Для меня очевидно: Михаил Горбачёв – центральная фигура конца ХХ столетия. Он войдет в историю как политик, изменивший не только свою страну, но и все человечество, оказавший влияние на весь ход мирового развития. При этом отнюдь не удивительно, что в самой России деятельность последнего генерального секретаря ЦК КПСС многие оценивают критически: перемены такого масштаба не бывают безболезненными, и оценить их объективно можно только на расстоянии – географическом или временном.
Горбачёва часто упрекают за отсутствие у него продуманной и четкой стратегии, что, мол, и привело к распаду СССР. Однако Советский Союз был страной не просто гигантской, а еще и невероятно многообразной в этническом, социальном, культурном плане. Не надо иллюзий: упорядоченно править таким государством и тем более осуществлять глубокие социально-экономические и политические преобразования на основе стройного плана практически невозможно. И когда прежняя тоталитарная система полностью изжила себя, бурный процесс был неизбежен.
Для сравнения возьмем, к примеру, Португалию. Это небольшая и однородная страна, границы которой, по сути, не менялись с 1293 года и в которой всегда, в отличие от Советского Союза, функционировала рыночная экономика. Но даже здесь переход от авторитарного режима к демократии после апрельской революции 1974-го был чрезвычайно трудным: мы пережили кризисы и потрясения, а стабильная демократическая система установилась только спустя почти целое десятилетие. Португальцам хорошо знакомы и те из российских проблем, которые связаны с распадом империи: деколонизация сопровождалась многолетними междоусобными войнами, нам пришлось принять сотни тысяч соотечественников, вынужденных покинуть Африку.
Признание того факта, что перемены никогда не бывают легкими, не означает, будто все, что происходило в России за последние два десятилетия, было неизбежным и приемлемым. Думаю, все мы до сих пор расплачиваемся за отсутствие солидарности с российским народом, за отсутствие понимания и мудрой поддержки извне в период переходного процесса. Эйфория, связанная с быстрым и мирным распадом советского блока в конце 1980-х годов, породила ложное представление о том, что труднейшие проблемы трансформации можно решить очень быстро, словно по мановению волшебной палочки.
Такой подход я могу назвать либо чересчур наивным, либо крайне циничным. В качестве панацеи предлагалась идеология неолиберализма, наиболее радикальные приверженцы которой задавали тогда тон в мировой экономической науке. По сути, вместо того чтобы учесть особенности экономической структуры переходных стран, использовать потенциал каждой из них, Запад навязывал им якобы универсальную либеральную модель, да еще в такой экстремальной форме, которой ни в одном из самих западных государств просто быть не может. Но как могли подобного рода рецепты быть действенными, например, в России, где большевики искоренили все традиции свободного предпринимательства?
Ключевой проблемой политики Запада было нежелание признать специфический характер происходящих процессов, сомнительное убеждение в том, что эта огромная страна за несколько месяцев или лет сможет пройти путь, на который западные страны и общества потратили более столетия. Цену, заплаченную за столь резкую трансформацию, многие не без оснований считают непомерной. Более того, целый ряд проблем и неблагоприятных тенденций, наблюдаемых ныне в России, – прямое следствие того типа преобразований, что осуществлялись в 1990-е годы. Поэтому истинные результаты политики неолиберального фундаментализма нам, возможно, еще предстоит увидеть.
Социал-демократический подход помог бы сделать перемены более медленными и плавными, избежать значительного социального расслоения общества. Суть современной социалистической мысли можно выразить следующей формулой: рыночной должна быть экономика, а не общество. России же пытались навязать одновременные рыночные преобразования и того и другого. Если мы посмотрим, к примеру, на Скандинавские страны, где социал-демократические идеалы получили воплощение в наиболее полной форме, то бросается в глаза очень важная роль государства в обеспечении социальной солидарности и сплочения нации. Однако же иностранные советники не рекомендовали Кремлю следовать этим путем.
Часто приходится слышать, будто конец советского коммунизма стал-де историческим поражением левой – социалистической, социал-демократической – идеи. На мой взгляд, крах СССР доказал как раз обратное – что социалистическая и социал-демократическая мысль победила в жесткой идеологической конфронтации с коммунистическими партиями 3-го Интернационала. Жизнь показала правоту меньшевиков в споре с большевиками.
Из пяти стран, лидирующих в начале XXI века в мировом рейтинге конкурентоспособности, три расположены в Северной Европе. Уровень жизни среднего гражданина Швеции намного выше по сравнению с уровнем жизни среднего гражданина США. Это означает, что социалистическая модель в своей социал-демократической версии способна быть успешной не только в плане социальной солидарности, но и в деле построения в высшей степени эффективной рыночной экономики. Но нельзя путать социализм с огосударствлением экономики.
Что действительно доказало свою полную историческую несостоятельность, так это государственная и общественная система, которую пытался построить Владимир Ленин. Переход от марксизма к ленинизму сделал невозможным осуществление настоящего коммунистического проекта, который включал бы в себя присущие нашей цивилизации ценности гуманизма; в них, кстати, россияне внесли неоценимый вклад. Ленин был прежде всего политиком, и он, навязав стране диктатуру пролетариата, обрек на провал не только свой политический проект, но и собственное понимание социализма.
К слову, даже бывший лидер португальских коммунистов Алваро Куньял, до сих пор защищающий ленинское наследие, признал несколько лет назад: советские руководители ошибались, полагая, что можно изменить природу человека. Попытки преобразовать общество тоталитарными методами всегда оканчиваются плачевно, несут разрушительные последствия, какие бы высокие идеалы при этом ни провозглашались.
Конечно, идеи социал-демократии развиваются и претерпевают изменения в современном мире, и одно из самых заметных проявлений этого – теория «третьего пути» британского социолога Энтони Гидденса, наиболее значительного из современных идеологов социал-демократии. Его философия направлена на то, чтобы заострить внимание на целом ряде ценностей, связанных с инициативой личности, с необходимостью осуществления подлинной модернизации экономики. Это никоим образом не противоречит социал-демократическим идеалам.
Тем не менее часто можно слышать, что различия между идеологиями якобы стираются, а современные левые лидеры, такие, как Тони Блэр в Великобритании или Герхард Шрёдер в Германии, остаются таковыми лищь номинально. Но у меня нет никакого сомнения в том, что проводимые Блэром и Шрёдером реформы не выходят за социал-демократические рамки. Да, некоторые лозунги, особенно будучи выдернуты из общего контекста, звучат не вполне привычно. Но если внимательно проанализировать социальную и экономическую политику, проводимую в последние годы в Великобритании, на родине «третьего пути», то мы увидим огромный прогресс в области занятости, в развитии образования, в сфере борьбы с бедностью и социальным расслоением. Методами государственного регулирования экономики стимулируются темпы роста, создание новых рабочих мест, поднимается уровень консолидации общества.
Очевидно, что модернизация проводится в Великобритании иначе по сравнению с большинством других стран на европейском континенте, что отражает ее многочисленные национальные особенности. Англосаксонские общества вообще существенно отличаются от континентальных, равно как государства юга Европы вовсе не похожи на страны севера. Поэтому одни и те же принципы и ценности на практике могут воплощаться в разных формах.
Вообще, умение проявить гибкость и стремление к переменам, готовность к обновлению, открытость – эти качества являются залогом развития любой общественной модели. Коммунистическая система советского типа проявила свою полную неспособность реагировать на вызовы времени, что и привело ее к краху. В молодости я горячо приветствовал Пражскую весну Александра Дубчека, видя в ней шанс на мирную трансформацию тоталитарных режимов Восточной Европы. Ростки реформ были жестоко погублены по приказу из Кремля. Будь советские вожди чуть более терпимыми, возможно, и судьба самого СССР сложилась бы иначе, а Россия быстрее и с куда меньшими потерями пришла бы к демократии.
Главная задача Социалистического интернационала – всемерно содействовать мирной и плавной трансформации государств и обществ в направлении справедливости и демократии. Но демократию невозможно навязать извне, насадить силой и военными действиями, тем более в одностороннем порядке и в обход международного права.
Россия, переживающая глубокие метаморфозы, ищет свое новое место в мире. Это нелегко – ведь многие страны сталкивались с проблемой утраты привычного влияния, поиска постимперской, посттоталитарной идентичности. Если мы обратимся к истории России, то становится очевидно, что ее место – на европейской политической сцене. В коммунистическую эпоху СССР, вступив в противостояние с Соединенными Штатами, в определенной мере утратил свое место в Европе, неотъемлемой частью которой всегда была Россия, утратил влияние на собственно европейскую политику. Расширение Европейского союза можно назвать его новыми объятиями с Россией, страной, без сомнения, европейской.
