Недавно Владимир Путин предложил США соблюдать потолки Договора о СНВ после официального истечения срока его действия в феврале 2026 года. Россия приостановила участие в договоре два с половиной года назад, но добровольно придерживается ограничений. Фёдор Лукьянов беседует с Константином Богдановым, заведующим Сектором стратегического анализа и прогноза ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН. Разговор состоялся в рамках программы «Международное обозрение».
Фёдор Лукьянов: Можно ли ждать каких-то сдвигов в сфере контроля над вооружениями после заявления президента Путина или американская сторона сейчас не заинтересована?
Константин Богданов: В конце 1980-х гг. был хороший анекдот: Соединённые Штаты и Советский Союз всегда занимают одну и ту же позицию в области контроля над вооружениями, просто в разное время. До недавнего времени при администрации Байдена российская позиция состояла в том, что никакого контроля над вооружениями, никакого диалога о стратегической стабильности без украинского регулирования нет и быть не может. Чудовищный термин «компартментализация», возникший именно тогда при попытке Байдена отделить проблематику ядерного сдерживания от украинской, понимания в Москве предсказуемо не нашёл. Теперь мы видим некоторые изменения в позиции. Я бы не стал их переоценивать, потому что достаточно очевидно, что без регулирования украинского кризиса (или хотя бы без явных признаков начавшегося его урегулирования) подобные переговоры продвинуться не могут.
Но здесь два момента.
Один момент связан с тем, что они не готовы делать очевидный реверанс навстречу России. Хотя на бумаге и словесно их было сделано довольно много за последние полгода, американцы не будут делать подарок и вовлекать Россию в сущностный диалог по важному эксклюзивному вопросу, тем самым повышая наш политический статус на мировой арене за свой счёт.
Второй момент сложнее. Штаты попали в стратегический дисбаланс, который они сами воспринимают как проблему двойного сдерживания. Они уже сейчас пишут, что в ближайшие пять-десять-пятнадцать лет будут вынуждены одновременно сдерживать двух примерно равных ядерных соперников – Китай и Россию.
Китай растёт. Насколько – пока непонятно, но в американских прогнозных документах уже несколько лет как предрекается выход КНР чуть ли не на стратегический паритет с США к 2035 году. Это, на самом деле, создаёт проблему, потому что, если вы вовлекаете Россию в соглашение о контроле над вооружениями, вы уравниваетесь с ней по потолкам стратегических вооружений. После этого Китай остаётся бесплатной неконтролируемой добавкой, которую нечем балансировать. Поэтому невозможно говорить о каком-то равенстве, о количественном сдерживании, можно говорить только о качественном сдерживании и о том, что американское превосходство в структуре ядерных группировок и сопутствующих вооружений (и неядерных вооружений, и в киберсфере, и в космосе) позволит сдерживать двух соперников сразу.
Тем не менее уже около двух лет есть рекомендация, что надо готовиться доставать боезаряды из хранилищ и просчитывать дозагрузку ракет, которые сейчас разгружены наполовину – как, например, морские ракеты Trident, – готовиться к закупке новых видов ядерных вооружений, например, крылатых ядерных ракет морского базирования. Можно вернуть лишние 50 ракет Minuteman в шахты, которые стоят в качестве горячего резерва. Американцы, в принципе, воспринимают возможность начала даже не гонки вооружений, а просто повышения объёма ядерных вооружений у себя. В таком случае, что мы имеем в виду под контролем над вооружениями? Если мы всё-таки уравниваем потолки или даже делаем их чуть меньше, чем в действующем Пражском договоре СНВ, то совершенно непонятно, как они собираются после этого достигать баланса с Китаем. Вы определитесь уже с тем, что вы хотите.
Фёдор Лукьянов: Китай ведь вообще ни о каких переговорах слышать не хочет, говорить не собирается и делает вид, что его это не касается.
Константин Богданов: Совершенно верно, это старая советская позиция, что контроль над вооружениями – империалистическая уловка, которая легализует гонку вооружений. Как только Советский Союз вышел на стратегический паритет с Соединёнными Штатами, сразу возник контроль над вооружениями. С Китаем, скорее всего, будет то же самое.
Американцы давно и прочно пытаются ввести контроль над всеми видами ядерного оружия, а у России наблюдается достаточно серьёзная асимметрия по части оперативно-тактического ядерного оружия. Кстати, у Китая тоже значительная часть ядерного потенциала – ракеты средней дальности и оперативно-тактические системы, которые нужны для регионального сдерживания в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Американцы были бы заинтересованы расширить сферу охвата соглашения на всё ядерное оружие, но в текущих условиях это крайне маловероятно. В лучшем случае мы можем получить политические декларации о подтверждении текущих потолков стратегических вооружений: мы находимся вне соглашения с русскими, но будем исполнять его по факту. Центральные лимиты проверять будет невозможно, потому что фактическая загрузка боезарядами проверялась инспекциями на местах в соответствии с данными обмена. Со спутников вы это не сделаете, так только ракеты можно пересчитать.
Фёдор Лукьянов: Многие недавно встрепенулись, когда Пакистан и Саудовская Аравия подписали оборонный пакт. Это было сделано очень громогласно, они намекнули, что в случае чего все средства могут быть использованы. Пакистан, как известно, ядерная держава, и Саудовская Аравия, если на неё кто-то нападет, может на Пакистан рассчитывать. Правда, это всё туманно, стратегическая неопределённость. В тех условиях, в которых мы сейчас живём – и ситуация вокруг Израиля и Ирана, и двусмысленность США, которые непонятно, распространяют ядерное сдерживание на союзников или нет – вопрос о ядерных гарантиях (своих либо чьих-то) как будто бы снова выходит на первый план. Насколько реально, что появятся новые «зонтики»?
Константин Богданов: Старая проблема. Во время холодной войны её метафорически называли «размен Бостона за Бонн»: если Советский Союз вторгается в Западную Европу, будет ли Америка рисковать своими городами, спасая западноевропейские?
В этом случае стратегия державы-протектора (гарантирующей державы) становится более безрассудной, потому что гегемон и вообще крупная держава зависит от своей сети союзов. Если сеть союзов устойчива, она позволяет эту гегемонию во всех смыслах, а не только в военном, поддерживать. Если сеть союзов начинает разваливаться, считая, что сдерживание недостоверно, тогда, извините, это уже не гегемон. Это значит, в некоторых случаях гегемон может повести себя чуть более агрессивно, чем, возможно, вёл бы себя в отношении кризиса, касающегося только его самого и его личных интересов, как в случае с Карибским кризисом.
Что касается Пакистана и Саудовской Аравии, это довольно старая тема. Они развивают оборонное сотрудничество с 1970-х годов. Саудовцы давали довольно много денег, в том числе и на развитие пакистанского ядерного оружия – у них не было технологий, но были деньги на это. С 1980-х гг. у них действует соглашение о военном сотрудничестве. Пакистанские военные с тех пор находятся на территории Саудовской Аравии. На пике в 1980-х гг. их было порядка десяти-пятнадцати тысяч, сейчас примерно в десять раз меньше. Тем не менее они работают, у них есть военное сотрудничество.
То, что мы видим, – давний интерес региона. Пакистан – единственная исламская ядерная бомба. Распадаются соответствующие гарантирующие институты, стабилизирующие институты в мире в целом, Соединённые Штаты начали откровенно выходить из огромной стратегической чёрной дыры, которой для них является Ближний Восток, потому что им интереснее Китай и в меньшей степени Восточная Европа. Ближний Восток в этом плане – отрицательная стоимость. Как только они начали оттуда потихоньку выползать, начались события в Газе, взаимные атаки Ирана и Израиля, которые привели к войне июня 2025 г., атаки Израиля на лиц, принимающих решения среди йеменских хуситов, и, наконец, ракетная атака по Катару. Это явный признак, что страховочных перил в регионе нет, поэтому нужно срочно обзаводиться механизмами безопасности и соответствующими инструментами силового сдерживания.
Саудовская Аравия ровно это и делает. Она актуализировала военные связи с Пакистаном, которые, кстати, пребывали в некотором забвении в 2010-е годы. Там был довольно серьёзный период охлаждения, особенно на фоне того, что Пакистан отказался участвовать в саудовской коалиции, когда она вторгалась в Йемен. Сейчас саудовцы достаточно чётко показывают, что вы, конечно, можете кого-то там бомбить, но имейте в виду, что у нас за спиной стоит ядерное государство. Считайте риски.
Фёдор Лукьянов: Когда президент Ирана выступал на Генассамблее, он в очередной раз очень чётко и ясно говорил о том, что никакого ядерного оружия нам не нужно, мы не хотим, мы не делаем. Дипломатически понятно, но ситуация в регионе, скорее, демонстрирует: или уже делай, или тогда просто выходи из этой темы. А Иран со своей странной многолетней двусмысленностью уже, по-моему, только ухудшает свою ситуацию.
Константин Богданов: Это не двусмысленность. Это их многолетняя политическая позиция, причём опирающаяся на соответствующую фетву аятоллы Хаменеи о том, что ядерного оружия быть не должно, Иран не будет обзаводиться ядерным оружием. Такая риторика, если посмотреть по ядерным и околоядерным державам, скорее норма, чем исключение. Например, многолетняя израильская позиция в отношении ядерного оружия, помимо того, что они не подтверждают и не опровергают факт его наличия, это вполне конкретная фраза – «Израиль не будет первым государством, которое привнесёт ядерное оружие на Ближний Восток». Не «развернёт», не «испытает», а именно «привнесёт».
Опять же, претензии к Ирану были связаны не с его заявлениями, а с достаточно развитым ядерно-оружейным комплексом, особенно в последние годы. Тут поэтому риторика отдельно, а всё остальное отдельно. Советский Союз в 1980-е гг. тоже говорил, что не применит ядерное оружие первым, но его было столько, что в это никто не верил.
Фёдор Лукьянов: В этом смысле выделяется Северная Корея, которая ничего не скрывает и, наоборот, подчёркивает, что «попробуй сунься».
Константин Богданов: А это как раз доктрина слабого, они опасаются возможных попыток «удушить в колыбели». Это нормальная схема именно достаточно агрессивной ядерной доктрины, которая показывает, что при случае я применю ядерное оружие, даже если не собираюсь применять. На самом деле, северокорейский тип поведения – самый хладнокровно-рациональный в этом контексте.
Фёдор Лукьянов: Договор о нераспространении ядерного оружия, который всегда считался фундаментальной основой мировой стабильности, не раз уже пытались похоронить, но сейчас как будто бы ситуация стала ещё более сложная. Угрожает ли что-нибудь ему всерьёз на сей раз?
Константин Богданов: Ему всерьёз угрожает уже давно, потому что в режиме договора разваливается консенсус, но он разваливался по совершенно другой линии.
Иначе получается, что вы гарантировали нам безопасность и запретили нам обзаводиться ядерным оружием взамен на то, что вы в конце концов разоружитесь, а получилось как-то ни то, ни другое – и безопасности нет, и ядерное оружие отняли. Непонятно, зачем нам это всё это вообще надо. Теперь вы рассказываете, что ядерное разоружение – очень сложно, не на одно десятилетие, давайте пока это всё оставим. Ещё немного, и зазвучат слова, что это колониальный договор.
Эти кризисные явления накапливались уже не одно десятилетие, особенно после продления ДНЯО в 1995 году. Некоторые специалисты всерьёз считают, что это было большое достижение, но оно заложило некоторую бомбу под договор, потому что отсутствие необходимости консенсусно продлевать его сильно расхолодило ядерные державы на пути к контролю над вооружениями и дальнейшему ядерному разоружению. Сейчас мы имеем дополнительный импульс, связанный с тем, что системы региональной безопасности разваливаются.
Один из выборов – это запретить ядерное оружие в принципе. Мы получили Договор о запрещении ядерного оружия 2017 г., ядерных аболиционистов, которые эмоционально требуют вообще отменить ядерное оружие на международном уровне как факт. Договор подписан на платформе ООН почти сотней государств, он существует. Никто из тех, кто имеет хоть какое-то отношение не просто к ядерному оружию, а ещё и к расширенному ядерному сдерживанию (то есть те, кто получает ядерные гарантии), к нему не присоединился.
Другой выбор – это выбор страны, которая, объективно оценив свою проблему с безопасностью, решает обзавестись ядерным оружием. Так сделали Пакистан и Индия в 1970-е гг., ЮАР в конце 1970-х – начале 1980-х гг. (ныне разоружившись, они создавали её именно для того, чтобы обеспечить свою безопасность в изоляции), Северная Корея. Так, возможно, сделает Иран и тогда, возможно, пойдёт каскад на Ближнем Востоке, связанный, как минимум, с Саудовской Аравией и, может быть, с Турцией.
Мы находимся в таком неустойчивом пороговом состоянии, при котором дальнейшая деградация, с одной стороны, режима нераспространения, а, с другой стороны, режимов региональной безопасности, приведёт к тому, что у нас появятся де-факто новые ядерные державы. После этого что-то улучшать в режиме ДНЯО будет очень тяжело.
