Оказавшись в центре глобального финансово-экономического кризиса, завязнув в «войне с терроризмом» и «продвижении демократии», политическая элита США напряженно ищет альтернативные пути национального процветания и мироустройства. Такого мироустройства, где Америка снова станет доминирующей силой международной политики. Для достижения этой цели Соединенным Штатам нужны, во-первых, новая модель глобального управления, и, во-вторых, «передышка».
Об этом пишут американские ученые Чарльз Капчан и Адам Маунт в статье «Автономное управление», опубликованной в этом номере журнала. Авторы призывают к более реалистическому подходу во внешней политике. Они – не первые, кто говорит о такой необходимости. Как заметил обозреватель Financial Times Гидеон Рахман, «некоторые из первых заявлений Барака Обамы указывают на то, что мессианское в каком-то смысле представление администрации Буша о “продвижении демократии” как главном приоритете внешней политики США теперь можно спокойно отложить на полку».
А, например, бывший министр иностранных дел Израиля Шломо Бен-Ами высказался еще более определенно: «Принцип организации внешней политики нового президента заключается именно в отсутствии принципиальных, идеологических нормативов. Сущностью его подхода к международным вопросам является прагматизм». При этом Бен-Ами признаёт, что большинство предшественников Барака Обамы «начинали как приверженцы международного сотрудничества до тех пор, пока события не вынуждали их вернуться к стратегии противостояния».
Тем не менее в статье Купчана и Маунта есть нечто, что отличает их подход от традиционного реалистического, позволяет считать их работу веховой во многих отношениях и дает повод подробно остановиться на ее базовых положениях.
БОЛЬШАЯ ОХОТА НА «ХИЩНИКОВ»
Запад, прежде всего Соединенные Штаты, пишут Капчан и Маунт, неуклонно теряет свое влияние, сдает позиции – экономические, политические, идеологические. Западная модель уже не вызывает в мире энтузиазма, который имел место в прошлом. А потому «принстонский проект» («свободный мир под властью закона»), «лига демократий» по лекалам Роберта Кейгана или Иво Даалдера (расширение НАТО и превращение ее во всемирный союз, который будет переустраивать мир на «демократический» лад) и другие схемы несостоятельны.
Учитывая изменившуюся реальность, США следует проявлять больше терпимости к различным типам государственного устройства, включая авторитарные. Главное, чтобы эти государства были «добропорядочными» и «ответственными», – отсюда и цель: не насаждение демократии, а искоренение тирании. Критерии «добропорядочности», по Капчану и Маунту, таковы: государства должны стремиться улучшать жизнь граждан в соответствии с их предпочтениями, которые могут быть разными в зависимости от местных традиций; не допускать геноцида собственного населения; сознательно не подвергать его лишениям; не притеснять нацменьшинства; уважать плюрализм; не спонсировать терроризм; не участвовать в незаконном экспорте оружия массового уничтожения; не осуществлять агрессию и т. д.
Если же государство не соответствует этим критериям, то оно «хищник», и в этом случае оправданна «гуманитарная и профилактическая интервенция», маргинализация государств, «которые ведут себя хищнически по отношению к собственным народам или соседним странам». «В той мере, – пишут Капчан и Маунт, – в какой государство осуществляет управление в интересах роста благосостояния граждан (расплывчатое требование, поскольку всегда есть и будут группы, считающие себя обделенными. – Авт.) и не совершает актов агрессии против других стран, такому государству необходимо гарантировать полноценный территориальный суверенитет».
Именно размытые и практически неаргументированные критерии «добропорядочности» и «недобропорядочности» позволяют Капчану и Маунту ввести в оборот такое понятие, как «государства-хищники». Это не просто замена понятия «государства-изгои». «Изгоя» можно игнорировать, не допускать в «приличное общество», устраивать экономические блокады. «Хищник» же опасен и потому подлежит уничтожению. Поэтому, видимо, не случайно Купчан и Маунт, помимо давно применяемого термина «гуманитарная интервенция», вводят понятие «профилактическая интервенция», в которой применение карательных средств, по всей видимости, еще более произвольно.
«Хищническое поведение», дающее предлог для ответных действий, можно спровоцировать, как это неоднократно делали сами американцы. Достаточно вспомнить и взрыв корабля «Мэн», после которого Соединенные Штаты начали агрессию против Испании, и американскую провокацию в Тонкинском заливе, послужившую основанием для вмешательства во Вьетнаме. Да и истинную подоплеку событий 11 сентября 2001 года мы, возможно, узнаем лишь много позже.
К тому же конец ХХ – начало ХХI века показали, что критериями причисления к «изгоям», «хищникам» либо «друзьям» в основном служат степень лояльности тех или иных государств Вашингтону и их готовность допустить США к своим природным ресурсам. Экономисты Пол Колер и Анке Хеффлер в исследовании «Жадность и недовольство в гражданских войнах» показывают, что наличие в стране богатых природных ресурсов повышает риск возникновения вооруженных конфликтов. Природные ресурсы могут быть использованы повстанцами для финансирования военных действий, а в случае победы являются главным трофеем. Для стран, обладающих одним либо двумя основными ресурсами, используемыми в качестве главной статьи экспорта (например, нефть или какао), вероятность столкнуться с проблемой гражданской войны в пять раз выше, чем для диверсифицированных экономик.
Иными словами, получить клеймо «хищника» имеют возможность все несговорчивые страны, богатые минеральным сырьем. А содержание понятий «благосостояние», «геноцид», «притеснение национальных меньшинств», как показывает практика, зависит от идеологического, политического, конфессионального наполнения.
Что будет с государством, объявленным «хищником»? Маргинализация, изоляция, интервенция, т. е. ограничение или лишение суверенитета, введение внешнего управления, будь то международное либо региональное, и т. п. Сохранение суверенитета для «достойных» государств становится средством и одновременно одним из призов. Только суверенные государства могут наказывать, десуверенизировать «хищника», а потому суверенитет вообще, ослабленный глобализацией, надо сохранить и перестать ослаблять, считают Капчан и Маунт.
Что же во всем этом автономного?
Во-первых, определение «добропорядочности» и «ответственности» перестает быть делом исключительно западных государств, США. К нему должны быть привлечены такие страны, как Бразилия, Египет, Индия, Индонезия, Нигерия, Южно-Африканская Республика и некоторые другие.
Во-вторых, расширение консенсуса о том, кого назначить «хищником», требует институциональных реформ: экспансия глобальной власти (по сути, синоним «автономного управления») «потребует передать международную ответственность, которая сейчас лежит на нескольких либеральных демократиях в Северной Америке и Европе, достойным странам в разных частях земного шара» (здесь и далее курсив в цитатах наш. – Авт.). Перечисленные выше государства рекомендуется принять в постоянные члены Совета Безопасности ООН (вместе с Германией и Японией), расширив тем самым состав ответственных участников мирового процесса.
Здесь Капчан и Маунт делают два важных признания: во-первых, перечисленные страны в современной модели всерьез почти ничего не решают, а во-вторых, Запад в одиночку больше не может управлять миром. Иными словами, вместо того, что называется Трехсторонней комиссией (США – Европа – Япония), нужен «многосторонний» с участием полутора десятков незападных, «нелиберальных», «недемократических» стран. При этом передача полномочий вовне Запада желательна не столько отдельным странам, сколько региональным структурам (АСЕАН, Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, Африканский союз, оборонный союз, формирующийся в Южной Америке и пр.), возглавляемым «достойными», «добропорядочными» и «ответственными» государствами из «расширенного консенсуса». Именно региональным игрокам следует передать больше полномочий в решении глобальных проблем.
Показательно, что, расписывая преимущества региональных организаций, авторы ни словом не упоминают, например, Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС) или Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), хотя эффективность этих структур для преодоления региональных кризисов гораздо выше, чем тех, которые приводятся в качестве примеров. Дело здесь не в том, что в состав ШОС и ОДКБ могут входить «недобропорядочные» государства. Просто даже на уровне теоретических разработок «автономное управление» априори формируется не на основе настоящего реализма, а по-прежнему исходя из приоритета западных интересов и ценностей.
Американские исследователи настаивают на том, что западные организации, прежде всего НАТО, должны оставаться региональными и действовать в западных пределах (явный отход от недавно еще популярной, но нереализуемой идеи глобализации Североатлантического альянса), решая проблемы в других частях земного шара «автономно-управленческим» путем, т. е. с помощью незападных, нелиберальных и недемократических стран. А институтов, созданных державами, которые отстаивают самостоятельное виЂдение путей развития, как будто просто не существует.
В-третьих, в этой связи при возникновении кризисов давить «хищника» должны страны, которые географически наиболее близки к нему и «заинтересованы в исправлении ситуации». Подобная «автономная регионализация» решает две задачи: 1) региональные организации и державы получат поддержку от местных игроков, а не от атлантических структур, и поэтому их действия не будут восприниматься как реализация западного влияния; 2) вмешательство региональных организаций будет происходить, скорее всего, «с учетом местных ценностных установок и принципов» (читай: на авторитарной, нелиберальной, недемократической основе. – Авт.), а значит, решение назревших проблем приобретет «более легитимный и долгосрочный характер».
По сути, Капчан и Маунт не только еще раз констатируют, что у Запада (США) не хватает сил для прямого управления миром (нужно косвенное, автономное, чужими руками), но и признают: западные методы такого управления утрачивают эффективность. Следовательно, необходим переход от западных «либеральных» к местным «авторитарным» способам, которые в глазах населения будут легитимными, как бы своими. Иными словами, речь идет о демонтаже западного либерального фасада глобализации и замене его вне Запада локальными формами, поскольку на иное нет сил и возможностей.
Этот шаг отчасти можно сравнить с прекращением серьезной экспансии Римской империи после правления Траяна (98–117). К концу I века н. э. внешне находившийся в зените могущества Рим достиг предела в перенапряжении сил. И стремление переделать мир на римский лад сменилось косвенными, дистанционными методами управления, с одной стороны, и стратегией обороны, сдерживания (строительство валов против варваров на границах империи) – с другой.
Капчан и Маунт прямо пишут: «Учитывая тот факт, что продолжающиеся миссии в Ираке и Афганистане требуют от Запада колоссального напряжения ресурсов, особенно на фоне экономического кризиса, наделение региональных организаций более широкими полномочиями позволит атлантическим демократиям в конечном счете переложить часть бремени на плечи других участников мирового процесса». Откровеннее не скажешь.
Но задачей является не вообще переложить бремяна незападные плечи, а обеспечить передышку Соединенным Штатам. Капчан и Маунт и об этом пишут вполне откровенно: «Взращивание новых участников мирового процесса, делегирование ответственности за международные отношения региональным игрокам, а также перевод мировой экономики на более стабильный фундамент дают США необходимую передышку, чтобы сосредоточиться на восстановлении фундамента национального процветания».
Новая экономическая политика (НЭП), которая для обессиленного Гражданской войной (1918–1920) большевистского режима тоже была передышкой, позволила через несколько лет развернуть наступление на крестьянство в рамках коллективизации.
Авторы отмечают значительное уменьшение способности Америки выполнять функции «кормчего мировой торговли». В таких условиях, по их мнению, необходимо принять меры против разрастания тенденции к протекционизму, поддерживать стабильность свободных рынков, блокировать возврат к экономическому либерализму. Раз у Америки нет на это сил и глобализация, вопреки прогнозам, стала давать преимущества не государствам со свободным рынком, либеральными экономикой и политикой, а «авторитарным странам», то к решению данной задачи следует подключить сильнейшие авторитарные незападные государства с их нелиберальными методами. (Помимо прочего это заставит их больше тратить, а следовательно, притормозит экономический рост конкурентов.) Ради этого можно закрыть глаза на нелиберальность и пойти на создание «по-настоящему плюралистического международного порядка», возглавляемого, разумеется, США.
Впрочем, в мире автономного управления Соединенные Штаты, если им нужно, выгодно и ненакладно, могут возвращаться и к прежнему курсу: «Уважение к принципам автономного управления ни в коем случае не исключает права политического истеблишмента США ставить перед собой задачу распространения демократии во всем мире». По-видимому, того, кто будет этому сопротивляться, объявят «государством-хищником». Аналогичным образом на роль таких государств назначат и тех, кто станет сопротивляться «глобализации вглубь», попытается противостоять ей с помощью протекционизма и «экономического национализма», т. е. ограничивать накопление и прибыли Запада.
Капчан и Маунт оговаривают специально: «Акты, обосновывающие отказ в праве на суверенитет, а также на изоляцию той или иной страны и вмешательство в ее внутренние дела, должны тщательно взвешиваться, чтобы более широкое толкование “преступного поведения” не привело к демонтажу международного порядка, который в обозримой перспективе будет опираться на принцип национального суверенитета».
Таким образом, во-первых, «государств-хищников» не должно быть слишком много – это разрушит всю систему автономного управления и чревато настоящей блоковой войной. Во-вторых, на роль «хищника» нельзя назначать режимы, которые могут дать отпор либо потому, что имеют потенциал для этого, либо потому, что пользуются широкой поддержкой своего населения и на такой основе проводят самостоятельную внешнюю политику. Американские авторы говорят об этом прямо и, мы бы сказали, с наивным цинизмом. «Изоляция или интервенция в некоторых случаях могут оказаться непродуктивными, особенно в отношении государств, которые придерживаются принципов автономного управления во внутренней политике и игнорируют их во внешней».
Такие страны надо не хлестать кнутом, а вовлекать, приманивая пряником. Например, если Иран увидит, «что статус добропорядочной страны, доступный в обмен на отказ от ядерной программы и поддержку терроризма сулит ему реальные выгоды, он скорее пойдет на сотрудничество, нежели в случае угроз изоляции и интервенции».
АВТОНОМНОЕ УПРАВЛЕНИЕ — СКРЫТЫЕ ШИФРЫ
Что мы имеем в сухом остатке?
Во-первых, у США нет сил и средств управлять миром, т. е. обеспечивать глобальное накопление капитала. Тем более что мировая экспансия капитала вширь окончена – нужна глобализация вглубь, требующая и дополнительных сил, и новых подходов. Соединенным Штатам нужна передышка.
Во-вторых, США все чаще сталкиваются не только с сопротивлением, но также и с непредвиденными средне- и долгосрочными результатами своей внешней политики (прежде всего на Ближнем и Среднем Востоке и в Азии) во второй половине XX столетия. «Отдача» и «немезида» – так характеризует бумеранговое возвращение указанных результатов американский политолог Чалмерс Джонсон. Иными словами, несмотря на то что в течение последних 15–20 лет Соединенные Штаты де-факто превратились в военную империю, их способность решать нарастающие проблемы снижается.
В качестве нового способа обеспечения американского лидерства и предлагается модель автономного управления миром (МАУМ) с распределением бремени на 10–15 сильных игроков. Пожалуй, для США это единственный способ институционализировать очередную фазу американского ослабления, утраты гегемонии, отступления как форму автономного (косвенного) управления миром. «Многосторонняя комиссия» – так тоже можно назвать этот проект, намного более реалистичный, чем «новое американское столетие», «лига демократий» и т. п. И в то же время более хитрый. Ведь, по сути, создается глобальная преторианская гвардия из числа наиболее крупных государств полупериферии, верхушке которых поручается защита интересов США, а в связи с этим делегируются некие права и полномочия (участвовать в определении «хищников», наказывать их, отнимая суверенитет, ресурсы и т. д.) и выделяется доля в отчуждаемом глобальном продукте. Речь идет именно о верхушках, которые конституируют корпорацию-государство внутри все более превращающегося в скорлупу нации-государства; их включение в «автономное управление» – это присоединение к мировой верхушке не целых стран, а именно аппаратов управления – корпораций-государств.
Приобретения, которые сулит МАУМ, особенно в краткосрочной перспективе, очевидны и понятны. Но уже в более продолжительной перспективе вырисовываются серьезные потери.
Первое. Капчан и Маунт строят свои рассуждения так, будто после крушения исторического коммунизма и распада СССР в мире исчезло противостояние. Однако факты противоречат такому подходу. Причем речь идет не только о глобальном противостоянии по осям США – Китай, США – Россия. Ситуация в мире заявляет о себе целым каскадом одномоментных противостояний разного уровня, в каждом из которых просматриваются отблески глобальных противоречий.
По данным Гейдельбергского института исследований международных конфликтов (ФРГ), в 2008 году в мире было отмечено 345 политических конфликтов, 39 из которых перешли в военную стадию, среди них – девять полномасштабных войн. Кроме того, в 95 случаях конфликты переходили в стадию спорадического насилия, т. е. там велись боевые действия и проливалась кровь, однако число жертв было относительно небольшим. По сравнению с 2007-м ситуация значительно ухудшилась – в частности, потому, что тогда военная стадия наблюдалась в случаях с 32 конфликтами.
Кровавыми, затяжными зонами конфликтов продолжают оставаться Афганистан и Ирак. Впереди отчетливо маячат еще две более масштабные войны, в которых, возможно, предстоит участвовать США, – с Ираном и в Пакистане. Несмотря на оптимизм новых «реалистов» по поводу недопущения этих войн, вероятность их высока, а то и выше, чем раньше. Трудно вспомнить ситуацию, чтобы американский президент, как это было в середине мая 2009 года, уговаривал премьера Израиля не бомбить иранские ядерные объекты. Редким историческим фактом является и передача индийским премьер-министром президенту Соединенных Штатов в том же месяце карты и списка ядерных объектов на территории Пакистана, которые уже находятся «частично в руках мусульманских экстремистов».
Наконец, последнее по счету, но не по значению: Капчан и Маунт «забыли» о Китае, который ни при каких обстоятельствах не согласится на роль, подчиненную США. У авторов нет ответа, как интегрировать КНР в МАУМ.
Второе. Резервуар, из которого черпает дополнительные силы МАУМ, создавая расширенное «глобальное политбюро», – полупериферия, т. е. средний слой мировой системы. В результате эта мировая середина размывается, усиливается поляризация в глобальном масштабе: слабые и бедные – внизу, а богатые и сильные, которые автономно управляют ими (т. е. изымают прибавочный продукт), – наверху. И почти нет никакой середины. Иными словами, в сфере межгосударственных отношений и на глобальном уровне должно произойти то, к чему неолиберальная глобализация уже привела в экономике как на межстрановом, так и на внутристрановом уровне, – размывание среднего слоя.
Как показывают исследования, именно государства со средним уровнем дохода стали жертвами неолиберальной глобализации. Со странами высокого уровня дохода они не могут конкурировать по технологическим и институциональным причинам, со странами же низкого уровня дохода – из-за дешевизны там рабочей силы. Что касается среднего слоя внутри различных стран, то его положение за последнюю четверть века ухудшается всюду: в одних случаях это происходит стремительно и катастрофически (Латинская Америка в 1980-х годах, Восточная Европа и экс-СССР в 1990-х), в других – постепенно (США, Западная Европа).
Наряду с нацией-государством именно средний слой («класс») – одна из главных жертв глобализации. Если 1950–1970-е годы стали для него «славным тридцатилетием», то 1980-е – «нулевые» – нечто совсем иное. Положение среднего слоя ухудшается везде: на периферии и полупериферии капиталистической системы стремительно и катастрофически, в центре – постепенно. Так, в Латинской Америке в 1980-е годы структурные реформы МВФ смели 90% старого среднего слоя, столкнув его в бедность, на «иной путь» (Де Сото). В конце 1980-х – первой половине 1990-х годов пришла очередь восточноевропейских средних слоев: если в 1989-м за чертой бедности в Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) жили 14 млн человек, то в 1996 году – 168 миллионов – крупнейший, по мнению исследователей, погром среднего слоя в истории.
Немецкие социологи говорят о том, что нижняя половина среднего слоя Германии медленно, но верно скатывается по наклонной; французские – о том, что «социальный лифт» во Франции ездит только вниз. Что касается США, то там с 1973 по 1995-й реальная зарплата с учетом инфляции упала на 17 %; личный свободный доход «середняка» в 1977 году составлял 60 % долга, в 2006-м – 126 %. Районы, в которых селится средний класс в 100 крупнейших американских городах, уменьшилась с 58 % в 1970 году до 41 % в 2000-м. Так, в Лос-Анджелесе за последние 30 лет, по данным, приведенным Дмитрием Крыловым, доля бедных районов увеличилась на 10 %, богатых – на 14 %, а доля районов проживания средних слоев уменьшилась на 24 %. Налицо социальная поляризация за счет размывания среднего слоя – недаром в западной социологии появилась теория «20:80», где 20 % – это богатые, 80 % – бедные и никакого среднего слоя. Все это неудивительно, ведь, выгоды от глобализации прежде всего получает корпоратократия, или, как называет эту группу Дени Дюкло, «гипербуржуазия». Она живет за счет среднего слоя, зажатого в тиски глобализацией.
Системы «без середины», однако, крайне неустойчивы. Поляризация порождает не просто гроздья гнева, а социальный динамит.
И, наконец, мы подходим к третьему. Главной из среднесрочных проблем, скорее всего, станут силовые структуры МАУМ – глобальная преторианская гвардия, т. е. организованные в корпорации-государства верхушки вновь принятых в ядро «ответственных» и «добропорядочных» стран. История учит: рано или поздно преторианцы ставят императоров (и империю) под контроль.
В 1991 году во Франции была опубликована весьма интересная книга публициста и общественного деятеля Жан-Кристофа Рюфэна «Империя и новые варвары. Разрыв Север – Юг». Разбирая различные варианты реагирования Севера (читай: Запада) на давление со стороны Юга, особое внимание он уделил такой форме, как «государство-буфер». «Государство-буфер» – это относительно развитое и граничащее с Севером или расположенное недалеко от него государство, верхушка которого защищает Север от наступления Юга, вызовов и давления с его стороны. В качестве возможных «государств-буферов» Рюфэн называет Алжир, Мексику, Турцию и ряд других. Обеспечивая стабильность Северу, «государства-буферы» получают за свои полицейские функции долю прибавочного продукта, т. е. начинают соучаствовать в эксплуатации Юга в качестве эдакого «Полусевера».
Однако, подчеркивает Рюфэн, здесь кроется серьезная проблема для сытого мирного и стареющего Севера – растущая зависимость от «государств-буферов», которые по определению должны быть авторитарными и милитаристскими. С какого-то момента они начнут шантажировать Север, требуя всё большую долю в отчуждаемом глобальном продукте. Аргументы у «буферщиков» беспроигрышные – от прекращения выполнения своих функций до угрозы (она вполне реальна) возглавить Юг в его не столько даже борьбе против Севера, сколько в организации нашествия южных масс в «северную зону».
Кстати, история Римской империи – наглядное свидетельство крушения стратегии типа «буферов» и МАУМ. Варвары, которым разрешали селиться на границах империи, должны были защищать ее от других, более диких, варваров, получая за это определенное вознаграждение. Возник целый пограничный пояс таких структур, который со временем начал давить на слабеющую империю, шантажировать ее. А когда империя не смогла платить, варвары просто завоевали ее, воспроизведя на международном уровне схему преторианцы – император. Иными словами, Римская империя взрастила своего могильщика.
Поэтому Капчану и Маунту следует быть более осторожными с их призывами к Западу «взращивать новых участников мирового процесса», тем более что Америка уже «взрастила» Усаму бен Ладена, а Израиль – ХАМАС. С другой стороны, у США как империи, по-видимому, просто нет другого выхода, и это, перефразируя название одной из книг Чалмерса Джонсона («Печали империи»), одна из ее печалей. Вопрос в том, насколько Западу (США) удастся продлить передышку и растянуть процесс сохранения «руководства многосторонним миром».
С учетом сказанного выше ясно, что МАУМ объективно является мягкой формой перехода Запада к постзападному миру, а Америки – к миру, в котором она не станет гегемоном и в котором будет 7–10 конкурирующих игроков. О скором пришествии такого устройства уже пишут на Западе. Так, в 2008 году в Париже вышла в свет книга Жан-Франсуа Сюсбьеля «Борющиеся царства. К новой мировой войне». По мнению автора, после 2020-го мир вступит в период, похожий на эпоху Чжаньго («Борющиеся царства») в китайской истории, когда семь примерно равных по силе царств – Ци, Чу, Янь, Хань, Чжао, Вэй и Цинь – в течение почти двух столетий (403–221 до н. э.) вели борьбу за объединение китайского мира. Похоже, глобальный мир тоже вступает в подобную эпоху, и предлагаемая система «автономного управления» – один из индикаторов ее приближения.
