Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
Через неделю после инаугурации, 28 января 2009 г., Барак Обама встретился с американскими генералами и адмиралами на их территории – в «танке», зале совещаний Объединенного комитета начальников штабов на втором этаже Пентагона. Один из участников встречи вспоминал, что новый президент был «удивительно уверен в себе – сдержан, спокоен, проявлял ко всем уважение и не пытался вести себя чересчур активно как верховный главнокомандующий». Обама прошел по комнате, поздоровался со всеми присутствующими, поблагодарил их и вооруженные силы в целом за службу и жертвенность, затем приступил к свободному обсуждению мировых вызовов, регион за регионом, кризис за кризисом. Он проявил себя «хозяином положения», отмечал участник встречи, владел информацией по каждому вопросу и, главное, продемонстрировал глубокий реализм, что стало сюрпризом для офицеров, которые настороженно относились к молодому неопытному демократу.
В какой-то момент Обама заметил, что он не тот человек, который едет по улице и ищет удобное место для парковки. Увидев свободное место, он попытается втиснуться туда, даже если для этого потребуется совершить сложные маневры. Смысл был очевиден: президенту достались плохие карты (две непопулярные войны, отдалившиеся союзники, глубочайшая рецессия за десятилетия), но он найдет способ действовать в сложившихся условиях.
Спустя семь лет многие офицеры и специалисты по обороне, в том числе те, кто восхищался Обамой вначале, считают, что в годы его президентства сложился совсем иной стиль управления. Они превозносят исторические достижения – соглашение по ядерной программе Ирана, налаживание отношений с Кубой, Транстихоокеанское партнерство, предотвращение (пока) новых терактов на американской территории, и признают, что Обама часто пытался выбрать лучший из плохих вариантов. Но слишком часто, говорят они, глава государства избегал активных действий, ожидая, пока изменится ситуация – по его собственной метафоре, кружа по кварталу в поисках удобного места для парковки.
Вот стандартная критика внешней политики Обамы: он избегает жестких решений, не приемлет использования военной силы, если это грозит американцам жертвами или может вызвать эскалацию конфликта, его слова часто не совпадают с поступками. «Он сурово предупреждает, а потом ничего не предпринимает. Это подрывает доверие к Америке», – говорит отставной четырехзвездный генерал.
Справедливо ли обвинение? И если оно в определенной степени обоснованно, насколько велика ответственность Обамы, а насколько подобное обусловлено сложностью проблем, с которыми президент столкнулся? Мог бы лидер другого типа лучше справиться с вызовами десятилетия, и если да, то как?
Приведенный ниже анализ ключевых кризисов и решений основан на моих беседах с десятками чиновников на протяжении всего президентства Обамы и интервью с 20 высшими офицерами (действующими и отставными).
Уроки Ливии
В декабре 2009 г. Обама прилетел в Осло, чтобы получить Нобелевскую премию мира. Награда была, мягко говоря, преждевременной, но в своей речи Обама изложил принципы внешней политики, которым надеялся следовать, – продуманная попытка преодолеть противоречия между идеализмом и реализмом. Это была смелая речь лауреата премии мира. «Слова о том, что применение силы иногда необходимо, нельзя считать проявлением цинизма; в них – признание исторических закономерностей, человеческого несовершенства и ограниченности разума», – сказал Обама. Государствам следует «соблюдать стандарты применения силы», а справедливый, устойчивый мир должен быть «основан на неотъемлемых правах и достоинстве всех людей». Однако «Америка не может действовать в одиночку», если речь не идет о жизненно важных национальных интересах, а возвышенная риторика о правах человека лишь поддерживает «деструктивный статус-кво». Взаимодействие с репрессивными режимами «не приносит такого удовлетворения, как чистое негодование», но «ни один репрессивный режим не может встать на новый путь, если перед ним не будет открыта дверь».
Бен Родс, заместитель советника Обамы по национальной безопасности, отвечающий за стратегические связи, отметил: «Когда меня просят резюмировать внешнюю политику Обамы, я советую внимательнее посмотреть эту речь». Другой бывший высокопоставленный сотрудник Белого дома назвал выступление «шаблоном, с которым Обама подходит к решению проблем», «рамками, в которых он оценивает мощь США». Следовал ли он шаблону, как на практике справлялся с противоречиями, которые признавал в теории, – и станет мерилом его президентства, с его собственной точки зрения.
Первые годы президентства Обамы были связаны с вызовами, доставшимися от администрации Буша, в первую очередь это война в Афганистане и Ираке. Однако в начале 2011 г. возникли новые проблемы – Ближний Восток охватила волна протестов против авторитарных лидеров. Режим Бен Али в Тунисе рухнул в январе, режим Мубарака в Египте – в начале февраля. К концу февраля противники ливийского диктатора Муаммара Каддафи взяли под контроль ряд городов, включая Бенгази, дни правителя, казалось, были сочтены. Но затем ситуация изменилась, и силы Каддафи начали теснить восставших.
Поскольку под угрозой оказались жизни десятков тысяч мирных жителей, администрации Обамы, поддержавшей повстанцев, пришлось делать сложный выбор. Члены Лиги арабских государств единогласно попросили США вмешаться. Союзники по НАТО были готовы поддержать повстанцев, резолюция Совета Безопасности ООН находилась в разработке. На заседании Совета национальной безопасности (NSC), созванном для обсуждения кризиса, госсекретарь Хиллари Клинтон, постпред в ООН Сьюзан Райс и некоторые другие члены Совета высказались за активные действия, ссылаясь на моральные императивы и перспективы действительно многосторонней коалиции. Однако, по словам нескольких участников заседания, представители Пентагона были против вмешательства, указывая, что у Соединенных Штатов нет жизненно важных интересов в Ливии, а в случае серьезного развития событий Вашингтон может быть втянут в конфликт на годы.
У президента было два варианта: действовать как лидер альянса или не участвовать вообще. Обама предложил поискать третий вариант, который возник, когда он анализировал проблему вслух. Вначале он сформулировал принципы, определяющие выбранный им курс: нога американского солдата не ступит на чужую территорию и военная сила не будет применена, если нет правовых оснований, достаточных шансов на успех и, наконец, адекватного распределения обязанностей с союзниками. США готовы предоставить свои уникальные возможности (включая высокоточное оружие и разведданные), но союзники, более заинтересованные в исходе конфликта, должны взять на себя защиту мирных жителей и восстановление порядка после операции.
В интервью журналу The New Yorker советник Обамы (его имя осталось неизвестным) назвал новый подход «лидерством с задних рядов», что стало поводом для насмешек. Но в данном контексте термин имеет смысл и соответствует представлению Обамы о роли и пределах военной силы, разнице между обычными и жизненно важными интересами, необходимости соизмерять инструменты силы с актуальностью интересов.
Первая фаза военной операции завершилась успешно. Американские авиаудары и разведданные в сочетании с поддержкой НАТО с воздуха и наземным наступлением повстанцев привели к поражению сил Каддафи и (хотя это не являлось целью кампании) к гибели самого ливийского лидера. Однако вторая фаза стала провалом: новое правительство так и не было полностью сформировано, конфликты между повстанцами переросли в гражданскую войну, а существовавшее социальное устройство страны рухнуло.
Проблема заключалась в том, что союзники по НАТО, пообещавшие возглавить фазу стабилизации в Ливии после Каддафи, не довели дело до конца, отчасти потому, что на этой стадии оказалось больше насилия, чем они ожидали. Восстановление (или по сути созидание) порядка потребовало бы военной интервенции и, возможно, серьезной наземной операции – для этого у европейцев не было ни возможностей, ни желания. Обама признал провал, отметив в выступлении на Генеральной Ассамблее ООН в сентябре 2015 г.: «Хотя мы помогли ливийскому народу положить конец правлению тирана, наша коалиция могла и должна была сделать больше, чтобы заполнить образовавшийся вакуум». Извлеченный урок давил на Обаму при решении вопроса о том, как действовать в аналогичном кризисе в Сирии.
Сирийская воронка
«Арабская весна» распространялась, и в Дамаске вспыхнули демонстрации против президента Башара Асада. В ответ Асад применил силу, сначала были убиты сотни, а потом тысячи протестующих. Постепенно повстанцы набрали вес, и в стране началась гражданская война. Поскольку США вмешались в ситуацию в Ливии в аналогичных обстоятельствах, возник вопрос: поступят ли они точно так же в случае с Сирией.
На заседании Совета национальной безопасности Обама сформулировал различия между двумя конфликтами. Военные действия в Ливии происходили в открытой пустыне, что облегчало нанесение точных ударов. В Сирии война идет в городах, где перемешаны повстанцы, солдаты и мирные жители. У ливийских повстанцев был шанс сформировать единое правительство, в Сирии такой возможности не было. В этот раз другие державы не призывали Вашингтон вмешаться. Наконец конфликт постепенно перерос в войну «по доверенности» между суннитами и шиитами, охватившую весь регион. У Соединенных Штатов не было ни интересов в этом конфликте, ни возможностей повлиять на его течение и исход. По словам нескольких участников заседаний, никто не высказал несогласия с этими пунктами.
Тем не менее администрация поддержала народные восстания того периода. В мае Обама выступил с нехарактерным для него энтузиазмом, сравнив происходящее с демократическими революциями прошлого. С особой тревогой он говорил о Сирии, требуя, чтобы Асад прекратил расстреливать собственный народ и допустил в страну правозащитников. В августе Обама вместе с лидерами Франции, Германии и Великобритании призвал Асада уйти в отставку. Сирийский лидер находится «на неправильной стороне истории», сказал Обама, «президенту Асаду пора уйти».
Подобная риторика была обусловлена двумя факторами. Во-первых, помощники Обамы, немногие из которых хотя бы чуть-чуть разбираются в ближневосточной политике, действительно думали, что режим Асада приближается к краху. Во-вторых, учитывая этот факт, они считали необходимым, чтобы администрация публично встала «на правильную сторону истории», к тому же союзники призывали Обаму продемонстрировать «лидерство».
Риторика не была пустой. Обама просил военных и руководителей спецслужб подготовить планы для ускорения развития событий. Летом 2012 г. директор ЦРУ Дэвид Петрэус предложил схему вооружения группы «умеренных» сирийских повстанцев. План, сформулированный Петрэусом вместе с саудовским принцем Бандаром бин Султаном и главами разведки нескольких других арабских стран, предполагал снабжение стрелковым оружием, в основном винтовками, небольшой, отобранной группы сирийской оппозиции. Петрэус не давал несбыточных обещаний, он открыто говорил, что эти повстанцы не смогут сразу свергнуть Асада, их задача – оказать «давление» на режим. Если вы сказали, что Асад должен уйти, говорил он президенту, вот как ЦРУ может помочь. План поддержали Клинтон, министр обороны Леон Панетта и Объединенный комитет начальников штабов. Но президент его отверг.
Обама не возражал против действий, он просил Петрэуса и Панетту предложить варианты. Но он был против действий ради действий, а план Петрэуса относился именно к этой категории. Кто эти повстанцы, спросил он. Могут ли США отличить хороших повстанцев от плохих? (Петрэус настаивал, что он может, но Обаму это не убедило.) Если повстанцы станут угрозой для режима, будет ли Иран, активно поддерживающий Асада, держаться в стороне или вмешается (что Обама считал более вероятным)?
На заседаниях NSC, вспоминают участники, Петрэус признавал, что повстанцам могут понадобиться годы, чтобы превратиться в серьезную угрозу для режима Асада. В то же время план ЦРУ может стать психологическим ударом для Асада, а у Вашингтона появится «интерес в игре» и инструмент влияния в долгосрочной перспективе. Этот аргумент не убедил Обаму: ему нужен был план с большими шансами на успех, и он не хотел получить интерес в игре, которая разыгрывалась в пучине религиозной гражданской войны. Пока Петрэус работал над планом, Обама попросил ЦРУ подготовить доклад о том, как часто в прошлом американское оружие помогало повстанцам свергнуть враждебные правительства. Ответ: не очень часто. Тема была закрыта.
Хотя решение основывалось на логике и исторических фактах, отказ от вмешательства в Сирии вызвал первую волну недовольства внешней политикой Обамы в целом – он не хочет применять силу, постоянно ищет аргументы, оправдывающие это нежелание, он делает смелые заявления, но не подкрепляет их поступками, поэтому все его обязательства – пустые слова.
Позже, когда самопровозглашенное «Исламское государство» (ИГИЛ, запрещено в России. – Ред.) захватило огромную территорию в Ираке и Сирии, критики Обамы стали утверждать, что, если бы президент одобрил план Петрэуса, ИГИЛ не получил бы такой поддержки. Это утверждение выглядит надуманным – хотя некоторые советники Обамы допускают, глядя назад, что, возможно, Петрэусу стоило дать шанс. В любом случае спустя два года Обама одобрил похожий план. Однако когда поддерживаемые американцами повстанцы начали одерживать победы и теснить Асада, стали оправдываться прогнозы Обамы: иранцы увеличили поддержку Асада и направили спецподразделение «Аль-Кудс» воевать с повстанцами. А российский президент Владимир Путин, опасаясь, что Москва теряет позиции за пределами бывшего советского пространства, направил танки, самолеты и ракеты для поддержки сирийской армии.
«Красная черта», бледный вид
Именно в Сирии внешняя политика Обамы столкнулась с самым суровым вызовом, а его инструменты разрешения кризисов – слова, логика, настойчивые вопросы и последовательное урегулирование проблемы – оказались неэффективными.
По меньшей мере пять раз за восемь месяцев, с августа 2012 г. по апрель 2013 г., Обама или представители его администрации публично предупреждали Асада, что применение химического оружия против повстанцев или протестующих будет означать пересечение «красной черты». Это будет означать «изменение правил игры с нашей точки зрения», отметил Обама. «Это повлечет огромные последствия», – сказал он в другой раз. Это «совершенно неприемлемо», и Асад будет «призван к ответственности». Несмотря на все эти заявления, как говорят помощники, президент никогда не требовал разработать план действий на случай, если Асад пересечет черту.
21 августа 2013 г. ракетными снарядами с зарином были обстреляны пригороды Дамаска, контролируемые повстанцами; по оценкам, погибли 1,5 тыс. человек. «Красная черта» пересечена. Обама быстро решил нанести ответный удар. Подготовлены планы, нацеленные в основном на уничтожение не химических хранилищ (поскольку взрывы могли привести к распространению отравляющих веществе), а складов боеприпасов и других объектов, предназначенных для применения химоружия. Режим Асада не являлся целью, однако некоторые сотрудники Белого дома думали или надеялись, что подрыв его власти станет побочным эффектом ударов.
Казалось, Обама настроен серьезно. Его помощники обзвонили конгрессменов и журналистов, чтобы убедиться, что те прочитали незасекреченный доклад спецслужб о причастности Асада к химическим атакам. Принятие резолюции ООН, одобряющей применение силы в Сирии, было маловероятно. Россия и, возможно, Китай воспользовались бы правом вето. Поэтому Обама призвал арабские страны и членов НАТО принять участие в нанесении ударов или хотя бы поддержать их. Поддержку выразили только Франция и Великобритания – но затем британский премьер Дэвид Кэмерон обратился за разрешением к парламенту, и тот проголосовал против.
31 августа заседание Совета национальной безопасности продолжалось более двух часов. Все согласились, что, хотя позиция Великобритании вызывает сожаление, это не должно повлиять на решение президента. Советник Белого дома Кэтрин Руммлер предложила заручиться резолюцией Конгресса, особенно учитывая отсутствие другой поддержки, при этом она отметила, что по закону президент имеет право отдать приказ о нанесении ударов по собственному решению. Заседание было прервано, все согласились, что нужно приступать к бомбардировкам. После этого Обама прогулялся по лужайке Белого дома с главой аппарата Денисом Макдоно, вернулся в комнату для совещаний и заявил, что вынесет вопрос на голосование Конгресса. Помощники говорят, что предложение Руммлер не изменило намерения Обамы, скорее оно отражает его отношение к применению силы вообще.
В любом случае все участники заседания были удивлены. Обама объяснил, что ему необходима институциональная поддержка для такого рискованного шага. Что если после авиаударов Асад пойдет на новые химические атаки? Если США продолжат бомбардировки, то окажутся втянутыми в гражданскую войну, а если ничего не предпримут, это будет еще хуже: они будут выглядеть слабее, а Асад сильнее. Некоторые сотрудники Белого дома считали авиаудары разовой акцией, но представители Пентагона предупреждали: если президент отдаст приказ о бомбардировках (которые они поддерживали), он должен быть готов к эскалации. Обама чувствовал, что они правы. Что бы он ни предпринял, его действия (или бездействие) вызовут критику и разобщенность; без предварительного голосования его поддержка, и так небольшая, только уменьшится. Перед заседанием некоторые помощники высказывали опасения, что, если Обама будет бомбить Сирию по собственному решению и миссия провалится, ему может грозить импичмент.
По мнению многих высокопоставленных сотрудников администрации, каждый аргумент Обамы в отдельности имел смысл в отличие от общей логики. Возможно, нанести авиаудары – это была плохая идея, но тогда Обаме не следовало устанавливать «красную черту», обосновывать бомбардировки для дипломатов, журналистов и конгрессменов, просить госсекретаря Джона Керри готовить почву для авиаударов (в мощной речи всего за несколько часов до того, как он изменил решение), а приняв новое решение, ему явно не нужно было выступать с телеобращением, в котором подробно говорилось о вероломстве Асада, перечислялись аспекты национальной безопасности, утверждалось, что у него есть правовые основания для нанесения авиаударов в одностороннем порядке, – а потом заявлять, что он выносит этот вопрос на рассмотрение Конгресса.
Один из участников NSC, испытавший облегчение, что удары не были нанесены, тем не менее заявил: «Мы заплатили свою цену за отступление. В регионе стали считать, что не могут полагаться на Обаму – он не нажмет на курок». Бывший высокопоставленный сотрудник Белого дома отметил: «Когда люди – серьезные люди – говорят, что Обама нерешительный и сомневающийся, они имеют в виду этот эпизод с Сирией».
Белый дом лоббировал принятие Конгрессом резолюции, разрешающей применить силу, но усилия оказались тщетными: многие республиканцы не хотели оказывать услугу Обаме, а немало демократов скептически относились к военным действиям. В итоге Россия пришла на помощь. На пресс-конференции 9 сентября Керри спросили, может ли Асад сделать что-нибудь, чтобы избежать авиаударов. «Конечно, он может передать все свое химическое оружие международному сообществу в течение следующей недели, безотлагательно», – ответил Керри и добавил: «Но он не собирается этого делать». К всеобщему удивлению, министр иностранных дел России Сергей Лавров заявил, что может этого добиться – и ему это удалось. Под давлением России Асад отдал практически все свое химическое оружие на уничтожение.
Обама и его помощники объявили о победе, подчеркнув, что дипломатическое решение оказалось более эффективным, чем военные атаки, но именно угроза ударов заставила Россию надавить на Асада. Первое утверждение скорее всего верно, второе – вряд ли. Еще до того как в ситуацию вмешалась Россия, было ясно, что Конгресс настроен голосовать против резолюции. Возможно, Путин не верил, что Обама окажется связан решением Конгресса, и все-таки найдет способ нанести авиаудары. Но более важно, что российские лидеры всегда старались держать оружие массового уничтожения – биологическое, химическое и ядерное – подальше от своих союзников, не потому, что не приемлют оружия, а потому, что не приемлют потери контроля. Москва сама была заинтересована в том, чтобы лишить непредсказуемого Асада опасного оружия, а поскольку «кризис красной черты» переключил внимание Обамы с режима Асада на химическое оружие, дипломатический маневр послужил ключевым интересам России – позволил сохранить единственную точку опоры Москвы на Ближнем Востоке.
Кризис с ИГИЛ
Фиаско с «красной чертой» стало нижней точкой во внешней политике администрации, но проблемы в Сирии не закончились. Менее чем через год после решения вопроса с химоружием ИГИЛ (которое Обама сравнил с университетской командой «Аль-Каиды») штурмом взяло Мосул, второй по величине город Ирака. Подготовленные американцами иракские солдаты бежали после первого же боя, а джихадисты двинулись к Рамади и Эль-Фаллудже и в какой-то момент подошли очень близко к Багдаду.
Джихадисты появились в Сирии и базировались в основном там же, но Обама сосредоточил свою стратегию против ИГИЛ на Ираке, поскольку именно там она могла дать результаты. США имели ресурсы, авиабазы и партнерские отношения с правительством этой страны, в Сирии всего этого не было, и Обама по-прежнему боялся увязнуть в религиозной гражданской войне. Даже в сентябре 2014 г., когда Обама понял, что Сирию нельзя игнорировать (там находился штаб операций ИГИЛ, к тому же он прекрасно знал, что сирийско-иракская граница фактически существует только на карте), он продолжал придерживаться стратегии, которую его помощники назвали «сначала Ирак». Американские авиаудары, которые уже давно наносились по силам ИГИЛ в Ираке, будут расширены на Сирию, но только по маршрутам, которые используют боевики ИГИЛ для передвижения между двумя странами. Обама также объявил о программе подготовки и вооружения «умеренных» сирийских повстанцев на базах в Саудовской Аравии, но подчеркнул, что процесс займет не один месяц. Очевидно, что Сирия находилась на заднем плане.
Через несколько дней после заявления Обамы боевики ИГИЛ окружили Кобани, преимущественно курдский город на сирийско-турецкой границе. Город не имел стратегического значения, но там явно готовилась массовая резня. Кроме того, ИГИЛ направил к городу тысячи джихадистов – таким образом, появилась легкая мишень, ни в Пентагоне, ни в администрации не могли игнорировать этот факт. Обама отдал приказ о нанесении массированных авиаударов, в результате которых были убиты от 2 тыс. до 3 тыс. боевиков ИГИЛ.
Еще одной неожиданностью стал факт, что курдские боевики оказали сопротивление ИГИЛ, боролись умело и вернули город под свой контроль. Обама не возражал против преследования ИГИЛ в Сирии, он просто не видел подходящего партнера, который мог бы вести наземные боевые действия. Такого партнера он нашел в лице сирийских курдов, и американские бомбардировки продолжились, часто в тандеме с наземными операциями курдов. В то же время ЦРУ стало тайно помогать группе повстанцев на юге Сирии, которые ставили целью свержение Асада. Обама вновь не поддержал план Петрэуса вооружать повстанцев не потому, что был против, он просто не понимал, как эта конкретная инициатива и эти конкретные повстанцы помогут добиться успеха. Новый план казался более убедительным, отчасти потому, что за год ЦРУ и военные собрали гораздо больше данных и смогли определить надежность сил по сравнению с прошлым годом. (Отдельная программа Пентагона стоимостью 500 млн долларов по подготовке и вооружению небольшой группы повстанцев на севере Сирии закончилась катастрофой: повстанцы были больше заинтересованы в борьбе с армией Асада, а не с ИГИЛ, переброска в Саудовскую Аравию для подготовки их только дезориентировала, после возвращения в Сирию почти все они были убиты другими повстанцами.)
Казалось, операции Обамы, если рассматривать отдельные тактические маневры, шли успешно. Но иностранные боевики продолжали прибывать в регион, ИГИЛ едва удавалось сдерживать, а армия Асада, хотя и находилась в тяжелом положении, оставалась многочисленной (около 125 тыс. солдат) и восстановила мощь, после того как Россия направила в Сирию танки и истребители в сентябре 2015 года. Действия Москвы вызвали неистовство критиков Обамы, которые считали, что Путин пытается возродить советскую империю. Обама благоразумно не реагировал. На заседании NSC он предостерег от восприятия российской интервенции через призму холодной войны. Мы не ведем войну с Россией из-за Сирии, сказал он, как отмечают участники заседания. Жизненно важные интересы Путина во многом связаны с внутренней политикой, и резкий ответ США может сыграть ему на руку. Кроме того, Обама сомневался, что российская военная кампания окажет существенное воздействие на ход борьбы с ИГИЛ.
Тем не менее Обама по-прежнему был открыт для вариантов собственной военной кампании. Сирийские курды продолжали добиваться успехов (и требовали защиты от Турции, которая бомбит их, утверждая, что борется с ИГИЛ), поэтому Обама одобрил планы увеличения военного снабжения курдов и отправки американского спецназа для проведения совместных рейдов против ИГИЛ. В результате секретной миссии погибли шесть военнослужащих, прежде чем Обама объявил о ней официально.
У Обамы острый ум юриста, который отлично служит ему и всей стране, когда он находит изъяны в аргументах в пользу рискованной политики. Он также помогает Обаме обосновывать свои уязвимые позиции: например, что проведение совместных рейдов относится к категории «консультации и содействие», а не «солдатский сапог на чужой территории». Обама также может давать твердые заверения, что наземное участие не будет расширено. Но он игнорирует тот факт, что таким образом закладывает фундамент и предлагает логику эскалации военных действий для своего преемника в Белом доме, если он или она захотят это сделать. (Не будем проводить параллели, но похожим образом президент Джон Кеннеди сопротивлялся давлению Объединенного комитета начальников штабов, который настаивал на отправке «боевых частей» во Вьетнам, но дал добро на увеличение числа находящихся там «советников» и расширение их функций; в итоге президент Линдон Джонсон, отправив в страну 500 тыс. американских солдат, считал, что следует по стопам своего предшественника.)
В поисках порядка
На всех этапах сирийской политике Обамы не хватало последовательной стратегии. Две его цели – поражение ИГИЛ и давление на Асада с целью добиться его отставки – в некоторой степени противоречат друг другу. Продолжающееся правление Асада является магнитом для иностранных суннитских боевиков, присоединяющихся к ИГИЛ. Но в краткосрочной перспективе армия Асада, если ею правильно руководить, может стать самой мощной силой против ИГИЛ, уступая только Ирану, который направляет военнослужащих элитного подразделения «Эль-Кудс» на защиту режима Асада. Обама лишен возможности сформировать открытый альянс с Асадом или Ираном, отчасти потому, что ему нужны суннитские союзники – Египет, Турция и государства Персидского залива, чтобы делегитимировать суннитских радикалов ИГИЛ и одержать над ними победу; если он объединится с шиитским Ираном или его клиентом Асадом, эти страны могут выйти из коалиции.
Именно в этом кроется суть проблемы не только стратегии Обамы против ИГИЛ, но и подобной стратегии любого американского президента. Если бы все страны, которые опасаются и ненавидят ИГИЛ, – а это практически все государства региона – объединили усилия, ИГИЛ бы очень быстро распалось. Но каждая из этих стран испытывает гораздо больший страх и ненависть по крайней мере к одному из потенциальных союзников (например, Турция – к курдам, Саудовская Аравия – к Ирану). Поэтому сформировать эффективную коалицию практически невозможно – и командиры ИГИЛ активно используют это.
Многие критики Обамы настаивают: для решения проблемы нужна последовательная региональная стратегия, а не серия фрагментарных ответов на кризисы. Но в чем эта стратегия? Кто должен ее воплощать? Какие стимулы должны заставить потенциальных участников коалиции подчинить свои интересы общей цели? (В октябре Обама преодолел свое нежелание и пригласил Россию и Иран на переговоры в Вену, чтобы обсудить политическое урегулирование сирийского кризиса и совместную борьбу против ИГИЛ. Перспективы казались туманными, пока – практически накануне конференции – боевики ИГИЛ не совершили теракты в Париже. Хотя шансы на успех по-прежнему невелики, открылся реальный путь к урегулированию. Обама, как и другие лидеры, по-видимому, признал, что преодолевать религиозный раскол – вместо того чтобы усиливать его – и формировать альянсы с соперниками против более мощной общей угрозы – это единственный путь к мирным преобразованиям.)
Эти сложности являются симптомом другого, более важного феномена, который обусловил рост насилия на Ближнем Востоке, – крушения колониального порядка, навязанного в конце Первой мировой войны. Этот порядок с его искусственными границами, призванными разделить или подавить племенную идентичность, должен был рухнуть после Второй мировой войны (вместе с британскими и французскими колониями), но подвергся глубокой заморозке во время холодной войны. Когда распался Советский Союз и закончилась холодная война, стала слабеть и созданная ею международная система безопасности, просуществовавшая почти полвека. С рассеиванием глобальной силы и фрагментацией блоков возобновилось разрушение границ и ослабление власти на Ближнем Востоке. Этот процесс ускорило вторжение президента Джорджа Буша-младшего в Ирак в 2003 году. Был нарушен баланс сил наций, религиозных групп и племен, поддерживавший непрочный мир между суннитами и шиитами не только в Ираке, но и в регионе в целом, трещины стали расширяться.
Некоторые критики Обамы утверждают, что если бы он нашел способ оставить 10 тыс. американских солдат в Ираке вместо полного вывода войск в 2011 г., возобновления религиозного насилия и усиления ИГИЛ, заполнившего вакуум власти, не произошло бы. Это маловероятно, учитывая, что ранее потребовалось 170 тыс. американских военнослужащих и чрезвычайные меры, чтобы остановить аналогичную волну насилия, при этом удалось добиться только временных результатов. В любом случае в этом вопросе у Обамы не было выбора. Соглашение о статусе войск (SOFA), подписанное Бушем в 2008 г., требовало, чтобы «все войска США были выведены со всей иракской территории не позднее 31 декабря 2011 года». Обама склонялся к тому, чтобы оставить в Ираке 5 тыс. солдат на длительный срок, и отправлял эмиссаров в Багдад для переговоров. Однако для пересмотра SOFA, включая требование Соединенных Штатов, чтобы на американских солдат не распространялись иракские законы, необходимо было одобрение парламента, но ни одна фракция, кроме, возможно, курдов, не проголосовала бы за то, чтобы американцы остались. (Обама смог направить войска в Ирак только потому, что после истечения срока действия SOFA прошло 3 года.)
Что касается Афганистана, другой войны, которую Обама обещал и пытался прекратить, то она тоже продолжается. В октябре 2015 г., пересмотрев прежнюю политику полного вывода американских войск из Афганистана к концу своего президентского срока, Обама объявил, что 5,5 тыс. военнослужащих останутся для продолжения подготовки афганских войск и проведения контртеррористических операций.
Обама объявил об этом после того, как талибы захватили город Кундуз на севере Афганистана, но решение было принято несколькими месяцами ранее, как говорит один из сотрудников администрации. Новый афганский президент Ашраф Гани попросил Обаму не выводить полностью войска, подписал двустороннее соглашение по безопасности, дающее американским войскам правовую защиту (его предшественник Хамид Карзай отказывался рассматривать такой договор), и пообещал реформы в целях повышения инклюзивности и уменьшения коррупции. В то же время на границе с Пакистаном продолжают процветать террористические группировки. Ни один из членов Совета национальной безопасности не высказался против сохранения контртеррористического контингента на одной из баз в регионе, Гани предлагал три существующие базы. Межведомственное исследование, проведенное генералом Мартином Демпси, тогдашним председателем Объединенного комитета начальников штабов, пришло к выводу, что миссию могут поддерживать 5,5 тыс. солдат. Такое решение и было принято. Кундуз (афганские войска быстро вернули город под свой контроль) стал новостным событием, которое сняло политические возражения.
Трагедия президентства Обамы заключается в том, что с самого начала он хотел отойти от затянувшихся войн на Ближнем Востоке и сосредоточить внимание на Азиатско-Тихоокеанском регионе с его перспективами динамичного роста, торговли с Китаем как экспансионистской державой, которую необходимо сдерживать в военном отношении и одновременно больше вовлекать в глобальную экономику. Эту нацеленность на Азию назвали «переориентированием» или «восстановлением баланса», но Обама говорил о привлекательности региона еще в ходе предвыборной кампании 2008 года. Он уже тогда понимал, что будущие интересы Соединенных Штатов связаны с Азией, но непрекращающиеся кризисы прошлого продолжали тянуть его назад.
Ограниченные интересы, ограниченные риски
Одновременно с усугублением ситуации с ИГИЛ возник еще один кризис, на этот раз на Украине. После того как Путин подкупил украинского президента Виктора Януковича пакетом помощи, чтобы остановить подписание соглашения об ассоциации с Евросоюзом, в Киеве вспыхнули протесты. Когда Янукович применил силу, протесты стали более масштабными, в итоге он был вынужден бежать из страны. После этого Путин направил российские войска для захвата Крымского полуострова и оказания поддержки сепаратистам на востоке Украины.
На заседании NSC, посвященном новому кризису, Обама быстро одобрил осуждение действий России, активизацию военных учений США на базах стран НАТО в Восточной Европе (особенно в Прибалтике) и пакет экономических санкций.
Некоторые представители Пентагона хотели пойти дальше и начать поставки «летального оборонительного вооружения» украинской армии, в частности противотанковых ракет TOW. Как отмечают представители NSC, вице-президент Джо Байден активно поддерживал эту идею, заявляя, что у США есть моральные обязательства помочь украинцам защитить себя и стратегический интерес заставить Путина заплатить за захват территории и удержать его от дальнейших действий. (Тем не менее никто на заседаниях NSC не предлагал поставлять на Украину наступательные вооружения или дислоцировать американские войска.)
В итоге Обама одобрил предоставление нелетальной военной помощи, включая приборы ночного видения и радиолокационное оборудование, а также обучение украинской Национальной гвардии. Все остальное он не поддержал. У Соединенных Штатов есть интересы на Украине, но это не жизненно важные интересы. Есть причины, обдумав которые, два предыдущих президента США решили не приглашать Киев в НАТО. Во-первых, опросы показывают, что менее половины украинцев хотят членства в альянсе. Во-вторых, российские интересы на Украине, в отличие от американских, относятся к жизненно важным: Россия и Украина имеют общую границу, давнюю историю торговли, культурных связей и даже общую государственность. Ни один российский лидер не потерпит слишком большого отдаления Украины от орбиты Москвы.
Обама любит смотреть на два-три шага вперед. (Критики считают это способом избежать применения силы, другие видят метод рационального принятия решений.) Москва может найти адекватный ответ или превзойти любое летальное оружие, которое Запад поставит Киеву. Что тогда? Если Вашингтон направит еще больше оружия, он рискует оказаться втянутым в гонку вооружений, что приведет к росту насилия. Если США не станут отвечать, Запад проиграет соперничество; Обама будет выглядеть слабее, а Россия сильнее, чем в случае если он вообще не будет поставлять оружие на Украину.
Это был главный принцип Обамы во всех обсуждениях кризиса: он не будет рисковать войной с Россией ради Украины. На одном из совещаний он сказал: «Если бы я захотел вторгнуться в Канаду или Мексику, никто ничего не смог бы с этим сделать». То же самое можно сказать о Путине и Украине.
Тем не менее Обама придает особое значение соблюдению международных правил, включая нерушимость границ. Он считал необходимым заставить Россию заплатить за нарушение норм, вопрос был только в том, как это сделать. В таком контексте военная эскалация – игра, в которой выиграет Россия, а вот в эскалации санкций могли победить Соединенные Штаты, для этого Обаме нужно было заручиться поддержкой Европы. Это был вызов, поскольку многие европейские страны зависели от российских энергетических поставок значительно больше, чем США, и поэтому были уязвимы в случае ответных экономических мер России. Они также были абсолютно против войны из-за Украины. Если бы Обама пошел по военному пути, он знал, что они выйдут из режима санкций.
По крайней мере вплоть до осени 2015 г. политика Обамы работала. Несмотря на попытки Путина расколоть Трансатлантический альянс, его члены не изменили позиции по санкциям, а прекращение огня, согласованное на переговорах в Минске в феврале, сорвано не было. Вероятная цель Путина на Украине – ослабить центральное правительство и не допустить сближения с Западом. В этом он преуспел. Если бы Обама и страны Западной Европы хотели нанести удар на этом фронте, многомиллиардная экономическая помощь значила бы гораздо больше, чем несколько сотен противотанковых ракет. Но за исключением МВФ, предоставившего весьма скромную сумму, никто, по-видимому, не хочет идти по этому пути.
Терпение и прагматизм
Так как же оценить деятельность Обамы? Президента осаждали внешнеполитические кризисы, сдерживал спад американской мощи, на него давили оппоненты дома и союзники за границей, требуя действий и демонстрации лидерства, даже когда речь шла о неразрешимых проблемах. Он учился, доверяя своим инстинктам, и не забывал неудачный опыт интервенции в Ливию. Иногда он говорил более жестко, чем действовал, создавая ненужное расхождение между словами и поступками.
Тем не менее по большей части ему удавалось придерживаться принципов, сформулированных в его нобелевской речи, он видел общую картину, в то время как другие терялись в деталях. Его осторожность в отношении военных авантюр и желание избежать военной эскалации кажутся разумными. Обама также оказался невероятно терпелив в дипломатических переговорах, даже если шансы на успех были минимальны. Некоторые из них, например палестино-израильские мирные переговоры, вполне предсказуемо ни к чему не привели, но другие, как в случае с Кубой и Ираном, оказались удивительно успешными. Эти успехи и неудачи отчасти обусловлены упрямым оптимизмом Джона Керри, госсекретаря на втором президентском сроке Обамы. Сомнительно, чтобы более осторожная предшественница Керри Хиллари Клинтон – или большинство предыдущих госсекретарей – вела бы переговоры с Ираном так долго, как Керри. С другой стороны, она бы вряд ли потратила так много времени и сил, пытаясь оживить ближневосточные мирные переговоры.
Керри считает, что его работа – быть специальным посланником в самые безнадежные кризисные точки мира, побочным эффектом такого представления является обеспокоенность, которую испытывает остальной мир. В первую очередь американские союзники в Азии, в частности Япония, лидеры которой постоянно требуют поддержки. Во время первого президентского срока Обамы Курт Кэмпбелл, помощник госсекретаря по делам Восточной Азии и Тихоокеанского региона, звонил коллеге в Токио каждый день и три раза в неделю встречался с японским послом. Те, кто занимается Азией, отмечают, что после того как Кэмпбелл ушел со своего поста и Керри переключил внимание Госдепартамента практически только на значимые мирные миссии, Токио чувствует себя брошенным.
Тем не менее это нельзя назвать кризисом. Во-первых, когда Пекин начал играть мускулами в Южно-Китайском море, Япония (а также Австралия и Южная Корея) еще больше сблизилась с Вашингтоном, несмотря на обиду. Во-вторых, важная часть американских отношений с Азией – простое присутствие, и хотя помощник госсекретаря уже не звонит так часто, Обама и Керри появляются на всех азиатских саммитах по безопасности и экономике. Ощущение брошенности остается: оно формировалось на протяжении десятилетий, с тех пор как США ушли из Вьетнама и начали тайно налаживать связи с Китаем при Ричарде Никсоне. Но неверные шаги Обамы, которые беспокоят американских союзников на Ближнем Востоке, ничего не значат для партнеров в Восточной Азии. Дэниел Снейдер, помощник директора по исследованиям Центра азиатско-тихоокеанских исследований им. Уолтера Шоренстейна в Стэнфордском университете, встречался с десятками политических и военных руководителей из Японии и Южной Кореи. «Я ни разу не слышал от них о “красной черте” в Сирии», – говорит он.
5 апреля 2015 г. президент выступил в Американском университете с энергичной речью в защиту договоренностей по ядерной программе Ирана, которых США и еще пяти мировым державам удалось добиться. Несколько раз Обама цитировал знаменитое выступление Кеннеди в Американском университете в 1963 г., призывал покончить с мышлением холодной войны и перейти к новой стратегии, основанной на «практическом» и «достижимом мире», который будет базироваться «не на стремительной революции человеческой природы, а на постепенной эволюции человеческих институтов – серии конкретных действий и эффективных соглашений».
Позже в тот же день Обама провел открытый круглый стол с колумнистами известных изданий в Белом доме. Когда пришла моя очередь задавать вопрос, я отметил, что Кеннеди выступал со своей речью после нескольких кризисов, в которых понял, что его советники часто бывают неправы и нужно больше доверять собственным инстинктам. Какие уроки, спросил я Обаму, он вынес из своих кризисов? Изменил бы он какие-то решения, если бы знал тогда то, что знает сейчас?
Обама ответил: «Я бы сказал, я был последовательным в моих взглядах на то, как следует использовать американскую мощь, и в том, что мы недооцениваем нашу мощь, ограничивая ее только военной силой… Безусловно, спустя шесть с половиной лет я более уверен в своих оценках и, наверное, могу предвидеть какие-то события быстрее, чем раньше, когда я только занял свой пост. Карта не всегда заменяет территорию, нужно пройти по местности, чтобы прочувствовать ее. В плане принимаемых решений, думаю, я стал лучше понимать, как военные действия могут привести к непредвиденным последствиям. Я утвердился в своей мысли, что чаще всего мы выносим суждения, исходя из вероятности, и …сложности всегда будут возникать. И, может быть, поэтому я более уверен сегодня и одновременно больше сомневаюсь. И это одна из причин того, почему, когда я вижу подобную ситуацию [возможность ядерного соглашения с Ираном], где мы можем добиться цели, и за нами стоит весь мир, и мы можем предусмотреть меры на случай, если соглашение не сработает, я думаю, будет глупо – даже трагично, – если мы упустим такую возможность».
