В отечественной политической мысли имперской проблематикой занимаются в основном историки, работ из сферы политологии немного, а оценки в них зачастую слабо аргументированы либо идеологически ангажированы. На этом фоне привлекает внимание изданная недавно по-русски работа немецкого политолога Герфрида Мюнклера. Автор не обходит самые острые вопросы развития империй, затрагивающие и военно-стратегические, и экономико-социальные аспекты. Мюнклер детально и методологически пунктуально разделяет «гегемонию» и «империю», проводит различие между конструированием имперского пространства как технологии властвования и идеологией «процветания» как позитивной программы развития.
В отличие от своих предшественников (Генрих Трипель, Майкл Манн, Генри Киссинджер и др.) он делает четкое различие между «империей» и «гегемонией» – войны, которые они ведут, имеют разные функции, определяемые соотношением выгод и потерь при решении вопроса о вовлечении в конфликт. Кроме того, автор отмечает роль политического порядка в союзах неравных партнеров. Таковой порядок является имперским, если разница социально-экономического потенциала и политической мощи увеличивается в пользу центра (это определяется как «империализация» структуры доминирования – с. 94). И, наоборот, если разница социально-экономического развития и политического веса участников союза невелика, следует ожидать стабильности и «гомогенизирования» властной системы (логика державы-гегемона, сохраняющей некоторые претензии на главенство, но не пытающейся превратить «гегемониальное доминирование в имперское»). Последнее особенно заметно в изящно представленных выводах Мюнклера по главе 2: причины и особенности эволюции США от гегемона к империи в послевоенный период второй половины XX века.
Трудности различения «гегемонии» и «империи» Мюнклер видит в современном геополитическом контексте, в котором складывается доминирование Соединенных Штатов на международной арене (многие американские авторы прибегают к эвфемизмам, избегая понятия «империализм» при объяснении манеры действий своего правительства). Эти затруднения хорошо описаны в книгах, на которые ссылается автор (Генри Киссинджер, Чарльз Джонсон и др.) и связаны с анализом возможной «цены» империи, готовности американского общества взвалить на себя тяжкий груз ответственности гегемона. Новым является то, что Мюнклер видит оптимистичный сценарий для империи, которая не несет в одиночку затраты на обеспечение коллективных выгод, а привлекает и тех, кого берет под защиту. Такая возможность позволяет получить большее одобрение со стороны своих «имперских граждан», чем гегемония, а, следовательно, увеличить шансы на долголетие влияния.
Правда, открытым остается вопрос: насколько далеко в историческом времени простираются интересы «империи» и как долго она может поддерживать интерес своих партнеров-сателлитов? Ведь конфликты между ними и имперским центром будут постоянно испытывать на прочность и идеологию, и тактику имперского порядка. Отчасти ответ Мюнклера содержится в самом названии книги: действительно, от Римской империи до современной Америки есть линия преемственности в том, что касается использования преимуществ и льгот имперского доминирования, формирования привлекательного образа совершенного устройства. Но миссия «империи», пусть и крайне важная, все же ограничена временем.
Особый интерес для современных исследователей представляет теоретический разворот. Он позволяет увидеть эволюцию от традиционной геополитики к геоэкономике, в рамках которой расширение, обустройство и поддержание имперского пространства все больше связано с контролем над рынками и источниками сырья и ресурсов. А он может осуществляться посредством торговых и валютных войн, спекуляциями на фондовых рынках, демпинговыми стратегиями. Мюнклер не отказывается от представления их амбиций только как владычества над территориями и народами, наоборот, они стремятся минимизировать риски возможного «имперского перенапряжения» за счет более изощренного сочетания ресурсов, гибкого использования «жесткой» и «мягкой» силы. В конечном счете это оборачивается «новыми формами имперского господства в постимперскую эпоху». Экономические факторы, ставшие основой для объяснения динамики великих держав, интерпретируются методами теории классического империализма (автор ссылается на работы Джона Аткинсона Гобсона, Рудольфа Гильдерфердинга, Розы Люксембург, Карла Каутского, В.И. Ленина, Йозефа Шумпетера). Не случайно именно эти факторы позволили социалистам сформулировать приемлемые объяснения актуальных проблем капиталистических обществ, выступающих строителями империй (для некоторых из этих теоретиков вопрос о субъекте-носителе имперских идей и политических импульсов к расширению влияния решался однозначно в пользу политической элиты и/или монополитического капитала). Мюнклер убедительно трактует прогноз Ленина о социалистической революции в России как об особом социально-экономическом и политическом процессе, который связан с развитием «слабейшего звена» в империалистической цепи (с. 51–52). В то же время стоит согласиться с автором в том, что «экономической динамикой империалистическую политику царской империи в конце XIX века объяснить не удастся» (с. 53). Добавим от себя, что это относится и к более ранним периодам истории России: соображения безопасности, обеспечение надежных границ и поддержание солидарного развития народов и этносов зачастую служили решающими аргументами в пользу именно такой политики.
Мюнклер подробно анализирует дискуссии о судьбе и качестве империи в США. В этой части работы представлены самые разные позиции: от «оптимистов», пытающихся маркировать «новую» империю как «неформальную», «империю по приглашению» или «консенсусную» (с. 270–271), до «пессимистов» – критиков American Empire, которые оспаривают принципиальную новизну такого господства и, наоборот, указывают на традиции классического империализма. Первые, по мнению Мюнклера, в основном сосредоточены на гуманитарной и экономической миссии империи в мире. Именно поэтому они подчеркивают обеспечение свободы рынка, отказ от классических сателлитов и продвижение роли многосторонних институтов-посредников (ООН, НАТО, МВФ, Всемирный банк), специфику экономического обмена и поддержание гарантий безопасности и др. Вторые же в основном указывают на военно-политическую роль единственной супердержавы и возможности «проекции силы» через мощную сеть военных баз в мире, которые позволяют поддерживать и/или дестабилизировать правительства повсеместно. Позиция автора существенно отличается от представленных. Он полагает, что классический британский империализм свободной торговли викторианской эпохи в настоящее время соседствует с военно-полицейскими акциями по наведению порядка на периферии: «шаг за шагом из глобализации рынков вырастает интервенционистский империализм или же серия войн по умиротворению» (с. 273).
Этот взгляд не оставляет шанса на то, что Соединенные Штаты будут делать ставку только на экономическую интеграцию или на цивилизационную привлекательность. Рано или поздно soft power как инструмент политического воздействия превратится в hard power, а «американский цикл (как и британский) заканчивается войнами на периферии и усилившимся применением военных» (с. 274). Основной причиной видится появление несостоявшихся государств (failing states), экономическое развитие которых разрушает государственную монополию на применение силы. Полевые командиры (зачастую при поддержке США. – И.К.) устанавливают территориальный контроль над частью государства и получают доходы от эксплуатации недр или извлекая ренту за транзит. Демонтаж таких псевдогосударственных образований ведется чисто военным путем с одновременным «конструированием» наций и перекройкой границ.
Книга Мюнклера ставит вопросы «пределов империи», в том числе тех важных сюжетов, которые представляют значительный интерес для политологов, изучающих динамику отношений государств и иных акторов. Так, например, автор рассматривает проблему «империалистического перенапряжения», которое грозит разрушением имперского господства, изменением соотношения сил в мире и возможным появлением коалиций «антиимперских сил». Большое внимание уделяется также проблеме культурной идентичности, которая выступает ареной состязания держав и одновременно может стать жертвой инокультурной экспансии.
Среди обсуждаемых «пределов империи» стоит отметить интересное понятие, используемое Мюнклером – «имперский временной суверенитет» (с. 79–81). Имеется в виду способность определять ритмы экспансии и консолидации, то есть ускорения или замедления роста империи по собственному усмотрению. На эту способность влияют внешние и внутренние факторы, в том числе срединное (политический центр) или окраинное положение империи, наличие сильных конкурентов или их коалиции, ритм продвижения от центра к периферии, к границам. Автор делает вывод, что Первая мировая война являлась примером потери контроля за течением времени (и это коснулось всех европейских сил, включая Россию и Великобританию). Единственным «хозяином временных ритмов» стали Соединенные Штаты, что позволяет рассматривать их как истинных победителей в той войне (с. 80). Подрыв временного суверенитета возможен как результат партизанской войны, которая может быть представлена как элемент теории мировой революции Мао Цзэдуна. В таком случае война с империей будет происходить в основном на периферии как длительное противостояние, направленное на истощение.
Автор преодолевает табу на имперский дискурс в отношении современных демократий. После распада СССР и краха Варшавского договора многим казалось невозможным возвращение к «миру империй». Триумф либеральной демократии, представленный Фрэнсисом Фукуямой как «конец истории», а Самьюэлем Хантингтоном как проявление «третьей волны демократизации» в мире, воспринимался естественным и необратимым движением в политическом процессе. Однако совершенно справедлива постановка вопроса о реальном имперском потенциале США и Европейского союза (а может быть, и отдельно – Германии). Имеет смысл обсуждать и иные имперские проекты (Всемирный халифат, китайский проект и др.).
Кроме того, дискуссии относительно места и роли Соединенных Штатов в мире сегодня постоянно соприкасаются с концептом «империи» – и когда речь идет об экономике, и когда обсуждается военно-политический потенциал НАТО, и при анализе глобальных социокультурных трансформаций в современном мире. «Имперские» мотивы перестали быть уделом лишь историков, наоборот, наблюдается рост интереса к феномену империи в современности (что, может быть, отчасти связано с кризисным состоянием социальной и политической теории).
Мюнклер выделяется из общего потока необоснованно критикующих империю. На пространстве Европы это может быть воспринято едва ли не как «ересь», особенно когда автор фактически призывает ЕС попробовать стать империей. С позиции российского исследователя это неудивительно и даже может порадовать как определенное созвучие проблем, а вот для немецкого автора потребовалось известное мужество.
Книга Мюнклера интересна отечественному читателю. Во-первых, традиции немецкой философской и политической мысли близки российским исследователям. Есть немало исторических примеров тесной взаимосвязи идейного влияния, университетского уклада, особого внимания к этическим вопросам социально-политического процесса. Во-вторых, и Россия, и Германия имеют уникальный опыт имперского развития, что предопределяет особое отношение к данному феномену в исторической памяти общества, зачастую оно предопределяет политическое восприятие и поведение. В-третьих, оба государства склонны к имперским практикам. В их духе строились институты, определяющие развитие политического процесса на основе синтеза инноваций и использования социокультурного потенциала западного и восточного христианства. Драматический опыт XX века остро переживался обществами двух стран, но позволяет надеяться на конструктивное сотрудничество. Сегодня отношения между Россией и Германией – во многом определяющие для Европы и мира в целом. А перспективы и пределы дальнейшего расширения потенциала американской гегемонии могут поставить под вопрос возможности сохранения позитивной динамики двусторонних отношений.
Среди проблемных вопросов, которые не всегда могут быть решены в логике Мюнклера – соотношение теории империализма и теории империи. По мнению автора, первые концентрируются в основном на планах политических действий в центре и проходят мимо полноценного обсуждения эффектов взаимодействия центра и периферии, в то время как теоретики империи стараются держать в фокусе внимания одновременно и центр и периферию и обращают внимание на все фазы функционирования империи – от возникновения до консолидации (с. 62). На основе этого делается вывод, что для теоретиков империализма главным становится внимание к динамике капиталистических отношений и капитализма в целом. В результате складывается убеждение, что империализму не удается создать стабильный порядок в силу развязанных им войн и конфликтов и в этом видится его «естественная» обреченность. Но может быть и иное толкование: устойчивость империализма зависит не только от растущей экспансии капитала и освоения рынков. Сегодня и то и другое реализуется при помощи мощных военных и военно-политических рычагов, «проецирования силы», и вряд ли без этого возможно осуществить программы экономического освоения полупериферии и периферии центром. Но стратегии «управляемого хаоса» и «смены режимов», несмотря на сомнительную эффективность, по-прежнему востребованы. А дискуссии в США относительно идеологии «продвижения демократии» обращены скорее к поддержанию образа «справедливого гегемона» и необходимости сохранения верности базовым демократическим ценностям.
Книга вышла в 2005 г., но многое из сказанного оказалось пророческим. В этом нетрудно убедиться, обращаясь к сегодняшним дискуссиям в Соединенных Штатах о роли страны в международных делах, вызовах и опасностях реализации привычных политических стратегий. Особенно показательны высказывания участников президентской кампании, которые уже не могут обходить стороной вопрос политического статуса и «цены» американской гегемонии.
После перевода книги Антонио Негри и Майкла Хардта «Империя» (которая интенсивно обсуждалась в отечественной литературе) и труда британского историка Ниала Фергюссона «Империя. Чем современный мир обязан Британии» работ подобного уровня на русском языке почти не появлялось. Стоит особо отметить высокое качество работы переводчика – Леонтия Ланника. Он бережно и крайне внимательно относится к нюансам мысли Мюнклера, выраженной в непростой для перевода на русский язык академической немецкой стилистике. В ряде случаев Ланник поправляет неточности автора, указывая в примечаниях и ссылках на возможные истинные значения той или иной авторской позиции. Переводчик удержался в рамках собственной роли и в то же время создал полное впечатление от проделанной автором работы по аналитической реконструкции судьбы империй в истории и современном мире.
