Россия в глобальной политике

Дарвиновский отбор, эволюция – факт жизни. Несть числа умершим обществам, которые не смогли найти ответов на вызовы. Но мир не устаёт меняться, всё время пробуя на зуб тысячи идей о том, как будет устроено будущее, и ставя перед любым обществом – и российским тоже – всё те же старинные вопросы. Удастся ли нам выжить? Способны ли мы меняться или же в исторической перспективе нас ждут надлом и крушение? Что происходит? Куда мы идём? На чьей стороне окажемся? И что сулит будущее России?

Любые попытки воплотить в реальность очередную утопию, создать «совершенное общество» неизменно проваливаются. Марксистский, христианский, либерально-демократический[1], технократический[2] или любой другой рай человечество старательно обходит стороной. Не случилось торжества либерализма, как обещали в 1990-е гг., – жизнь оказалась сложнее. Каким же методом прогнозировать будущее?

Инструментарий общественных наук невозможен без этологии и теории систем. Люди – особенные животные. Но в поведении их популяций (обществ) есть многое из того, что свойственно другим животным.

Доказано этологией. «Социальное поведение людей диктуется не только разумом и культурной традицией, – оно всё ещё подчиняется закономерностям, характерным для любого филогенетически возникшего поведения, – тем закономерностям, которые хорошо нам известны благодаря изучению поведения животных»[3]. Такой подход должен помочь пониманию будущего обществ, без скатывания к примитивизму и с учётом всех особенностей «социальных животных». Люди создают сложные системы. Анализ обществ как систем должен исключить любые несбыточные идеи и «заносы» в конструкциях будущего. Но зато мы уверенно можем сказать, что впереди: никогда не прекращающаяся изменчивость, выстраивание иерархий, кооперация, симбиоз, поиски собственной идентичности, сохранение менталитета, своя мера свободы и принуждения.

Изменчивость и адаптивность

«Идеального общества» не достичь. Общества всегда будут адаптироваться к меняющимся условиям своего бытия. Каталогизировано около 3 тысяч различных моделей обществ. Одна из причин изменений – гонка за новыми знаниями и технологиями[4]. Закосневшие – умирают. Искусственные (утопии) – нежизнеспособны. «В жизни народа главную роль играет его способность к изменению»[5].

Россия. Самое рискованное для российского общества – не меняться, быть закрытым, конфликтным, создавать массовое сознание, полное иллюзий и нереалистичных взглядов на мир. Чувство вечной правоты, отсутствие рефлексии, ложные цели, ведущие к растрате людей и ресурсов, подчинённость нереалистичной идеологии, мифам – всё это вместе ведёт к разрывам с внешним миром, к распаду.

Иерархии

Жизнь иерархична. Универсальный, однородный мир без иерархий – утопия. Все популяции строят иерархии ради выживания. Развитие, усложнение систем формирует многоуровневые иерархии. Конкуренция за место в иерархии, за доступ к ресурсам, за лучшие шансы выжить – вечна. «Условия человеческого существования неистребимо несут на себе печать постоянных изменений и борьбы»[6].

В мире примерно двести стран (обществ) – субъектов. Они неизбежно выстраиваются в иерархии. Рост населения (с 1900 г. – в 4,7 раза), кратное увеличение масштабов и сложности экономики, технологий (рост мирового ВВП в постоянных ценах с начала XX века – более чем в 20 раз)[7], двукратное увеличение числа стран с 1900 г. – основа для самой жёсткой конкуренции в иерархиях, которая была, есть и будет. Кто выше, больше и сильнее?

Мир, чтобы выжить и быть устойчивым, управляемым, развивающимся, неизбежно станет многополюсным, перейдёт к трёх- и четырёхуровневым иерархиям не только обществ (стран), но и функциональных подсистем (пример – финансы). Свои полюса будут образованы на каждом уровне. Сверхконцентрация власти, какой она была во второй половине XX века, немыслима.

Конкуренция обществ происходит сразу по многим направлениям: качество и продолжительность жизни; демография (кто рождается, кто растёт, кто стареет, кто умирает); масштабы (пространство, население, ресурсы); коллективная модель поведения (уровень зрелости, комфортность для всех, инновационность, этичность и тому подобное); баланс/дисбаланс свободы и принуждения; технологии, мощь и качество экономики; финансовая сила (роль в глобальных финансах, финансовое развитие); информационная среда (влиятельность, технологии, ресурсы); военная сила; идеология, её адекватность вызовам; темпы роста, развития (или убывания, стагнации); внешний образ, его притягательность; деформации общества.

Нельзя быть первым в военном отношении, десятым в экономике, пятидесятым по уровню человеческого развития и сотым по продолжительности жизни. Краткосрочно – да, но надолго – нет. Общество либо развивается по большинству направлений, либо отстаёт, а иногда даже уходит в небытие.

Россия. Впереди – жестокий «дарвиновский» мир из 150–250 обществ/стран, разных по коллективным моделям поведения, развитию, идеологии и формам бытия. В нём нет места мифам. Нет универсальной идеологии. Ни одно из обществ не является вечным, и неизвестно, будет ли существовать через век. Помимо стремления к развитию, в них есть стагнация и деструкция. Половины из них не существовало ещё сто лет назад. И какая-то часть обязательно исчезнет через сто лет.

Притягиваются только к тем, кто наверху. Пока мы отстаём в иерархиях. По ожидаемой продолжительности жизни мы – 106-е в мире[8], по ВВП по номиналу на душу населения – 61-е[9], по ВВП по ППС на душу населения – 50-е[10], по индексу человеческого развития – 49-е[11]. Это – вызов. Военной силой (она не вечна) и попытками манипулировать массовым сознанием его не разрешить. Сколько ни говори об особом пути, об уникальности, этим не подменишь места в иерархиях. Игра на усиление – это всем очевидный рост в большинстве иерархий. Мы – стагнируем.

Идентичности

Выживание в усложняющемся мире – это диверсификация. Люди и их популяции всегда ищут новые идентичности, без колебаний бросая старые и приобретая новые ипостаси. Они будут отталкиваться от вас, определяя вас как «худших», а себя как «лучших» (в сравнении с вами) в новой популяции. Они стремятся получить признание[12] в качестве новых обществ. Они создадут новые иерархии, если это даст им больше шансов выжить. Для этого не обязателен передел пространства. Когда взломаны информационные барьеры, можно объединяться через все границы, по любой грани бытия: религия, профессия, возраст, пол, раса, любые пристрастия, вплоть до абсурдных, если это поможет выживанию. Так делает бизнес (ТНК). Подобные объединения могут брать на себя часть функций государств на мировой арене (примеры – ЧВК, саморегулирование).

Будущее – это растущая множественность идентичностей/обществ, созданных «снизу вверх» и наоборот. Будут появляться новые страны. Будут множиться общества, не признающие границ. Будут размываться национальные идентичности. Никакой универсальной, однородной, глобальной, вытоптанной среды.

Россия. Если не карабкаться вверх по иерархиям обществ/стран – сразу по их большинству, если не стать «исходником» для негосударственных иерархий, неизбежен постепенный размыв российской идентичности. Общество непрерывно раскалывается. Вместо притяжения действуют центробежные силы. Общества, ищущие своей идентичности, отталкиваются от России («они – не мы»). Всё это уже происходит. Россия давно известна как страна «вывоза», «ухода», вывода людей, капиталов, имущества, бытия. Угрозы будущему – сильнейшие.

Горизонтали, кооперация

Часть дарвиновского отбора – кооперация, сотрудничество, способность предпочесть общее ради частного, принести жертвы (затратить ресурсы) ради выживания популяции. Так происходит и в мире обществ/стран. В ближайшие 30–50 лет мир будет состоять из коалиций стран. Коалиции жёстко конкурируют между собой. Они сами выстраиваются в иерархии – по силе влияния, притяжения. Это дарвиновский мир, где совместные ответы на глобальные вызовы находятся с огромным трудом. Они уже сегодня кратно отстают от скорости, с которой эти вызовы нарастают.

В любом случае впереди – не поход к всемирному государству. Не повальный глобализм. Не царство общих ценностей. И уж, конечно, не единая мировая валюта, введение которой обсуждается в каждый кризис.

Россия. Пока центробежные силы «от России» сильнее, чем центростремительные. От неё отталкиваются, пытаясь найти новую идентичность. Интеграция с Россией, которая была бы глубже сиюминутных выгод, встречает почти непреодолимые препятствия. Этот тренд будет нарастать, если не начнётся ясное, сильное движение России вверх по иерархиям обществ/стран. В ином случае любые коалиции с Россией будут немедленно расторгаться, как только сойдут на нет краткосрочные выгоды. Неизбежны снижение качества коалиций (измельчание стран, входящих в них) и увеличение цены за то, чтобы их удержать.

Это тренд геополитического одиночества. Для ответа на глобальные вызовы придётся тратить гораздо больше собственных ресурсов, чем это было бы при сильном центростремительном движении к России.

Симбиоз

Симбиоз в данном случае – это совместное, тесное существование обществ/стран в целях выживания: взаимная польза или «паразитизм». Все случаи экономического чуда (15–20 стран) после Второй мировой войны – примеры симбиоза. «Чудеса» происходили благодаря переливу идей, технологий и капитала из группы развитых стран в страны-объекты и получению при этом взаимных выгод: США – послевоенная Европа, Япония, Китай и другие. То же – Восточная Европа в 1990-е гг.: Прибалтика – скандинавские страны, Чехия, Словакия, Словения и другие – Германия. Впереди мир не только коалиций, но и симбиозов.

Россия. В симбиозе «Россия – постсоветские страны» баланс выгод/невыгод складывается не в пользу России. Огромная цена, которую мы платим, поддерживая этот симбиоз (заниженные цены за сырье, займы и тому подобное), оборачивается потерями, как только активизируется поиск «другой» идентичности («мы не Россия») и симбиоза с другими обществами.

Последние тридцать лет это происходит шаг за шагом: экономики Украины, Белоруссии, других государств СНГ/ЕАЭС постепенно разворачиваются в сторону от России. Кто на Запад (ЕС), кто на Восток (Китай, Турция). Доля России в их внешнем обороте, её влияние долгие годы падают.

Менталитет

Коллективная модель поведения, национальный характер – факты жизни. «Англо-саксонская», «континентальная», «шведская», «азиатская», «латиноамериканская» и другие модели – данности, созданные вековой жизнью обществ. У каждого социума – своё лицо, свой характер. Тем не менее они умещаются в типологию обществ. Это хорошо показывает международный социологический проект World Values Survey (семь волн обследований, 1981–2020 гг., 120 стран, 95% населения мира) и его карта обществ со схожими моделями поведения – по направлениям «от традиционных ценностей к секуляризации» и «от выживания к самовыражению»[13].

Коллективные модели поведения – не статичны, они изменяются под воздействием внешних условий. Чем дальше от страха, голода и холода, чем состоятельнее общество, тем больше в нём индивидуализма, чувства самоценности, свободы и самовыражения, тем мягче иерархии, слабее групповые конфликты – притом, что общие интересы могут быть полностью учтены[14].

Россия. Российский характер мозаичен. С одной стороны, вековая традиция быть закреплёнными в вертикалях, в основании пирамиды жёстко централизованного государства. С другой – только свобода, мобильность, толерантность  и терпимость могли бы собрать вместе около двухсот национальностей в самом крупном по территории государстве мира. Велики языковые, идеологические, технологические заимствования и адаптивность к ним. Прекрасный, многозначный язык, с массой инородных включений, дающий гибкость мышления. Жертвенность и невероятная склонность к крайностям, «заносам» то влево, то вправо, к крайним формам в моделях общества, к тому, чтобы «догонять» с великими жертвами.

Перед нами вызов – как пробираться в будущее среди других «самобытностей», ставших развитыми странами? Среди тех, кто уже стал свободнее, инновационнее. Как с ними конкурировать? И самое главное – как для этого меняться?

Мера свободы и принуждения

Отнять, присвоить, распределить – или совершить сделку? «Завинтить» или договориться? За этими простыми вопросами – степень свободы в обществе. История доказывает, что в этом плане неизменно выигрывают общества, которые смогли как системы в меру своего усложнения и развития новых технологий дать больше свободы личности, больше простора конкуренции между индивидуумами за ресурсы, обеспечивая при этом коллективный интерес и сохраняя целостность[15]. Проще говоря, чем общество сложнее, тем больше нуждается, чтобы те, кто внутри него, были на длинном, а не на коротком поводке. Сначала был хаос, затем «царство силы», затем «и сила, и договор» и, наконец, сегодня – «больше договор, чем сила». Процесс не так однозначен. Он цикличен. Но всё же вектор понятен.

Россия. Принуждения в России больше, чем нужно. Отсюда бедность, отставание в развитии, стагнация. Давний вызов – найти ту степень личной свободы, состоятельности, независимости людей, которая составит для социума надёжную подъёмную силу.

Глобальные вызовы

Отбор обществ происходит под воздействием глобальных вызовов, в поисках гомеостаза. Найдёшь ответ, изменишься – полный вперёд. Не найдёшь – жди деструкции.

Первый вызов: возникновение «внешней среды катастроф»/«экономики катастроф»

«С начала 1980‑х гг. (более-менее полный объём глобальных наблюдений) видны: 1) нарастание числа событий (крупных бедствий и катастроф) с максимумами в ±5 лет; 2) ежегодное число таких событий в последние четверть века колеблется в пределах 500–800. Количество природных катастроф (вода, воздух, огонь) выросло в 1980–2019 гг. в 4 раза»[16]. Эпидемий/пандемий – более чем в 2 раза. Статистика дана в таблице 1. В первую очередь это следствие антропогенных воздействий, в том числе вызванного ими глобального потепления. Частота особо значимых глобальных негативных событий – 2–3 за 10 лет (без войн).

Таблица 1. Значимые катастрофы и бедствия, ед.*

* EM-DAT, CRED / UCLouvain, Brussels, Belgium), www.emdat.be (D. Guha-Sapir) Version: 2020-06-15, The International Disaster Database (Centre for Research on the Epidemiology of Disasters (CRED)), University of Louvain). Расчёты автора.

Россия. В 1990–2000 гг. в России регистрировалось 150–200 опасных гидрометеорологических явлений в год, затем – 250–300 в год, а с 2007 г. больше 400. В последние двадцать лет они становились всё более разрушительными[17]. Количество техногенных чрезвычайных ситуаций в России увеличивается: в 2010 г. – 157, в 2015 г. – 179, в 2018 г. – 190, в 2019 г. – 202[18].

Второй вызов: демографическое давление

Демографическая картина мира быстро меняется. Сокращается или стагнирует население во многих развитых странах, особенно «коренное» (потомки тех, кто жил там до Второй мировой войны). Доля стран с высоким уровнем доходов сократилась с 27,4 процента населения мира в 1950 г. до 16,3 процента в 2019 году. Прогноз ООН на 2050 г. (средний показатель) – 13,6 процента. Доля стран с доходами выше среднего уровня снизилась с 37 процентов в 1950 г. до 34,2 процента в 2019 году. Прогноз ООН на 2050≈г.– 28,6 процента. И, наоборот, быстро растёт население в большей части развивающихся стран, особенно в беднейших (Таблица 2). Если в 1950 г. совокупная доля стран с доходами ниже среднего и с низкими доходами составила в населении мира 35,6 процента, то в 2019 г. – 49,4 процента. Ожидается, что в 2050 г. больше 60 процентов населения мира будет жить в таких странах.

Таблица 2. Демографические изменения в мире в 1950–2050 гг.*

*World Population Prospects 2019, UN DESA, Population Division, прогноз – по среднему уровню фертильности, https://population.un.org/wpp/Download/Standard/Population/ (accessed 21.09.2020). Расчёты автора

Крупнейшие развитые страны убывают в населении (Таблица 2). В зоне убыли вся Европа – один из богатейших регионов, центр промышленных революций наряду с США. Неизбежно растёт демографическое давление наиболее населённых стран на государства, более зажиточные и/или имеющие относительно свободные пространства. Началось «великое переселение народов» – перемещение масс людей из бедных стран в богатейшие, растёт доля иммигрантов, со всеми их культурными особенностями, на территории «золотого миллиарда».

Развитые страны становятся своеобразными плавильными котлами. В 1990–2019 гг. число иностранных мигрантов выросло в 1,77 раз, в странах с высокими доходами – в 2,26 раза, в США – в 2,17 раза, в Германии – в 2,21 раза, в Австрии – в 2,24 раза, в Великобритании – в 2,62 раза, в Испании – в 7,4 раза. В странах с высокими доходами доля мигрантов в населении увеличилась с 7,5 процентов в 1990 г. до 14 процентов в 2019 г. В развивающихся странах колеблется от 0,9 до 2,1 процента[19].

Россия. Демографический вызов – острейший. По прогнозу ООН (средний показатель), население сократится к 2050 г. до 136 млн человек (сегодня – 146 млн человек), к 2100 г. – до 126 млн человек. Росстат прогнозирует то же – «естественную убыль», лишь частично восполняемую иммиграцией. Население России в современных границах к населению США в 1950 г. – 65 процентов, в 1990 г. – 59 процентов, в 2019 г. – 47 процентов, в 2050 г. – 36 процентов. К населению Китая в 1950 г. – 19 процентов, в 1990 г. – 13 процентов, в 2019 г. – 10 процентов, в 2050 г. – 9,7 процента[20].

Третий вызов: сохранение разрывов в состоятельности и зрелости между обществами/странами

В 1990 г. номинальный ВВП на душу населения богатейшей страны в долларах (Швейцария) превышал беднейшую (Судан) в 444 раза. ВВП по ППС на душу населения Швейцарии в 1990 г. был в 20 раз больше, чем в Судане[21]. В 2018 г. такие же разрывы между беднейшей страной (Эритрея) и богатейшей (Люксембург) по номинальному ВВП на душу населения, в долларах – в 348 раз, по ВВП по ППС на душу населения – в 103 раза.

Россия. Наша страна отстаёт в состоятельности. По номинальному ВВП на душу населения в долларах мы на 61 месте в мире, по ВВП по ППС на душу населения – на 50-м. В части ВВП по номиналу на душу населения в долларах разрыв между Россией и Люксембургом – в 10 раз, Россией и США – в 5,8 раза. По ВВП по ППС на душу населения Люксембург превышает Россию в 3,6 раза, США – в 2,2 раза (2019).

Четвёртый вызов: рост неравенства внутри обществ (концентрация рыночной власти)

С 1980-х гг. в ключевой группе развитых стран росла доля топ-10% и топ-1% (наиболее состоятельных) в национальном доходе. С 1980-х гг. доходы среднего класса стагнировали.

Топ-1% в 1980 г. имели 16 процентов национального дохода мира, в 2016 г. – 20 процентов. И, наоборот, 50 процентам «низов» в 1980 г. доставались 10 процентов этого дохода, в 2016 г. – только 8 процентов[22].

Россия. Этот тренд не обошёл и нас: а) взрыв неравенства в 1990-е гг.; б) удержание неравенства в 2000–2010-х гг. (топ-10 – 45–50% национального дохода)[23].

Пятый вызов: взрывной рост инноваций

В 1990–2018 гг. число заявок на патенты, поданных резидентами соответствующих стран, выросло в 4,2 раза, в США – в 2,9 раз, в Китае – в 240 раз (по количеству патентов страна в 4,9 раза опередила США). Схожая картина – в динамике патентов, поданных нерезидентами. Их рост в мире – в 3,5 раза, в США – в 3,9 раза, в Китае – в 34 раза (Таблица 3).

Таблица 3. Динамика заявок на патенты*

*data.worldbank.org (Accessed: 21.09.2020). На основе WIPO Patent Report: Statistics. Расчёты автора

Что в итоге? Эволюция обществ – производная от эволюции технологий, от ускорения их развития в последние три века[24]. Черты этой эволюции таковы: а) рост состоятельности, снижение рисков голода и холода; б) расширение свобод на основе увеличения имущества людей; в) рост индивидуализма, ценности самовыражения; г) углубление разрывов в технологиях между обществами, ужесточение конкуренции; д) рост рисков того, что взрыв инноваций приведёт к неуправляемости, хаосу, к прекращению понимания обществом, как всё устроено.

Россия. Число патентов, поданных в России, кратно ниже, чем в США и Китае. В 1990–2010-е гг. резко увеличился разрыв в этой области между Россией и Соединёнными Штатами (Таблица 3), а с начала 2000-х – между Россией и Китаем. Крупное отставание в инновациях вызвано тупиковой «латиноамериканской моделью» экономики. Россия зависима от импорта технологий на 70–90 процентов, от внешних поставок комплектующих и современных исходников. Далеко не лучшие показатели в сравнении с развитыми странами в плане микроэлементной базы. И с каждым годом негативный тренд отставания нарастает.

Шестой вызов: цифровизация

Негативные последствия цифровизации: а) постепенное исчезновение личной тайны (создание всеобъемлющих централизованных баз персональной информации); б) становление систем повсеместного контроля поведения (видео- и цифровая фиксация действий каждого); в) манипулирование массовым поведением (социальный рейтинг, пропаганда, вменённая/дополненная реальность); г) вытеснение людей из всё более сложной интеллектуальной деятельности, сокращение рабочих мест (проще накормить, чем обеспечить работой, ИИ, беспилотные технологии); д) фрагментация, клипизация, упрощение массового сознания, «играющее» человечество; е) обездвиживание, ослабление базовых инстинктов выживания, виртуализация жизни; ж) индустрия «двойников» – цифровых личностей; ж) распад традиционных моделей жизни, семьи, бизнеса.

Положительные моменты: а) кратный рост производительности интеллекта; б) взлом любых границ между людьми на основе обмена информацией; в) взрывной рост любых объединений людей – от микрогрупп до глобальных; г) рост саморегулирования в замещение государства, особенно в чрезвычайных ситуациях; д) ужесточение конкуренции (владеющий информацией – владеет миром).

Россия. Проникновение интернета – больше 3/4 населения 16+ (от 16 до 29 лет – 99%, от 30 до 54 лет – 88%), больше 60% из них – в мобильном интернете[25]. Число абонентов мобильной связи превышает численность населения страны (более 260 млн). Могут быть реализованы все риски и преимущества цифровизации.

Седьмой вызов: развитие биотехнологий

Последствия развития биотехнологий: а) рост продолжительности жизни и – как результат – глубокие изменения «моделей» индивида, семьи, общества; б) усиление конкуренции/стратификации обществ по продолжительности и качеству жизни; в) риски появления групп людей/человеко-машинных систем с заданными свойствами (интеллектуальными, физическими) и статусами, архаизация обществ, подавление социальных лифтов; г) расширение манипулирования массовым поведением; д) резкое ослабление ресурсных ограничений в том, чтобы всех прокормить и вылечить.

Россия. Россия – 100–106-я в мире по ожидаемой продолжительности жизни[26]. Волны эмиграции из страны, чрезмерная централизация власти, войны и вспышки насилия более ста лет поддерживают отрицательный человеческий отбор. Сильны традиции вмешательства в массовое поведение людей. Доля России в патентах, связанных с биотехнологией, – 0,2 процента (для сравнения: США – 36,6 процента, Япония – 13,3 процента, Корея – 7,2 процента, Германия – 6,1 процента, Великобритания – 4,3 процента, Франция – 3,9 процента)[27]. Исходные позиции – слабые, риски общественного проектирования – высокие.

Чего ждать в будущем

Так что же впереди? Поступательное развитие? Движение ко всё большей свободе и совершенству? Конец истории по Фукуяме? Нет. Нас ждёт «карусель обществ», самых разных их моделей, сложившихся из их фундаментальных свойств и как ответы на вызовы, стоящие перед ними. Эволюция обществ продолжится (Таблица 4).

Таблица 4. Факторы эволюции обществ

Как мы видим, будущее обещает сосуществование самых разных моделей обществ; продолжение длинных циклов централизации/ децентрализации, усиления регулирования/дерегулирования, роста свобод/их ограничения (эти многолетние циклы хорошо видны в XIX–XXI веках); генерацию новых обществ как равнодействующую многих векторов. Всё это трудно рассматривать как однонаправленный процесс.

Не будет ничего странного ни во взрывах национализма, ни в том, что в мире вдруг усугубится авторитаризм, ни в росте конфликтности вместо всеобщего умиротворения. Человеческий мир не однороден, находится под сильным внешним давлением, которое отчасти сам же и вызывает. Он борется за выживание и в этом дарвиновском отборе порождает множество моделей устройства, отвечающих именно тем обстоятельствам, которые сложились в это время и в этом месте.Как мы видим, будущее обещает сосуществование самых разных моделей обществ; продолжение длинных циклов централизации/ децентрализации, усиления регулирования/дерегулирования,
роста свобод/их ограничения (эти многолетние циклы хорошо видны в XIX–XXI веках); генерацию новых обществ как равнодействующую многих векторов. Всё это трудно рассматривать как однонаправленный процесс.

И всё-таки – можно ли говорить об эволюции обществ в сторону большей свободы или о любой другой преобладающей траектории развития? Для начала ответим на другой вопрос: какие модели обществ – тупиковые?

Тупиковые модели общества

Не смогут отвечать на новые вызовы следующие общества:

• сверхцентрализованные (административные экономики, тоталитарные, «идеологические» диктатуры и им подобные);
• общества «абсолютной свободы», если они появятся, с разрушенными вертикалями (крайнее либертарианство), приходящие к деструкции, к войне всех против всех и, в конце концов, к самым отчаянным формам диктатуры;
• отрицающие неравенство или, наоборот, практикующие крайние формы неравенства (экономическое, политическое, идеологическое), и те, и другие вырождаются в диктатуры, в сверхцентрализацию;
•  «перекормленные» (гарантированная состоятельность, например, высокий безусловный базовый доход), им грозит резкое ослабление стимулов в конкуренции за выживание – в какой-то степени неравенство необходимо;
• «старческие»/«вымирающие», сверхконсервативные, архаические; они реагируют на вызовы с опозданием, находятся в отрыве от времени, в том числе технологическом; неважно, как они устроены, – их деформации настолько глубоки и стары, что изменение моделей социума их уже не спасёт, впереди – распад;
• чистые меритократии, грозящие переродиться в тоталитарные общества с отрицательным человеческим отбором;
• статусные, в основе которых лежит создание специализированных групп людей, имеющих физические и интеллектуальные особенности, от «низших» к «высшим»; такую модель разорвут этические конфликты.

Эволюция моделей обществ

И всё же – какой будет эта эволюция? Мир, ноосфера, если вспомнить теорию академика Владимира Вернадского, – быстро усложняющаяся система. Как и в любой системе, его выживание зависит от усложнения (как ответа на вызовы) системы управления; роста свободы без потери управляемости (управление «на все более длинном поводке»); роста разнообразия, диверсификации, умеренной мобильности элементов в пределах, позволяющих гибко отвечать на вызовы. Всё это вместе должно сокращать энтропию или хотя бы удерживать её в рамках, сохраняющих целостность системы.

Это значит, что основной тренд в эволюции обществ – диверсификация их моделей, рост разнообразия, появление новых, обеспечивающих именно то сочетание свободы и принуждения (ради общих интересов), которое будет адекватно усложняющемуся миру и уменьшит риски хаоса. Тем не менее в будущем мы увидим «знакомые всё лица» – от тоталитарных режимов до развитых либеральных демократий. «В обозримом будущем не будет универсальной цивилизации, но вместо неё мир различных цивилизаций, каждая из которых должна учиться сосуществовать с другими»[28].

Будет ли прирастать свобода и уменьшаться принуждение? Да, конечно. Чем сложнее система, тем менее жёсткие структуры должны её связывать. Грубо говоря, будущее – за обществами «длинного поводка», где индивид – не в камере, пусть и с куском хлеба, а скорее в не жёстко очерченном пространстве, в котором государство и индивид обмениваются между собой ценностями на более равных условиях, чем сегодня.

Так случится, если только «среда катастроф», вызовы, затрагивающие сами основы человеческого существования, не приведут в силу необходимости к резкому подъёму авторитарных, мобилизационных обществ.

Модели обществ вечны, в любой момент в мире будут присутствовать – пусть в абсолютном меньшинстве – самые архаичные из них, если так сложатся внешние обстоятельства.

Жизнь обществ – циклична (либерализация – делиберализация, глобализация – деглобализация, дерегулирование – рост дирижизма и так далее), она идёт следом за длинными экономическими циклами.

Какие «новые модели» обществ, возможно, появятся в будущем?

Гибкие, гибридные общества

Им свойственен быстрый переход от развитых либеральных демократий к дирижистским моделям и наоборот – при изменении внешних вызовов.

«Облачные общества», «клубные страны»

Минимизация правил, институтов, надзора как сознательный выбор большей свободы при максимуме защиты от внешнего мира.

Общества с элементами технократии/меритократии

Аналогия – крупные корпорации, в правления/советы директоров которых избираются технические специалисты, поскольку без них они не могут эффективно управляться. Причины – резкое усложнение систем обществ и их внешней среды. Сегодня, если пользоваться аналогиями, общества/страны управляются выборными менеджерами (general managers), которые сами назначают специалистов в исполнительные органы (правительство). Некомпетентность и произвол – обычны. Специалисты имеют лишь косвенное влияние на власть. Прогноз – возникновение прямых выборов «специалистов» (именно в этом статусе) в представительные/исполнительные органы власти для работы по прямому назначению.

Общества ограниченного государства

В них ограничена способность госаппарата, номенклатуры превращаться в самодовлеющую силу. В таких обществах запрещена исключительно аппаратная карьера, сроки службы ограничены 12–15 годами, расширены требования к опыту, полученному вне госслужбы, и этике. Для части чиновников, сегодня назначаемых, предусмотрена выборность. Возможна приватизация избыточных функций государства.

Общества ограниченного экономического неравенства

Предусматривают право для всех на прожиточный минимум, обеспечивающий выживание на уровне современного среднего класса – это «точка отсчёта» для конкуренции людей.

«Привитые общества»

Обладают смешанной культурой. Скажем, западная модель прививается к азиатским странам для становления образцов коллективного поведения, объединяющих «лучшие качества» каждой из культур. Но это должен быть сознательный выбор.

Маргинальные, статусные общества

Здесь распространён тотальный надзор и манипулирование поведением и/или конструирование людей / человеко-машинных систем на основе биотехнологий[29].

Всё, что когда-либо было придумано людьми, будет применяться и существовать в том или ином виде. У этого правила нет исключений.

Как выжить России?

Если говорить о будущем, Россия находится в состоянии крайней неустойчивости, даже если сегодня кажется, что она стабильна. Как остановить строительство тупиковой модели общества, в которой кнут подменяет пряник, форма – содержание, преувеличенный, раздутый частный интерес – общий, государство – частную жизнь, монополия на всё – частную конкуренцию? Как прекратить игру на ослабление, когда внешние вызовы всё острее, а технологические разрывы – всё глубже? Как найти себя в мире, где нужно быть пианистом, а не колотить по клавиатуре? Это главные вопросы.

России предстоит найти новый баланс между свободой и принуждением, дать больше места свободе, лёгкое дыхание – частной инициативе. На деле, а не на словах нужно поставить в центр политики государства качество и продолжительность жизни, благосостояние людей, их имущественную независимость, свободу и мобильность. Для достижения этого (а не для завинчивания гаек) – технологическая модернизация и высокие темпы роста.

Название такой политики – социальная рыночная экономика, «континентальная модель». Нам нужно своё экономическое чудо, его рецепты известны[30]. И ещё одно чудо, необходимое как воздух, – изменение модели коллективного поведения. Российское общество должно стать более свободным, инновационным, энергичным, притягивающим к себе. И самое главное – живым. Живым, а не доживающим.