Однако, все эти попытки обречены оставаться гаданиями на кофейной гуще до тех пор, пока не будет выработано чёткое и адекватное понимание природы и значимости данного конфликта в структуре современных международных процессов. Без такого понимания, как без правильной формулировки условий задачи, переходить к поиску решений не имеет смысла. А с этим пониманием у российского (как, впрочем, и зарубежного) экспертного сообщества возникают явные трудности, что неизбежно накладывает отпечаток и на официальную политику Москвы как в отношении её стратегических целей, так и средств, используемых для их достижения.
С одной стороны, среди экспертов наблюдается тенденция к рассмотрению конфликта Новороссии и Украины как существующего или потенциального элемента борьбы России и других незападных стран с глобальной гегемонией США и формирования новой многополярной конфигурации мировой системы. Исходя из подобного представления, главная цель российской политики должна состоять не столько в разрешении конфликта как таковом, сколько в установлении нового глобального баланса, при котором, в свою очередь, Россия может решить конфликт в свою пользу.
С другой стороны, наметилась иная аргументационная линия, отображённая частично и в официальной риторике российского руководства и изображающая текущий конфликт как локальное, если не периферийное для международной системы противоречие, суть которого сводится к борьбе населения Донбасса за свои гражданские права. С этой точки зрения, российской дипломатии следует минимизировать влияние этого конфликта на общую динамику своих взаимоотношений с международными партнёрами и в первую очередь не допустить критического ущерба для отношений с Западом.
При всех очевидных различиях у этих двух подходов, явно доминирующих в российских политологических кругах, есть одна общая черта – они оба используются для оправдания пассивной, «равноудалённой» политики РФ в украинско-новороссийском конфликте, занижения его значимости для России и утверждения в сознании общества и элит ограниченных и второстепенных целей Москвы в ходе его разрешения. Позиционируется ли этот конфликт как «всего лишь отдельный эпизод борьбы за глобальное доминирование» или региональное автономистское движение Донбасса, вывод почему-то делается один – что собственные цели РФ в нём не так уж велики, что в лучшем случае он представляет собой лишь инструмент для выполнения других, более масштабных задач российской внешней политики, и что наиболее оптимальной тактикой для Москвы на данном этапе является «замораживание» конфликта или по крайней мере недопущение его дальнейшей эскалации, даже ценой критических уступок.
Но при ближайшем рассмотрении оба эти подхода не выдерживают никакой критики и скорее искажают истинное положение дел, чем помогают приблизиться к правильному его пониманию.
Не глобальная конфронтация…
Говорить о конфликте Украины и Новороссии как об элементе борьбы с глобальной гегемонией США и Запада довольно сложно, так как сама эта борьба имеет пока весьма смутные очертания и сводится преимущественно к противодействию западному влиянию в отдельных вопросах и сферах взаимодействия или мерам в направлении автономизации незападных стран, то есть укрепления их способности к самостоятельным действиям без оглядки на позицию Запада.
Разумеется, текущий конфликт при определённых условиях может дать импульс для существенных сдвигов в глобальной геополитической конфигурации в сторону снижения западного доминирования, но только опосредствованным образом – благодаря дальнейшей автономизации и укреплению России как одного из центров многополярного мира, что может повлечь за собой аналогичные процессы в отношении других его центров. И только в том случае, если Россия всё-таки пойдёт на такую автономизацию в ходе разрешения конфликта. Иными словами, Россия может попытаться изменить глобальный баланс с помощью этого конфликта, но ожидать изменения глобального баланса как предпосылки для решения конфликта в свою пользу бессмысленно.
Геополитические конфигурации не образуются из ничего, они не являются следствием механического соотношения материальных потенциалов акторов, а формируются в процессе их взаимодействия вокруг конкретных международных проблем. Поэтому многополярная конфигурация мировой системы не может являться одномоментным результатом перераспределения системных ресурсов или общей договорённости игроков – для того, чтобы закрепить её с помощью такой договорённости, она должна сначала воплотиться в жизнь в рамках одного или нескольких комплексов международных взаимодействий, то есть стать реальностью «де-факто» прежде, чем получить признание «де-юре». И конфликт республик Новороссии и Украины это как раз один из таких комплексов, в рамках которого может сформироваться новая модель взаимодействия России и Запада как основа для будущего многополярного миропорядка, как в рамках решения немецкой проблемы после Второй Мировой войны сформировалась биполярная модель, впоследствии превратившаяся в структурный каркас глобальной системы.
Однако, для того, чтобы воспользоваться этим шансом, России необходимо прежде всего задаться соответствующей целью. Пока же от российских официальных лиц исходит весьма неопределённая риторика о «новом глобальном консенсусе» без чёткого понимания, на чём может быть основан такой консенсус, кроме взаимного уважения и сопряжённости региональных интеграционных проектов.
Но если Россия пока что не спешит использовать украинско-новороссийский конфликт в рамках борьбы с глобальным доминированием США, то Соединённые Штаты, наоборот, эксплуатируют его в интересах укрепления своего доминирования, что называется, «на полную катушку».
Вопреки распространённому мнению, главным инструментом Вашингтона в ходе реализации нынешней стратегии удержания своего глобального лидерства выступает не мировая война, риском которой так любят пугать некоторые отечественные обозреватели, а ограниченная поляризация мировой системы, способная стимулировать нужную степень консолидации вокруг США их традиционных и новых союзников. Для этого необходимо сконструировать искусственную и хорошо управляемую конфронтацию с противником, обладающим достаточным потенциалом, чтобы заставить западные страны консолидироваться вокруг США ввиду серьёзной (хоть и мнимой) угрозы, но не допускать при этом перехода этой конфронтации в прямое военно-политическое столкновение, дабы не утратить рычаги управления процессом.
Конфликт в Новороссии в нынешнем его формате представляет практически идеальную возможность для Штатов реализовать данный замысел. Ограниченный конфликт относительно низкой интенсивности в Европе в условиях, когда все основные рычаги управления им плотно контролируются Вашингтоном, а единственный игрок, способный изменить ход конфликта, показательно стремится от него отмежеваться и отказывается от дальнейшей эскалации, идя на унизительные для себя уступки, как нельзя лучше подходит для воплощения стратегических планов американской элиты.
Минские договорённости «нового разлива» целиком и полностью вписываются в этот курс, позволяя Штатам прочно удерживать инициативу и, манипулируя угрозами эскалации и санкционным давлением на Россию, направлять конфликт в нужное для себя русло. Фактически, за прошедшие полгода США уже выстроили необходимую структуру ограниченной конфронтации с РФ и механизм её управления, достигли в её рамках нужной степени консолидации союзников и теперь им остаётся только с помощью этой структуры довести начатый процесс давления на Москву до логического результата – кризиса российской государственности и сателлитизации России.
В итоге, если украинско-новороссийский конфликт и можно рассматривать как элемент трансформации мирового геополитического баланса, то пока что трансформации в сторону усиления глобального доминирования США и Запада, а не борьбы за его преодоление.
…но и не периферийный конфликт
С другой стороны, сводить данный конфликт к автономистским чаяниям народа Донбасса тоже в корне неверно. В сущности своей, это борьба за сохранение и утверждение русской идентичности, причём как культурной, так и политической, которая охватывает значительно более широкое пространство, чем нынешняя территория Донецкой и Луганской народных республик, где она вынужденно приобрела вооружённый характер. Вынужденно, потому что никакой другой вид борьбы за русскую идентичность в условиях нынешнего украинского режима невозможен.
Этот непреложный факт имеет ряд важных последствий для российской политики. Во-первых, ввиду подобной его природы, любая тактика Москвы, направленная на маргинализацию этого конфликта или абстрагирование от него, является заведомо проигрышной. РФ не может отмежеваться от вызовов, порождённых этим конфликтом для её собственной политической идентификации, как не может и произвольно ограничить свою роль функцией внешнего арбитра или гаранта его урегулирования.
Во-вторых, это означает, что и методы, ранее используемые российской дипломатией для урегулирования конфликтов на территории СНГ, не могут применяться в отношении данного конфликта, в том числе методы искусственного «замораживания», то есть консервации таких параметров конфликта, которые исключают его военное решение и заставляют конфликтующие стороны переходить к дипломатическому урегулированию. Вопреки преобладающему в экспертной среде представлению, «военный тупик» для обеих сторон не стал и не может стать автоматическим стимулом для политического диалога, тем более в таком хрупком и неустойчивом виде, как он сложился на данный момент в Новороссии.
В-третьих, это лишает РФ возможности использовать этот конфликт для продвижения своих общих геополитических интересов в пространстве Восточной Европы, а именно превращения его как минимум в надёжный буфер с Западом, как максимум в объект приложения общих усилий и стартовую площадку для формирования общего пространства европейского континента или так называемой Большой Европы. Москва не может искусственно вписать этот конфликт в рамки процесса борьбы за федерализацию или внеблоковость Украины, потому что ни одна из этих потенциальных целей не создаёт возможностей для реализации русской идентичности народа Новороссии. Не говоря о том, что сами по себе эти цели уже утратили актуальность вследствие установления украинского режима, находящего под прямым внешним управлением США, что обесценивает любые формальные обязательства в отношении его статуса.
И в-четвёртых, именно в силу высокой чувствительности российского общества к вызовам, порождённым конфликтом Украины и Новороссии, Запад не позволит вынести его за скобки политической повести дня во взаимодействии с РФ так, как ранее был вынесен за скобки грузинский конфликт 2008 года. Особенно, если учитывать тот момент, что в случае с Украиной, в отличие от Грузии и Молдавии, на кону стоит вопрос дееспособности всей западной стратегии переформатирования европейского континентального пространства. Причём это касается Европейского Союза не в меньшей мере, чем США, так как его курс на включение стран Восточной Европы в своей нормативное поле лежит в основе всей этой стратегии. Этим объясняется и неготовность ЕС идти на весомые политические уступки в ходе урегулирования конфликта, несмотря на вроде бы объективную незаинтересованность в дальнейшей его эскалации.
***
Таким образом, приходится констатировать, что превратное понимание природы и значимости конфликта Украины и Новороссии в рамках двух упомянутых и весьма влиятельных подходов не только не способствует его урегулированию, но и серьёзно его усугубляет, подрывая при этом способность руководства РФ адекватно оценивать сложившееся положение и предпринимать необходимые меры. В первую очередь потому, что оба они склонны интерпретировать его исходя не из собственного его значения, а как производную от других политических процессов, по отношению к которым он выступает всего лишь инструментом.
Пока данный конфликт не будет рассматриваться в своём истинном смысле как борьба за право на утверждение русской идентичности, русской цивилизации и русского государства, оптимальное его решение не может быть найдено.
