, соответствует представлениям сил, которые сейчас на подъеме, особенно по мере их эмансипации от «уличной» политики к кабинетной
Путь будет мучительным и опасным. Сначала в Европе должен сложиться новый политический ландшафт. Многие из ныне взмывших партий и движений просто исчезнут, кто-то из старых, напротив, удержится и даже наберет.
Но в целом направление изменений предсказуемо — большая национальная гибкость, более выраженный протекционизм, снижение интернационалистской и мессианской риторики.
Для России
Через десять лет Европейский союз станет совсем другим, хотя сегодня нет возможности описать, каким именно.
Исчезновение же ЕС полностью исключить нельзя, но оно маловероятно.
Разве что как следствие какого-то немыслимого сейчас стечения обстоятельств катастрофического характера.
Для России подобные перспективы скорее позитивны. Отношения с тем Евросоюзом, который возник после холодной войны, развивались мучительно, а потом и вовсе зашли в тупик.
Почему — отдельная история, но дело было не в случайных факторах, а в системной несовместимости.
Если коротко — ЕС прежнего устройства не предусматривает с соседями иных отношений, кроме как на основе европейских норм и правил. Россия в такую матрицу не вписалась, хотя когда-то и хотела.
Сейчас меняется вся структура мировых взаимосвязей и моделей развития, и так, что в перспективе откроются возможности для другой формы отношений. Может быть, в рамках Большой Евразии, может быть, в более сложных и меняющихся конфигурациях. Но в любом случае Россия заинтересована в Европейском союзе, который, во-первых, более гибок и способен на различные форматы кооперации, во-вторых, настроен прагматично на реализацию своих экономических интересов, менее подверженных политическим обязательствам
Чего России точно невыгодно, так это распад Евросоюза с превращением Европы в арену многообразных противостояний и даже объект внешней борьбы за ее наследство.
Исторический опыт показывает, что когда в Старом Свете начинались крупные проблемы, они обязательно в том или ином виде захлестывали Россию, иногда с крайне тяжелыми последствиями.
Европейская интеграция стала в какой-то момент действенным лекарством от недугов, которыми европейская политика болела столетиями.
Будет обидно, если прививка перестанет действовать. И опасно.
