09.11.2020
Слайды о революции
№6 2020 Ноябрь/Декабрь
Ирина Стародубровская

Руководитель направления «Политическая экономия и региональное развитие» Института экономической политики имени Е.Т. Гайдара.

Рецензия на книгу
Кузнецов В.А. Потаённые тропы Туниса: жить и рассказывать революцию. – М.: Институт востоковедения РАН, ГАУГН-Пресс, 2018. – 432 с., илл.

«Когда-нибудь ты вернёшься. Ты поселишься в Ла-Марсе, жить в которой тебе всегда казалось нелепым, и только теперь ты поймёшь ценность этой тишины, перебиваемой сверчками и шумом моря. В пять часов вечера ты возьмёшь такси и поедешь на бульвар Девятого апреля. Таксист будет жаловаться на пробки и президента».

Уже первый абзац книги Василия Кузнецова «Потаённые тропы Туниса: жить и рассказывать революцию» показывает, что это очень необычная научная монография. Может быть, самая необычная из всех, которые я когда-либо читала. И необычность эта связана не только с методологией исследования, которую сам автор называет литературоцентристским подходом к анализу конкретных социально-политических процессов, но в первую очередь со степенью свободы, которую он обнаруживает, обживая пространство собственной книги. «Каждый пишет, как он слышит», и автор даёт себе возможность писать именно так, не ограничиваясь ни рамками того или иного академического канона, ни требованиями стилевого единства, ни жёсткими временными границами анализируемых событий. Живые этнографические зарисовки сменяются теоретическими рассуждениями с привлечением классиков философии, анализ особенностей творчества «новых реалистов» в отечественной литературе – попытками посмотреть на тунисскую реальность сквозь призму интеллектуального наследия Ибн Халдуна шестисотлетней давности.

Можно подумать, что перед нами – хаотическое нагромождение разноплановых мыслей и сюжетов. Ничуть! Всё это выстраивается в стройную систему, хотя и с элементами игры: давайте займём эту позицию и поищем аргументы в её защиту; а теперь покажем, какой гигантский пласт реальности она игнорирует, и посмотрим, глазами каких акторов и какими категориями эта реальность описывается. Автор фактически пускает нас в святая святых – в свою интеллектуальную лабораторию, демонстрируя, как он приходит к тем или иным заключениям, причём иногда признаёт, что первоначальные выводы оказались неточными или недостаточными, и продолжает анализ в новых направлениях. Таким образом, сам автор оказывается одним из героев книги, и, прочитав её, мы немало узнаём и о нём самом.

Другой (главный) герой книги – Тунис. Он показывается нам с помощью дискурс-анализа, «через призму нарративов, разделяемых субъектами общественно-политической жизни» (с. 10). Признаюсь сразу – я очень скептически отношусь к дискурс-анализу. В том числе и потому, что нередко этот инструмент используется как замена глубокого проникновения в ткань исследуемого общества, создавая впечатление, что разложить по полочкам те или иные высказывания – это уже наука. Здесь не тот случай. Знания автора о его предмете столь глубоки и всеобъемлющи, что иногда это даже превращается из достоинства в недостаток – автор забывает, что то, что кажется ему очевидным, читателю может быть вообще неизвестно и требует разъяснений. А дискурс-анализ здесь используется – и успешно – совершенно с иной целью: как инструмент демонстрации сложности, разноплановости, нелинейности реальности, картина которой оказывается неожиданно объёмной.

Лучше всего, пожалуй, это видно на примере анализа забастовки и протестов 2008 г. в шахтёрском регионе Гафса, приведших к кровопролитию и, по мнению некоторых, ставших прологом тунисской революции. Волнения начались из-за ощущения несправедливости результатов конкурса на заполнение рабочих вакансий, где все места достались родственникам власть имущих. Автор начинает с ультралевого нарратива об этих событиях, подчеркивающего причины беспорядков – проблемы бедности, безработицы, безразличия государства к нуждам людей и коррупции в регионе. Конфликт воспринимается как классовый, а требования рабочих – как закономерная реакция на их бедственное положение. Всё так – говорит автор – Гафса относится к проблемным, слаборазвитым внутренним районам Туниса, его «теневым зонам». И дальше представляет достаточно подробный анализ социально-экономического развития Туниса в региональном разрезе. С таблицами, цифрами, трендами, с которыми он управляется ничуть не хуже, чем с нарративами и художественными стилями.

Однако вывод автора состоит вовсе не в том, что левые правы. «Анализ социально-политической реальности Туниса с позиции левых сил оказывается недостаточным. Он позволяет описать проблемы диспропорций регионального развития, ситуацию несправедливости, выделить основные социальные противоречия и т.п., однако отказывается видеть компенсаторную систему – механизмы, создающиеся в недрах общества и восполняющие недостаточное присутствие государства в тех или иных сферах жизнедеятельности общества» (с. 133).

И дальше демонстрируемая нам реальность начинает стремительно усложняться, как будто перед глазами сменяются слайды, добавляющие к анализу всё новые и новые уровни.

Щёлк! И перед нами разворачивается детальная картина функционирования теневой экономики с её спецификой на разных территориях и в разные периоды. И снова с цифрами, таблицами, динамикой. Щёлк! И выясняется, что теневая экономика тесно связана с жизнью племён на этой территории, и их восприятие происходящих процессов существенно отличается от изложенного левого дискурса. А мы проникаемся бесконечным героическим племенным эпосом, пытаясь параллельно не запутаться в новых названиях и сложных переплетениях племенных взаимоотношений. И узнаём, в частности, что в рамках этого дискурса справедливость при распределении рабочих мест – это в первую очередь поддержание межплеменного баланса. Щёлк! И в этой картине появляются исламисты, пока в качестве героев второго плана. А потом джихадизм и отношение к нему окажутся напрямую связанными и с племенами, и с теневой экономикой. Именно этот виртуозный анализ кажется мне наиболее сильной частью книги.

Потенциал подобного метода проявляется при анализе ещё одной проблемы, которая для большинства читателей, думаю, воспринимается как более близкая и актуальная, чем кровопролитные столкновения в мало кому известной Гафсе много лет назад. Речь идёт о распространении джихадистских идей и вступлении молодёжи в ИГИЛ (запрещённая в России террористическая организация – прим. ред.). При анализе именно этой проблематики так часто встречаются идеологизация, примитивизация, стремление к упрощённым линейным схемам. Автор, для которого реальность – это полифония голосов и сложный калейдоскоп разных уровней восприятия происходящего, успешно уходит от подобных опасностей, точнее – не пересекается с ними. Такие подходы совершенно не вписываются в его модель мира. И в результате мы получаем взвешенный, спокойный многосторонний анализ «одиноких пацанов в поисках смыслов» – наверное, один из лучших среди тех, что мне приходилось видеть.

Но как же революция, спросите вы. Ведь книга вроде бы посвящена именно этому сюжету. А о ней до сих пор почти ничего не было сказано. На самом деле, это не случайно. Потому как, с моей точки зрения, именно в анализе революции используемый метод выявляет свои слабые стороны.

Во-первых, не совсем ясно, что автор имеет в виду под революцией (как и под рядом других терминов, чёткость определений – явно не самая сильная сторона книги). Верный себе и своей методологии, он говорит, что революция началась тогда, когда было произнесено само это слово, поскольку «революция требовала романтически революционного поведения» (с. 32). А как тогда определить время её окончания? Вообще, из контекста можно предположить, что для автора революция наступает тогда, когда «власть и население выстраивают свои политические стратегии на принципиально не монтируемых вместе текстах» (с. 30), а закачивается восстановлением некоего общего метанарратива, который в случае Туниса «строится на страхе политического насилия и на приверженности игроков принципам консенсуса и компромисса» (с. 385) и получает своё воплощение в национальном диалоге. Неизбежным следствием отсутствия подобного метанарратива автор считает распад общества. Причём этот ключевой сюжет всерьёз не анализируется и подаётся как неоспоримая истина. В какие-то моменты автор забывает, что на всё можно посмотреть с разных сторон и сделать разные выводы.

Во-вторых, в анализе действий различных сил в период революции, в отличие от исследования других сюжетов, автор ограничивает себя чисто политологическим анализом. Здесь вы уже не найдёте рассмотрения экономической динамики, социальная картина происходящего также уходит на второй план – «улица» появляется только там, где без неё уже совсем нельзя обойтись. Остаются всего два действующих лица – политики и эпизодически появляющиеся деятели оппозиционного искусства. То многоголосье, которое мы видим при анализе событий в Гафсе, исчезает. Анализ – по-прежнему интересный и оригинальный – становится гораздо более классическим и менее объёмным.

В-третьих, за бортом остаётся интереснейшее научное наследие, которое связано с исследованием революций. Если исходить из текста книги, можно предположить, что раньше этим вообще никто не занимался. Между тем попытка применить к тунисским событиям альтернативные модели анализа революций могла бы дать интереснейшие результаты. Тем более с учётом способности автора виртуозно подбирать содержательные аргументы как в пользу, так и против того или иного нарратива. Но тогда это была бы совсем другая книга.

В книге есть ещё один сюжет, о котором обязательно надо упомянуть. На примере Туниса автор демонстрирует процесс, имеющий гораздо более глобальный характер – переход от господства постмодернистского нарратива к неомодернистскому метанарративу, связанному с требованиями «новой искренности» и серьёзности. На место отказа от идеологии и глобальных целей, инструментализации и гибридизации всего приходит запрос на идеи и ценности, в которые можно верить и за которые можно идти на смерть. Автор видит три элемента этого неомодерного метанарратива:

1)   сохраняющаяся постмодернистская ирония, позволяющая сосуществовать в едином пространстве разным картинам мира;

2) центральная роль серьёзного месседжа;

3) легитимация через обращение к архаике.

Безусловно, эта идея нуждается в доработке – в том числе и через более чёткое определение используемых терминов. Но очевидно, что автор заметил в происходящем нечто чрезвычайно важное – то, что, возможно, в будущем будет восприниматься как отличительная особенность нашего времени. Принцип – лицом к лицу лица не увидать, похоже, действует не всегда. Не в этом случае.

Я рассказала лишь о том, что больше всего заинтересовало и зацепило меня в этой книге. В ней немало других, не затронутых здесь сюжетов. И поскольку эта работа не просто даёт некий объём информации, но приглашает читателя к размышлению, каждый сможет получить что-то своё, разных людей она заставит задуматься о разном. Закрываешь книгу – и ощущение, что посидел в тунисском кафе за эспрессо и лимонным сорбетом с интересным, тонким, эрудированным собеседником, с которым не хочется расставаться, заканчивать разговор, наоборот – хочется продолжать обмениваться мнениями и спорить дальше. А мимо «проходят сотни и тысячи людей, мужчин и женщин, местных и приезжих, исламистов и светских, панков и рокеров, живых и мёртвых, сделавших эту страну такой, как она есть», – те, кто жили и рассказывали революцию.

Союзническая политика России: что делать и что менять?
Дмитрий Тренин
Острый политический кризис в Белоруссии, разразившийся в результате президентских выборов в августе 2020 г., заставляет внимательнее присмотреться к политике Москвы в отношении номинальных российских союзников – не только Белоруссии, но и других членов Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) – Армении, Казахстана, Киргизии и Таджикистана.
Подробнее
Содержание номера
К Совершенной Гармонии
Евгений Водолазкин
В прошлое и обратно
Россия и Запад: вторая «холодная» или первая «прохладная»?
Константин Худолей
Уроки Второй мировой войны
Филип Дэвид Зеликов
Миф: монтаж или демонтаж?
Томас Шерлок
Другое прошлое
Ольга Солодкова
Приказано выжить
Будущее обществ и место России
Яков Миркин
Большая стратегия устойчивости
Ганеш Ситараман
От общего к частному
COVID-19, или Конец эпохи цифровой невинности
Тома Гомар
Интернет после глобальности
Полина Колозариди, Дмитрий Муравьёв
Эпоха на разрыв
Павел Салин
Компании укрепляются, страны слабеют
Ван Вэнь
Грани Востока
Конструируя Аркто-Пацифику
Алексей Куприянов
Как Тегеран и Эр-Рияд Залив делили
Андрей Зелтынь, Лариса Чупрыгина, Валерий Матросов
Антикитайские протесты на постсоветском пространстве
Иван Зуенко, Юрий Кулинцев, Алибек Мукамбаев, Кубатбек Рахимов
«Восточноазиатский социум – общество иерархии»
Андрей Ланьков, Александр Ломанов, Александр Мещеряков, Фёдор Лукьянов
Рецензии
Союзническая политика России: что делать и что менять?
Дмитрий Тренин
Слайды о революции
Ирина Стародубровская
С открытым финалом
Фёдор Лукьянов