В последних номерах журнала «Россия в глобальной политике» развернулась эмоциональная полемика по поводу трений во взаимоотношениях России и «Запада» (за неимением лучшего термина). Свое мнение высказали министр иностранных дел России Сергей Лавров, Сергей Караганов, Константин Косачев, Алексей Арбатов, а со стороны Вашингтона – Томас Грэм. Хотелось бы тоже высказаться по этой проблеме с точки зрения Западной Европы.
Сегодняшнюю ситуацию полезно сравнить с тем, что происходило шесть или семь лет назад. В начале нового тысячелетия мир был настроен оптимистично. В 2000 году Дэвид Герген, бывший советник президентов США Клинтона, Рейгана и Никсона, начал свою книгу Eyewitness Power («Очевидец силы») такими словами: «Вполне возможно, что мы живем на заре нового золотого века». Он видел политические, экономические, научные и культурные силы, способные помочь будущим поколениям «подняться на фантастические высоты, о которых грезил еще Вудро Вильсон. Люди будут восклицать от радости, веселиться и торжествовать». Нужно быть неисправимым романтиком, чтобы написать нечто подобное сегодня после событий 11 сентября 2001-го, фиаско в Ираке и распространения волнений и беспорядков по всему Ближнему Востоку – от Ирана и Пакистана до Афганистана – либо на фоне усиливающихся опасений по поводу изменения климата на планете.
Россия была одним из поводов для оптимизма в западном мире. Она быстро оправилась от потрясения 1998 года. Во время первых трех лет пребывания на президентском посту Владимир Путин установил прочные отношения с лидерами западного мира и много сделал для восстановления репутации страны на международной арене. Он посылал важный сигнал – Россия жаждет развивать связи с мировым бизнесом и привлекать зарубежные инвестиции. Москва стремилась стать значимым игроком в мировой экономике и вступить в ВТО. Укрепление внутриполитической стабильности в России всячески приветствовалось, ей аплодировали за умелое проведение макроэкономической политики и важные шаги, предпринятые для реформирования и перестройки экономики. Главным раздражителем в отношениях служили способы ведения войны в Чечне (хотя на Западе не было и нет симпатий к чеченскому терроризму).
Россия и Запад вышли на новый качественный уровень сотрудничества. Моментальная реакция Москвы на террористические акты в США 11 сентября 2001 года еще больше укрепили это доверие.
Как же все изменилось к концу 2007-го! Совершенно очевидно, что доверие, которое стороны питали друг к другу до 2003 года, улетучилось. Являются ли нынешние разногласия этапом в развитии отношений или фундаментальным расколом? Отвечает ли интересам России и Западной Европы наличие столь глубокой пропасти, которая их разделяет? И каковы перспективы возрождения более конструктивных связей?
ПОЧЕМУ ОТНОШЕНИЯ СТАЛИ НЕПРИЕМЛЕМЫМИ?
В своей статье «Новая эпоха противостояния» («Россия в глобальной политике», № 4, 2007 г.) Сергей Караганов утверждал, что Запад и Россия вступили в новую фазу противостояния, которая отличается от холодной войны, но может оказаться даже опаснее. По его словам, Запад оставил надежду превратить Россию в дружественное ему государство и теперь смотрит на нее с позиций «нового сдерживания». Ранее («Россия в глобальной политике», № 2, 2007 г.) Алексей Арбатов, комментируя реакцию на февральскую речь президента РФ Владимира Путина в Мюнхене, вопрошал, не стоим ли мы на пороге новой холодной войны?
Некоторые политики и обозреватели как на Западе, так и на Востоке были бы рады воскресить холодную войну, поскольку это облегчает сочинение сенсационных газетных заголовков. Я согласен с Карагановым и Арбатовым, что аналогии с холодной войной не выдерживают сколько-нибудь серьезной критики и от этой риторики следует отказаться.
У холодной войны было несколько причин. Это и столкновение идеологий, и прямая взаимная военная угроза, и опосредованное противостояние СССР и Запада в Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и в Латинской Америке, и советская политика в отношении стран Центральной и Восточной Европы в рамках Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи, и, наконец, изолированность советского режима (низкий уровень торговли, разные экономические системы, строго контролируемые обмен информацией и контакты между людьми). Ни одной из этих предпосылок сегодня не существует.
С точки зрения бывшего западноевропейского дипломата, я бы объяснил нынешние проблемы пятью причинами.
Во-первых, хотя это может быть иррационально, наследие прошлого неизбежно сказывается на наших отношениях. Исторические эмоции, глубоко укоренившиеся в подсознании народов, легко воспламеняются под влиянием соответствующих событий – таких, как убийство политических оппонентов, ракеты, падающие на территорию соседних стран либо мучительные споры по поводу военных памятников. Сами по себе это серьезные вопросы, но их влияние на политику многократно усиливается историей (а политики охотно манипулируют ими). Само слово «НАТО» неизбежно вызывает в России отрицательные эмоции.
Наследие прошлого дает о себе знать повсеместно. События 90-летней давности все еще омрачают взаимодействие Турции и Армении, а не так давно повредили американо-турецким связям. Раздел Ирландии произошел в 1921 году. В 1973-м Великобритания и Ирландская Республика вместе присоединились к Европейскому экономическому сообществу. Однако Ирландия остается одной из немногих стран, в которых английская королева не побывала с официальным визитом за все время своего долгого пребывания на троне. В качестве примеров можно привести Францию и Алжир, Японию и Китай, Японию и Корею, Германию и Польшу или Германию и Чешскую Республику. Холодная война закончилась всего полпоколения тому назад, и память о ней будет жить еще, как минимум, одно поколение.
На Западе явно недооценивают, сколь болезненно реагируют россияне на хаос и унижение 1990-х годов. Их страна, которая когда-то была гордой сверхдержавой, распалась совершенно неожиданно, потеряв две пятых своего населения и значительную часть территорий.
Не стоит удивляться стремлению россиян вернуть себе уважение, независимость, достоинство, «суверенитет», а также тому, что политическое руководство подхватило и воплотило в жизнь эти желания. Не стоит удивляться и тому, что в Кремле преувеличивают возрожденную мощь страны. Другим державам с имперским менталитетом, например, Великобритании, понадобилось полвека для того, чтобы психологически свыкнуться с утратой статуса и найти новую точку равновесия. Бóльшая часть населения России, как и ее руководители сформировались в советское время. Безусловно, это накладывает отпечаток на их мировоззрение, но это не значит, что Россия вернется к временам Советского Союза.
Во-вторых, мы расплачиваемся за несбывшиеся ожидания обеих сторон, которые объяснялись наивностью, невежеством или непониманием происходящих событий. Разочарование усугублялось старыми подозрениями. Солженицын назвал это «столкновением иллюзорных надежд с действительностью».
Среди россиян бытует глубоко укоренившееся мнение, будто Запад сознательно пренебрег возможностью принять Россию с распростертыми объятиями, не оказал ей помощь, а попытался эксплуатировать ее слабости. Караганов подчеркивает это настроение, утверждая, что «пока Россия была слаба, ее не пригласили вступить в “клуб” развитых демократий». Солженицын сетует на то, что Запад отверг руку помощи, протянутую Россией после событий 11 сентября 2001 года (Der Spiegel, 23.11.2007).
Это миф. Конечно, в отношении западных стран к Москве в начале 1990-х просматривается изрядная доля наивности, желаемое принималось за действительное. Во многом Запад вел себя бестактно и покровительственно, хотя делал это непреднамеренно. Но нельзя забывать, что уже в начале 1990-х Россию приняли в ряд демократических «клубов», ей было предложено самое широкое участие во всевозможных международных организациях. Москва стала членом МВФ и Совета Европы. В Соглашении о партнерстве и сотрудничестве между Европейским союзом и Россией было заявлено о «стратегическом партнерстве, основанном на общих интересах и ценностях». Президент Борис Ельцин приглашался на саммиты «Большой семерки», которая таким образом впоследствии превратилась в «Большую восьмерку». С учетом событий 11 сентября 2001 года был учрежден Совет Россия – НАТО, а в 2002-м на саммите G8 в Кананаскисе президент Путин был удостоен чести провести в России в 2006 году встречу лидеров «Большой восьмерки».
Из каких «клубов» Россия была исключена? Что касается Евросоюза, то Москва сама не захотела присоединяться к нему (а пожелай Россия стать его полноправным членом и согласись ЕС ее принять, потребовалось бы много лет на то, чтобы привести российскую экономику и политическую систему в соответствие с европейскими нормами). Россия не подавала заявку на вступление в НАТО (такая возможность обсуждалась, но конкретных шагов не было предпринято). ВТО – это не «клуб» демократий, а торговая организация, действующая на основании четких правил. Переговоры о вступлении в нее России, пусть и медленно, но продвигаются. ОЭСР, «клуб» с более низким статусом, рассматривает вопрос о принятии в свои ряды Москвы.
Таковы факты, но в политическом смысле не так важны они, как стойкое ощущение отверженности и изоляции, сохраняющееся в России. Его крайним выражением является обвинение Запада в попытках ослабить или даже «расчленить» Российскую Федерацию. Может ли в это поверить человек в здравом уме? Это предположение абсолютно ни на чем не основано. Чем мог бы руководствоваться Запад, пытаясь расчленить Россию? Распад России со страшными последствиями для Западной и Центральной Европы был самым жутким кошмаром, преследовавшим западных политиков в начале 1990-х.
В-третьих, по наиболее важным глобальным вопросам между Россией и Западом нет фундаментальных расхождений. В некоторых областях наши интересы, конечно, не совпадают. Москва не разделяет позицию США и Великобритании по вопросу об Ираке, однако в этом с ней согласны многие страны Западной Европы. Россия теперь гораздо активнее отстаивает свои интересы на Ближнее Востоке, в Азии, в некоторых странах Африки, в Латинской Америке, и она имеет на это полное право в рамках международного законодательства.
В-четвертых, препятствием для сотрудничества являются разные ценности. В своей статье министр иностранных дел РФ Сергей Лавров попытался исключить этот вопрос из межгосударственных отношений: «Вестфальская система, которую в определенных кругах стало модным критиковать, вывела ценностные различия за рамки межгосударственных отношений. С данной точки зрения холодная война означала движение вспять. Надо ли продолжать идти по этому пути назад, который может вести только к конфронтации?».
Но нравится нам это или нет, в XXI столетии ценности играют важную роль в международных отношениях. Иначе зачем Генеральный секретарь ООН (при широкой поддержке других членов мирового сообщества) стал бы вмешиваться во внутренние дела Бирмы? Россия присоединилась к Совету Европы и подписала Европейскую конвенцию о защите прав и основных свобод человека. Она подписала документы, в которых декларировала, что разделяет ценности Европейского союза, и вступила в «клуб» восьми наиболее развитых в промышленном отношении демократий. Государства, не имеющие общих ценностей, конечно же, могут сотрудничать, но лишь в тех областях, где у них имеются общие интересы. Однако подлинное партнерство и совместное членство в демократических «клубах» требует общности ценностей. Ощущение того, что наши ценностные установки расходятся, особенно в том, что касается верховенства закона, наносит серьезный урон отношениям.
В-пятых, эти разногласия обыгрываются во внутриполитических целях, и этим грешат обе стороны. Арбатов предостерегает: «Те, кто в России и на Западе пытается набрать очки на конфронтации, безответственно превращают важнейшие национальные интересы своих государств в разменную монету внутриполитических игр».
Преувеличение внешней угрозы — старая политическая уловка. В 1991 году Москва оказалась в идеологическом вакууме и переживала кризис самоопределения. Некоторые утверждают, что антизападничество стало новой «национальной идеей», а для сплочения народа используется национализм с сильным привкусом ксенофобии.
Безусловно, часто повторяемое утверждение, будто Запад пытается ниспровергнуть и ослабить Россию, используется для определенных целей, чтобы оправдать усиливающийся контроль над гражданским обществом, ограничение гражданских и политических прав и возрождение былой мощи органов внутренней безопасности. Поскольку в наше время невозможно оградить страну от критики извне, самой эффективной контратакой является объявление критиков опасными и дестабилизирующими силами. Мне представляется, что антизападная риторика Кремля предназначена прежде всего для внутреннего употребления.
ОПАСНОСТЬ КОНФРОНТАЦИИ
Если нейтральный наблюдатель, прилетевший, к примеру, с Марса, прочтет газетные заголовки последних месяцев, у него сложится впечатление, что Россия пребывает в состоянии ожесточенного и длительного противоборства с Западом. Но если бы этот «марсианин» побывал на одной из десятков встреч, на которых мне довелось присутствовать в этом году в России (деловые контакты, переговоры между российскими и транснациональными компаниями по совместным проектам, семинары по управлению, реформе образования, гражданскому обществу и т. д.), он пришел бы к противоположному выводу.
То, что происходит сегодня, нельзя назвать конфронтацией в полном смысле этого слова. Российское руководство продвигает идею «суверенного государства» по образцу великих держав XIX века и использует все рычаги, которые имеются в его распоряжении, чтобы возродить былое влияние страны на международной арене. Однако я не думаю, что Кремль избрал противостояние с Западом в качестве стратегического курса. Это стоило бы России слишком дорого и не отвечает ее национальным интересам.
Точно так же ни Евросоюз, ни США не стремятся к конфронтации. Москва стала более неудобным партнером для Запада, а в некоторых областях даже прямым конкурентом, но никак не угрозой, которую нужно сдерживать.
Стало быть, Сергей Караганов не прав, предостерегая, что нынешнее противостояние может быть еще опаснее того, которае было в прошлом? В своей статье Алексей Арбатов привел перечень разногласий, способных привести к таким последствиям. Это выход из соглашений о контроле над вооружениями, возможная цепная реакция после провозглашения независимости Косово, опасность вооруженного конфликта между Россией и поддерживаемыми НАТО Грузией и Молдавией, риск гражданской войны в Украине.
Вместе с тем ядерная проблема Ирана приблизилась к кульминации. Тегеран играет в опасную игру балансирования на грани войны. Риторика Вашингтона напоминает подготовку к военной кампании в Ираке (уроки которой, похоже, так и не были усвоены администрацией Джорджа Буша), и кандидаты на президентский пост соревнуются между собой в воинственных высказываниях. Ни один здравомыслящий человек не хочет видеть Иран в «клубе ядерных держав», но вопрос в том, как предотвратить эту неоспоримую угрозу. До сих пор Тегеран был источником скорее тактических, чем стратегических разногласий между Россией и Западом. Но если Соединенные Штаты применят военную силу, то Кремль выступит решительно против и последствия могут оказаться чрезвычайно серьезными.
КУДА ДВИЖЕТСЯ РОССИЯ?
Оценка внутренней российской политики имеет фундаментальное значение для понимания того, как Россия и Запад должны строить свои взаимоотношения.
Избитым клише стала фраза «Россия стоит на распутье». Точнее было бы сказать, что страна миновала эту точку четыре года тому назад, а следующая развилка далеко впереди. Теперь мы понимаем, что 2003-й был поворотным моментом во внутренней и внешней политике.
Звон нефтедолларов обернулся похоронным набатом для реформ. Кремль отверг мысль о «стратегическом партнерстве» с Западом. В этом больше нет потребности: Россия достаточно сильна, чтобы проводить полностью независимую политику, ей больше не нужно идти на уступки западному миру либо считаться с его точкой зрения. Она сама способна диктовать условия. Российские лидеры больше не желают быть связанными узами сотрудничества или принимать на себя обязанности, вытекающие из партнерских отношений. Они не доверяют Западу, недоверие усиливается определенными событиями, а также критикой извне. Они рассержены и резко выражают недовольство тем, что Россию не уважают, с Россией не считаются, с Россией плохо обращаются.
«Уважение» — ключевое слово. Россия хочет, «чтобы уважали ее законные интересы и считались с ее мнением по важнейшим вопросам», – пишет Арбатов.
Стоит поразмышлять над тем, почему Россию больше уважали в 2002 году, чем в 2007-м. Государство заслуживает больше уважения умеренностью и мягким обращением (хотя в руках может держать кнут), нежели запугиванием, угрозами, обвинениями и манипулированием либо пренебрежительным отношением к закону. В 1991 году Соединенные Штаты и их союзники заслужили колоссальное уважение, остановив первую войну в Персидском заливе, восстановив суверенитет Кувейта, выполняя резолюции ООН, следуя гуманитарным принципам и сохраняя единство широкой коалиции. И, напротив, они во многом утратили это уважение и влияние в мире, избрав противоположный курс во время второй войны в Персидском заливе. Все признаюЂт Россию силой, с которой нужно считаться, однако чрезмерная игра мускулами вызывает противодействие.
На Западе есть два основных мнения по поводу того, в каком направлении движется Россия.
Сторонники первой точки зрения считают, что Москва уже выбрала для себя магистральный курс. То, что мы видим сейчас, и есть будущее. Как внутри России, так и за ее пределами немало аналитиков полагают, что, вновь обретя силу и уверенность в себе, страна вернулась к исторической модели, которая в принципе несовместима с западной. Под «суверенным государством» следует понимать «обособленное», или изолированное, государство.
Ментальность россиян, отчасти уходящая корнями в православие, глубоко консервативна. Демократия их не привлекает. Как показывают опросы общественного мнения, большинство жителей страны считают, что только сильное, централизованное авторитарное правление может навести порядок на такой огромной территории. Сталин по-прежнему популярен в народе. Будущий успех может базироваться на колоссальных запасах полезных ископаемых и традиционно мощной тяжелой индустрии. При этом ведущую роль в экономике будет играть государство.
Противоположная точка зрения заключается в том, что в настоящий момент мы являемся свидетелями определенной коррекции и отката в длительном переходном процессе. Он развивается полным ходом, хотя на уровне политического руководства это, быть может, и незаметно. Речь идет прежде всего о возникновении среднего класса, конкурентоспособных частных предприятий и постепенном формировании нового поколения молодых образованных россиян. Они тесно соприкасаются с внешним миром, чего не могли позволить себе их родители, и хотят быть частью этого мира.
Сторонники такой теории утверждают, что традиционалистская модель окажется неэффективной и неконкурентоспособной, а экономика, основанная на громоздких государственных отраслях промышленности, не создающих добавленной стоимости, уже потерпела крах в 70–80-е годы прошлого столетия и не выживет в XXI веке. Большие сомнения остаются и по поводу долговременной жизнеспособности политической модели, основанной на одном человеке и одном учреждении или «вертикали власти», которая во многом зависит от кадров бывшего КГБ и сменивших его организаций. Как выразился Алексей Арбатов, главная проблема «управляемой демократии» и вертикали исполнительной власти Путина «состоит в том, что нынешнее экономическое благополучие и политическая стабильность зиждутся на весьма хрупком и недолговечном фундаменте».
Выступая перед участниками Валдайского форума 14 сентября, президент Путин в сжатом виде выразил эти сомнения: «Мы не сможем построить будущее России… если не наладим реальную и эффективно функционирующую многопартийную систему и не создадим гражданское общество, которое будет защищать общество и государство от ошибок и неверных действий со стороны властей предержащих».
Определяющим фактором будет экономика. Процветание, вызванное высокими ценами на нефть и газ, лишь замаскировало, но не устранило принципиальных, структурных слабостей системы. Модернизация экономики станет вероятным катализатором более широких перемен.
Сергей Караганов полагает, что через пять-семь лет «Россия придет в себя от теперешней эйфории и станет проводить не менее активную, но более осторожную политику». Если нельзя будет достигнуть «устойчивого роста в 8–10 % ежегодно» (очень амбициозная цель), доля страны в мировом ВНП будет постепенно уменьшаться. Кроме того, «преимущество, основанное на энергоресурсах, – явление временное. Необходима постоянная модернизация политической системы, чтобы не допустить скатывания в авторитаризм застойного типа».
Аналогичное суждение высказывает и Дмитрий Тренин, автор недавно вышедшей книги «Правильно понимать Россию» (Getting Russia Right): «Со временем в России появится больше законных собственников: от нескольких десятков сегодня до нескольких сот через несколько лет, а затем и до нескольких сот тысяч. Спустя одно поколение будет просто невозможно и даже немыслимо иметь одного хозяина в стране. Разделение властей должно неизбежно произойти в действительности… Либерализм, имеющий все шансы возобладать в России, будет стимулироваться экономикой».
Не следует рассчитывать на слишком быстрое изменение общей атмосферы. Какие бы перестановки в правящей элите ни произошли весной следующего года, вряд ли можно ожидать, что они приведут к резкой смене курса. Но со временем социально-экономическое развитие потребует переоценки национальных интересов и приоритетов России.
Каким увидят мир через 5–10 лет будущие российские лидеры?
Всем будет ясно (впрочем, это бесспорно и сегодня), что Россия утвердила свой суверенитет.
Страхи 1990-х улетучатся. Станет очевидно, что яростные антизападные эскапады и культивирование национального комплекса жертвы являются лишь политической тактикой, а не долгосрочной стратегией. Если цель заключается в том, чтобы вернуть себе уважение в мире, то такая тактика контрпродуктивна.
Экономическая интеграция продолжится. Россия захочет иметь модернизированную, диверсифицированную и конкурентоспособную экономику, которая в полной мере использует имеющийся человеческий капитал и успешно преодолевает качественное отставание от развитых стран. Растущая нехватка квалифицированного персонала потребует высокого уровня образования, подготовки и инвестиций для достижения необходимой производительности труда. Путь вперед укажут не государственные монополии, а прогрессивные частные компании, успешно конкурирующие на мировых рынках.
Внутри страны зазвучат всё более настойчивые требования укрепить верховенство закона, снизить уровень коррупции и ослабить влияние бюрократии.
Глобальные угрозы, включая расползание оружия массового уничтожения, международный терроризм, нестабильность на Ближнем Востоке и изменение климата, не снизятся.
Приспособление к усилению Китая будет непростым делом для России, так же как и для Соединенных Штатов и ЕС.
США откажутся от бесперспективной идеологии неоконсерватизма.
Евросоюз по-прежнему будет самым богатым политическим блоком мира, а также крупнейшим торговым партнером России; он выработает более цельную внешнюю политику.
В этих обстоятельствах более вероятно, что будущее руководство России пожелает использовать политический вес страны не для создания, а для решения острых проблем совместно с другими державами, имеющими сходные интересы.
КАК ЗАПАДУ НУЖНО ИЗМЕНИТЬ СВОЙ ПОДХОД?
Во-первых, нельзя допустить дальнейшего ухудшения общей атмосферы. Если мы не желаем сползания к деструктивной конфронтации с ущербом для обеих сторон, то западным странам следует достаточно сдержанно и тактично, в совещательном духе подходить к решению насущных проблем современной повестки дня. Вместо стратегического партнерства Западу следует стремиться к сотрудничеству с Россией в решении конкретных глобальных задач.
Во-вторых, Западная Европа и Соединенные Штаты должны признать, что перемены в России займут длительное время. Насколько возможно, им необходимо и впредь прилагать усилия для просвещения России относительно намерений Запада, но не стоит ожидать быстрых перемен. Бесполезно метать громы и молнии по поводу того, что Россия не отвечает критериям западной демократии. Демократия там, где она существует, имеет самые разные формы, а на ее развитие ушли века. За последние 20 лет Россия существенно продвинулась в деле обеспечения личных свобод. Подлинная демократия (этот процесс происходит снизу вверх, а не наоборот) пока не утвердилась, что неудивительно, но вполне может развиться в течение следующих 25–50 лет.
Куда разумнее уделить внимание власти закона, поскольку именно в этой области Москва взяла на себя четкие и определенные внутренние и международные обязательства. Их выполнение, бесспорно, в интересах страны, и это сделало бы намного более прочным фундамент взаимоотношений России и Запада. Однако последний сможет заслужить доверие россиян, если не будет следовать собственным призывам на практике. В этом смысле кавалерийские наскоки администрации Джорджа Буша на международное право нанесли значительный урон.
В-третьих, западный мир должен пересмотреть подход к России в плане вовлечения, а не сдерживания. На самом деле ни одно из правительств ведущих западных стран и ни одна крупная организация не стремятся к сдерживанию. Если Запад и будет иметь влияние на Москву, то только благодаря силе примера, информационному потоку и контактам между людьми. Изоляция абсолютно контрпродуктивна – эта истина не требует дополнительных доказательств.
Самая важная форма вовлечения – взаимовыгодное двустороннее сотрудничество в бизнесе. Дальнейшее развитие рыночной экономики будет самым мощным двигателем модернизации общества и государственного управления. По словам Дмитрия Тренина, «можно полагаться на то, что рыночные силы еще шире откроют Россию и помогут осуществить еще более глубокие преобразования, но эти силы нужно всячески поощрять». Растущая экономическая взаимозависимость уже является фактором сдерживания деструктивного поведения, а в будущем она еще больше усилится.
Последнее, но не менее важное требование состоит в том, что Европейскому союзу нужно сформулировать ясную и принципиальную долговременную позицию в отношениях с Россией, самой крупной европейской страной. Евросоюз должен дать понять, что он:
- категорически против нового разделения Европы и намерен последовательно работать над устранением барьеров;
- признаёт, что сильная, стабильная, процветающая и современная Россия внесет весомый вклад в благосостояние европейского континента, и стремится к самому тесному сотрудничеству с ней;
- полностью признаёт право России защищать свои интересы и проводить независимую политику в рамках международного законодательства и суверенного права других государств;
- одинаково заинтересован в суверенитете, стабильности и развитии Российской Федерации и всех других республик бывшего Советского Союза и в гармоничных отношениях между ними;
- не стремится расширять свое влияние в ущерб России, но будет противодействовать посягательствам на суверенные права любого европейского государства;
- будет энергично отстаивать свои интересы и ценности, если им будет брошен вызов.
ВЫВОДЫ
Политика не должна исходить из того, что противоборство неизбежно и тем более необходимо. Пока еще мы не находимся в состоянии конфронтации, которая совершенно не нужна обеим сторонам и потенциально опасна, поскольку может нанести серьезный ущерб. Однако полностью исключать ее нельзя.
Нам нужно шаг за шагом возрождать доверие, сотрудничая в тех областях, где имеются общие интересы. Это потребует мудрого государственного руководства и сдержанности в риторике, чего явно не хватает в последнее время. Необходимо также реалистично оценивать сегодняшнюю ситуацию и проблемы, с которыми мы сталкиваемся.
Это будет медленный процесс, но через несколько лет появится реальная возможность установить подлинное партнерство. Это достойная долгосрочная цель. Быть может, мы и не стоим на пороге «нового золотого века», но через несколько лет положение изменится и обстановка, скорее всего, улучшится.
