Ряд фундаментальных факторов толкает Украину к распаду. Однако среднесрочно наиболее вероятен сценарий существования практически независимых от центральных властей автономий, номинально объединенных в единое государство.
Интересы России
Ирония ситуации в том, что к Украине лишь косвенно относится наиболее принципиальный для Москвы аспект украинского конфликта: допустимо ли было «проглотить» демонстративные поощрение и одобрение Западом государственного переворота в зоне базовых интересов России.
Присоединением Крыма и поддержкой сепаратистов Донбасса Москва не только показала готовность к жесткой конфронтации, но и вынудила Запад взять на себя ответственность за исход конфликта и поддержание Украины «на плаву». При такой стратегии помощь сепаратистским территориям Донбасса в статусе почти независимой автономии приобрело для Москвы самостоятельное значение. Не только потому, что «сдача Новороссии» воспринималась бы как поражение России, но и поскольку это стало важным инструментом воздействия на ситуацию.
Впрочем, с точки зрения перспектив интеграции Украины Москве и в долгосрочном плане предпочтительнее теперь ее максимальная децентрализация. При этом важен не столько формальный статус центральной украинской власти, сколько реальная возможность прямого торгового, инвестиционного и информационного взаимодействия с украинскими регионами. Децентрализация, в частности, является также дополнительным инструментом блокирования возможности вступления Украины в НАТО (хотя вероятность этого в обозримом будущем уже и так весьма умозрительна, прежде всего, в силу низкой заинтересованности НАТО – см. далее).
Успешно пережив украинский кризис, Москва получит существенные стратегические дивиденды:
- Консолидация элит и всего общества (в т.ч., вероятно, заметное упрощение и удешевление президентской выборной кампании 2018 г.).
- Значительный рост политического авторитета в мире, прежде всего, у потенциальных союзников по корректировке мирового порядка. В определенной степени это касается и оппонентов: возможно, они начнут вести себя в зоне российских интересов более осторожно.
- Стресс-тестирование и ликвидация ключевых системных уязвимостей (кредитно-финансовой отрасли, IT-инфраструктуры, сетей связи, доступа к критически важным технологиям и т.п.)
- Тестирование боеготовности армии и спецслужб.
Многие аналитики драматизируют ограничение доступа к западному финансированию. Конечно, краткосрочно это острая проблема для бизнеса. Однако вне парадигмы «всеблагой глобализации» понятно, что сокращение иностранных инвестиций сопряжено и с позитивными эффектами. Прежде всего, снижаются политические риски внешнего финансирования. Кроме того, создается потенциал роста технологической независимости (дешевое связанное финансирование инвестиций часто предоставляется без передачи базовых ноу-хау) и повышения финансовой стабильности (иностранные портфельные инвестиции очень волатильны и «пугливы»). В целом текущие экономические потери России от войны санкций вряд ли могут превысить 1–2% ВВП в год, что весьма неприятно, но само по себе, по большому счету, некритично.
Вместе с тем, эскалация конфликта, видимо, чревата уже чрезмерными потерями и рисками. В частности, остро стоит ряд долгосрочных стратегических проблем:
- Потеря доступа к целому ряду важных технологий.
- Негативное влияние на процесс евразийской интеграции, прежде всего, с Казахстаном и Белоруссией.
- Замедление развития ряда базовых отраслей (станкоинструментальной, тяжелого машиностроения и др.).
- Замедление развития ОПК и перевооружения (в т.ч. мобильного компонента ядерной триады).
С учетом сложного комплекса факторов Москве целесообразно настраиваться не на «победу любой ценой», а на достижение разумного, приемлемого по базовым параметрам компромисса. Судя по «минскому» процессу и прочим сигналам, именно в таком направлении Россия и действует.
Интересы Запада
Нередко (особенно в украинских источниках) встречается мнение, что Украина представляет для Запада некий существенный интерес в качестве экономического и/или военно-стратегического партнера. Украина занимает во внешней торговле около 1% у ЕС и около 0,1% – у стран Америки, что уже вполне характеризует ситуацию в отношении ее экономического значения. Причем украинский экспорт на Запад – это примерно на 90% сырье и полуфабрикаты, не относящиеся к числу стратегических ресурсов.
И из тактических, и из политических соображений трудно ожидать, что развертывание потенциала НАТО на Украине могло бы быть выше, чем в Восточной Европе, где он с геостратегической точки зрения весьма близок к нулю. Ведь минимум половина ядерной триады России либо дислоцирована вне оперативного соприкосновения с европейским ТВД, либо мобильна. Поэтому в военном отношении значение Украины для Запада малосущественно.
Соответственно, невооруженным взглядом видно, что НАТО, несмотря на вежливые реверансы типа «наши двери открыты», относится к перспективе приема Украины, мягко говоря, весьма сдержанно и осторожно, постоянно акцентируя «необходимость соблюдения стандартов и принципов альянса». Таким образом, как справедливо отмечают многие авторы, в действительности исходные интересы Запада – так сказать, «от противного»: минимизировать вовлечение Киева в интеграционную орбиту России. И на текущем этапе данная задача увенчалась определенным успехом: значительная часть элит и населения Украины настроены антироссийски.
По данным Киевского международного института социологии, за 2014 г. доля однозначно плохо относящихся к России украинцев увеличилась почти в 4 раза: с 13% до 48%. Хотя устойчивость этого эффекта сомнительна (известно, что, возврат к business as usual между бывшими противниками часто происходит уже через несколько лет), определенное время отравлять атмосферу он будет.
Бюрократия и соответствующая часть политикума ЕС с удовольствием посмаковали свой результат – очередной «выбор европейского пути». Прогнозировался и некоторый экономический эффект – но настолько малозначительный, что о нем на общем драматическом фоне и не вспоминают. Однако, как уже отмечалось выше, в результате переформатирования конфликта Россией на первый план вдруг вышел совершенно другой вопрос: готов ли Запад взять на себя ответственность за поддержание Украины «на плаву»? Для Вашингтона данный вопрос в силу амбиций глобального лидера и в контексте целой серии внешнеполитических провалов в аналогичных ситуациях – достаточно принципиальный, можно сказать, прецедентный.
Очевидно, явное «юридическое» отложение Донбасса однозначно воспринималось бы как очередной провал США (и Запада в целом) и успех Москвы. Но вследствие «повышения ставок» Запад столкнулся с совершенно непредвиденными серьезными расходами:
- Официально прорабатываемые планы кредитов (перспективы возврата которых весьма туманны) и безвозвратной помощи Киеву – уже порядка 40–50 млрд долларов. А ведь в декабре 2013 г. речь шла лишь о суммах в пределах 5 млрд долларов. На запросы Януковича о дополнительной помощи ЕК отрезала: «Соглашение об ассоциации с ЕС – это соглашение о сближении, процветании и инвестициях. Оно не требует никаких компенсаций».
- Только прямые потери Европы от войны санкций (снижение европейского экспорта) – порядка 30–50 млрд долларов в год.
- Существенная (пока в основном вероятностная) статья затрат – военная. При всей смехотворности попыток объявления военной угрозы со стороны России, держащей золотовалютные резервы на Западе и на 70–80% зависящей от Запада по критическому импорту (лекарства, технологии, оборудование, семена и т.п.): если военная угроза декларируется – таки надо повышать военные расходы. Для Европы – хотя бы с нынешних 1–1,5% до уже давно обещаемых 2% ВВП. Что составляет порядка 50 млрд долларов в год.
В принципе это деньги для Европы (80–90% затрат/потерь приходится на нее) не такие уж большие (около 1% ВВП) – однако приемлемые только, если есть понимание их разумности. А расходовать/терять их в связи с какой-то Украиной или амбициями США, которые сами по себе никому особенно не интересны, – очень не хочется. Тем более, когда на фланге различные греки, итальянцы, испанцы, болгары, венгры и др. настойчиво спрашивают: «А как же мы?!»
Кроме того, достаточно чувствительны и социально-политические аспекты войны санкций из-за роста безработицы и проблем бизнеса в ряде отраслей.
В целом в силу менее централизованной и более открытой структуры общества для истеблишмента Запада негативные эффекты конфликта оказываются заметно чувствительней, чем для России, экономика которой объективно испытывает гораздо более серьезные трудности.
С учетом всего комплекса факторов, несмотря на принципиальность конфликта для США, для Запада также предпочтительнее компромисс, а не ориентация на «абсолютную победу».
Внутриукраинские драйверы
Степень ценностной раздробленности украинского общества наглядно характеризует двукратная региональная дифференциация отношения к России. Например, по данным Киевского международного института социологии, доля однозначно негативно относящихся к России украинцев составляет:
- 33–36% в Восточном и Южном макрорегионах – Днепропетровская, Донецкая (включая территории сепаратистов), Запорожская, Луганская (исключая территории сепаратистов), Николаевская, Одесская, Харьковская, Херсонская области
- 70% в Западном макрорегионе – Волынская, Закарпатская, Ивано-Франковская, Львовская, Ровенская, Тернопольская, Хмельницкая, Черновицкая области.
По разным оценкам «выбор европейского пути» на данный момент поддерживает около 70–80% украинцев за пределами сепаратистского Донбасса. Однако, как это типично для широких масс (в особенности, посткоммунистических стран), данный «выбор» на самом деле представляет собой не более, чем желание приобщиться к европейскому благосостоянию, –без ясного осознания того, что за высокий жизненный уровень развитого капитализма европейского образца необходимо дорого заплатить: многолетним затягиванием поясов, высокой структурной безработицей, сокращением многих видов привычной халявы, резким изменением жизненного уклада. Соответственно, шоковая терапия по рецептам МВФ неизбежно породит массовые протесты – и, с учетом совкового менталитета, похлеще, чем в Греции. Подобные волнения и беспорядки всегда резко активизируют тенденции к распаду (как, в частности, наглядно демонстрировала Россия в 90-е гг.).
Что касается украинской элиты, похоже, она явно не способна объединиться вокруг строительства единого национального государства. Безусловно, значимая группа политикума, чиновничества и силовиков заинтересована в сильном центре и «вертикали власти». Однако группа эта несплоченная, рыхлая, раздираемая конкуренцией и противоречивыми личными интересами.
За пределами Донбасса уже сформировались отчетливые региональные «квазиавтономии» (Днепропетровск, Харьков, Львов и др.). Процесс децентрализации страны де-факто запущен, но пока протекает преимущественно в скрытой, «теневой» форме, что вполне реально в условиях тотальной коррупции. Популярные метафоры типа «герцог Коломойский» при всей их ироничности довольно адекватно отражают «псевдофеодальную» структуру социума.
К тому же автономизация части Донбасса (в последние месяцы стало окончательно понятно, что силовыми методами Киев решить проблему сепаратизма не способен) естественно, породила в других украинских регионах психологическую матрицу: «Почему им можно, а нам нельзя?» Конечно, нельзя недооценивать роли личности в истории: иногда буквально один человек творит в политике настоящие чудеса. Но пока признаков появления мощного лидера масштаба Людовика XI, Ивана III, Бисмарка, Путина, способного «собрать украинские земли», не просматривается.
Вероятный сценарий развития
В ближайшие 3–5 лет наиболее вероятный вариант политического устройства Украины – мозаика практически самостоятельных автономий, номинально объединенных в единое государство. Такой компромисс приемлем для всех основных акторов:
- Москва, продемонстрировав и способность к успешной жесткой конфронтации с Западом, и разумную гибкость, значительно нарастит политический капитал. Можно будет вернуться к интеграции «мягкой силой» украинских регионов. Снимутся стратегические опасения Казахстана и Белоруссии. Большая часть санкций Европы (и, вероятно, часть санкций США) будет отменена.
- Запад сохранит лицо, гордо отчитавшись о сохранении мирового порядка и в основном (вынося Крым за скобки) успешном урегулировании украинского конфликта. Европа сэкономит за счет отмены санкций и неувеличения военных расходов. Вероятна также экономия за счет участия России в финансировании Украины (как минимум, в Донбассе).
- Центральные украинские власти, гордо отчитавшись о победоносном отражении агрессора, более или менее сохранят лицо и формальный статус самых главных, сэкономят на прекращении войны.
При сохранении в целом существующего баланса сил и интересов основных геополитических игроков Украина может «зависнуть» в таком промежуточно-компромиссном статусе на длительный период. Однако, как показывает исторический опыт, автономии с высокой степенью реальной самостоятельности рано или поздно склонны к полному отделению. Тем более, что вероятна внешняя подпитка центробежных тенденций – как минимум, со стороны России. Ведь тесная интеграция украинских регионов – одна из естественных фундаментальных геостратегических задач России. Наиболее значим, вероятно, социально-идеологический аспект: преодолеть элементы «угасания», придать дополнительный импульс развитию потенциала и пассионарности российского социума.
При этом Россия (по крайней мере, при сохранении основных принципов политики нынешнего режима) вряд ли будет ориентироваться на прямое присоединение украинских территорий – крымская модель, вероятно, останется лишь «бронепоездом на запасном пути», для экстремальных обстоятельств. Скорее будет использоваться «приднестровско-абхазский» сценарий. Как показывают последние десятилетия, Москва вполне оценила и взяла на вооружение в качестве базовых концепцию и опыт «ассоциированного» функционирования ЕС.
Вполне возможно, сходным образом действовать по отношению к части регионов Украины будут и другие граничащие с ней страны (особенно Польша): ведь «европейский путь» – вещь диалектическая (как продемонстрировал, например, югославский случай).
