Энергетический кризис в Европе, можно сказать, уже официально признан и еврочиновниками, и медиа. Если ещё недавно эксперты и медиа писали об “energy crunch” («перенапряжении энергетики»), то теперь уже мы читаем про полноценный “crises”. Основных причин две.
Первая – реформирование собственно европейского газового рынка по спотовой модели. Вторая – ускоренный энергетический переход. Пара грабель ударила по голове одновременно.
Начнём с газа. Более десяти лет Европа внедряет биржевую модель, главной целью которой является снижение доли России на европейском газовом рынке. Если раньше главной целью газового рынка была надёжность поставок, то затем её сознательно заменили на диверсификацию поставщиков. Обеспечить таковую нужно было новыми газопроводами не из России и особенно терминалами по приёму СПГ. Тогда и начали ломать всю систему контрактования российского газа. Ещё с советских времен основу газовых отношений составляли долгосрочные контракты. Суть их заключалась в том, что продавец обязуется поставить нужные объёмы газа. А покупатель гарантирует их приобретение. Это и есть знаменитый принцип «бери или плати». Естественно, существовали определённые «вилки», но и поставщик, и покупатель несли ответственность за объёмы. И за недопоставку, и за недобор газа предполагались штрафы. В период низкого спроса потребители были жутко недовольны необходимостью платить штрафы «Газпрому». Но они предпочитали не обращать внимания на одно важное обстоятельство. «Газпром» выступал гарантирующим поставщиком, способным в пиковые периоды спроса обеспечить поставки нужного объёма газа и покрыть любой сезонный дефицит. А это не так просто: летом, когда спрос падает, «Газпрому» нужно поддерживать серьёзный резерв добычи в рабочем состоянии.
Важный момент – Европа сама отказалась от надёжности поставок как услуги. Не хотела платить за неё и считала чрезмерной зависимость от России. ЕС стал активно переходить на биржевые сделки. Покупатель, как казалось, не будет переплачивать за гарантию поставок, когда нужен товар, он просто пойдёт на биржу и купит там. Такая схема идеально работает, когда на бирже профицит газа и идёт борьба поставщиков. Так, собственно, было в прошлом году. Но производители не обязаны поставлять его в нужном объёме. Поэтому газа на бирже при пиковом спросе может просто физически не оказаться в нужном объёме.
Кстати, модель эту Европейская комиссия списала с британского островного рынка. И никто не задал вопрос, как она будет работать на континенте. Великобритания, как известно, потом покинула ЕС, оставив на прощание доминирование биржевых механизмов на рынке.
Кроме того, развитие биржевых торгов привело к появлению финансовых спекуляций, который расцвели этой осенью. Если долгосрочные контракты – всегда вопрос физических поставок, то на бирже моментально появились финансовые производные. Это важно понимать для оценки текущей ситуации. По нынешним ценам газ физически покупать никто не собирается – его практически невозможно будет продать в рознице. Это лишь маркер для финансовых спекуляций и фиксации прибыли/убытка по операциям с бумажными производными на газ. При этом европейские компании не заключают с «Газпромом» новых соглашений. Европа хочет, чтобы «Газпром» начал масштабные поставки на спотовые площадки. Но для компании это поставки «в никуда». Повторю – по нынешним ценам газ на хабах продать невозможно. Сейчас на бирже возможны только финансовые спекуляции.
Вторая составляющая кризиса – чрезмерное увлечение темой зелёного перехода. Система утратила гибкость. ЕС, не решив многие технические вопросы, связанные с возобновляемыми источниками энергии (ВИЭ), поспешил вывести из действия традиционную генерацию. Самой большой проблемой ВИЭ многие годы остаётся невозможность хранения электричества в промышленных масштабах. Отсюда, кстати, и увлечение водородом как способом хранения электроэнергии. Проблема, что зелёный водород дорогой, а в развитии водородного бизнеса, опять же, много технических вопросов, связанных, например, с его транспортировкой.
Раньше Евросоюз при росте газовых цен переключился бы на уголь. Но сейчас угольные станции уже начали выводить из бизнеса. Как только осенью ветряки не смогли из-за погоды давать нужных объёмов электроэнергии, ситуация пошла вразнос. Компенсировать дорогой газ оказалось нечем. Тем более что Европа ещё и отказалась от закупок импортного угля как «страхующего» энергоносителя. 30 июня этого года Анна-Мария Тревельян, министр энергетики и изменения климата Великобритании обещала, что 1 октября 2024 г. её страна полностью откажется от угля – но уже в августе пришлось лихорадочно возвращать угольную генерацию. И даже давать правительственные субсидии на расконсервацию станций. Правда, некоторые из них уже успели взорвать, разместив видео в соцсетях.
При этом еврочиновники категорически не желают признавать ошибочность форсированного энергоперехода. Всё ровно наоборот. Кадри Симсон, комиссар ЕС по энергетике, сообщила на брифинге в Брюсселе, что ЕК считает форсированный переход на ВИЭ единственным долгосрочным способом преодоления кризиса. Кризис уже сегодня, на пороге, но преодолевать его собираются долгосрочными стратегиями. Ну это как если у вас вирус и температура 39 градусов, но лечиться вам советуют профилактическими утренними пробежками.
Естественно, это заостряет вопрос о судьбе углеводородов, принципиальнейший для России как крупнейшего их экспортёра. Казалось бы, Европа чётко показывает свою принципиальность, и сомневаться в конце эпохи углеводородов не приходится. Но не так всё просто.
Символ этой осени – икона зелёного перехода Илон Маск, который перенёс штаб-квартиру из города Пало-Альто в Кремниевой долине в Калифорнии в Техас, центр нефтяной индустрии США. Более символичный ход трудно придумать. Циничный Маск посчитал чрезмерным зелёное налогообложение в Калифорнии.
При всей поддержке зелёного курса, характерной для мейнстримных западных политиков и медиа, тезисы о возможных рисках для сохранения общественной поддержки ускоренного энергоперехода к ВИЭ пробивают себе путь на поверхность. О рисках смены общественного отношения к ставке на ВИЭ писали The Economist и отдельные авторы Bloomberg. Для многих рядовых европейцев до сих пор поддержка ускоренного энергоперехода не связывалась в сознании с конкретными вызовами привычному образу жизни, производства и потребления – при столкновении с реальными проблемами идеологические установки могут и не выдержать.
Обжёгся на энергопереходе и Китай, без которого все игры в борьбу с потеплением вообще невозможны. Центральные власти давили на региональные с требованием одновременно сокращать выбросы углекислого газа, потребление электроэнергии, не снижая при этом уровень производства. Оказалось, что вместе эти цели выполнить невозможно, пришлось сокращать промышленное производство и уменьшать уровень потребления за счёт таких секторов, как работа торговых центров и уличного освещения. Китайское правительство в итоге дало команду своим компаниям срочно наращивать производство угля, а также обеспечить закупки угля на внешних рынках в достаточном количестве на зиму. В сентябре Китай нарастил импорт угля на 76 процентов по сравнению с 2020 годом.
Поэтому стратегический вопрос о будущей структуре мировой энергетики остаётся открытым.
Понимания этого достаточно для оперативных решений в сфере энергетики и транспорта. Спрос на уголь, нефть и газ на этом горизонте сохранится. При этом другие их производители все равно будут испытывать давление зелёного курса, что будет ограничивать их инвестиционные возможности.
Для нас это тоже преимущество. Азиатские страны скорее напуганы европейскими экспериментами, да и в самом ЕС голос «карбонариев» будет звучать всё громче. ЕК будет продолжать спор о судьбе «Северного потока – 2», но закупки российского газа в среднесрочной перспективе продолжатся. Сложно сомневаться в спросе на наш уголь в Азии – развитие железнодорожной сети на востоке точно окупится. Уже сейчас приходит в себя нефтяной рынок. Всё это, по крайней мере, позволит заработать деньги, которые можно пустить и на энергоэффективность, и на инвестиции в изношенный ЖКХ, и на газификацию. Что, между прочим, будет сокращать наши выбросы парниковых газов гораздо сильнее, нежели массовое строительство ветряков, которые не обойдутся без резервной мощности.
