Эта статья была написана летом 2005 года и задумывалась как попытка разобраться, что представляет собой нынешняя американская власть, самая, пожалуй, идеологизированная за всю историю Соединенных Штатов. Насколько она отражает состояние общества и как влияет на него? Наконец, что ждать миру от неоконсервативной Америки начала XXI века?
Когда материал уже был почти готов к печати, случилось событие, позволившее протестировать постулаты, которые с такой страстью отстаивают президент Буш и его ближайшие соратники. Ураган «Катрина», обрушившийся на несколько южных штатов США и едва не стерший с лица земли Новый Орлеан, нанес республиканской администрации куда больший урон, чем атака террористов в сентябре 2001-го или неудача с демократизацией Большого Ближнего Востока. Стихия продемонстрировала неэффективность государства и выявила целый ряд шокирующих черт «национального характера». Автор сознательно не стала вносить коррективы в основной текст, добавив лишь своего рода эпилог. Как представляется, это позволило лучше разглядеть противоречия современной ситуации в Соединенных Штатах.
КОНСЕРВАТИЗМ – ПРОГРЕССИВНОЕ КРЕДО
«Подъем нашего движения превратил нас в агентов Реформы», – провозгласил Карл Роув, выступая в июне перед членами Консервативной партии Нью-Йорка (одна из общественных организаций консервативной направленности). Речь Роува, ближайшего соратника президента и архитектора его побед на выборах, звучала как программа Белого дома на ближайшие годы – с последствиями на десятилетия.
Джордж Буш настолько «консолидировал» власть, что его российский коллега и друг Владимир Путин может ему только завидовать. В течение четырех последних десятилетий консервативное движение в Америке постепенно набирало обороты, питаясь от энергии и роста активности своих религиозных и светских приверженцев. Сегодня Республиканская партия США контролирует исполнительную и законодательную ветви власти, а также вот-вот получит контроль над судебной. Консерватизм является доминирующей философией в Белом доме, Сенате, Палате представителей, администрациях губернаторов и законодательных органах штатов. БОльшая часть американского общества разделяет консервативные моральные и политические ценности, и центр тяжести общественного мнения явственно сдвигается вправо. В чем же состоит «Реформа»? И как она соотносится с американской политической традицией и самоидентификацией нации?
Карл Роув констатировал: за последние десятилетия консерваторы прошли путь от немногочисленной принципиальной оппозиции до «широкого, всеобъемлющего движения – оптимистичного, уверенного в себе, устремленного вперед и доминирующего». Республиканцы смогли предложить обновленную национальную идею: вдохновляющее видение и идеологию, великие задачи и достойные пути их решения. Консервативный истеблишмент сочетает интеллектуальную мощь исследовательских институтов, интересы бизнеса (от глобальных корпораций до фермерских хозяйств), симпатизирующие прессу и телевидение, мощный слой религиозного населения, светских приверженцев традиционализма и множество групп интересов. Современная мировая ситуация также играет на руку консерваторам: борьба с терроризмом представляет собой благодатное поле для применения консервативных идей. Они настолько широко и глубоко проникли в общество, что даже победа Джона Керри на последних президентских выборах не изменила бы эту тенденцию. Сторонники таких идей убеждены: консерватизм сегодня – это прогрессивное кредо. Быть консерватором – не значит цепляться за прошлое, это значит изменять будущее.
Как случилось, что консервативная идеология до такой степени овладела обществом и политическим истеблишментом? В живом и непредвзятом портрете нового лица американского консерватизма The Right Nation («Правая нация») Джон Миклтвейт и Адриан Вулдридж доказывают: как любой успешный продукт, консерватизм ответил на спрос, который не был удовлетворен другими предложениями. На стороне консерватизма, утверждают авторы, история и социология. Соединенные Штаты всегда были консервативной страной, «заквашенной на религии», увлеченной «романом с бизнесом» и «враждебной государству».
Америка – самая религиозная нация в развитом мире. В 2002 году 59 % американских респондентов ответили, что «религия играет очень важную роль» в их жизни (в сравнении с 27 % в Италии и 12 % во Франции). Половина американских семей регулярно произносят молитву перед едой, а 69 % американцев верят в существование Дьявола.
Американское общество допускает более высокий уровень экономического неравенства: в 2002-м одна из шести американских семей имела доход меньше, чем 35 % от среднего; в Великобритании – одна из двадцати, и это самый высокий показатель в Европе. Америка – единственная западная демократия, где государство не обеспечивает полноценного медицинского страхования. В судебной практике США процент вынесенных приговоров о лишении свободы в пять раз выше, чем в Великобритании, стране, которая славится самыми жесткими вердиктами в Европе. Мало кто из американцев станет спорить с тем, что государство (имеется в виду система государственных институтов) должно быть «таким маленьким, чтобы его можно было утопить в ванне» (боевой клич, авторство которого принадлежит Гроверу Норквисту – активисту-консерватору и президенту антиналогового лобби Americans for Tax Reform). Конечно, не обходится и без противоречий: наперекор рецептам традиционного консерватизма сегодняшняя администрация, по словам республиканского сенатора Джона Маккейна, тратит деньги, «как пьяный матрос».
Категорически против абортов, за ношение оружия, за смертную казнь, за регулярное посещение церкви, против налогов и высоких государственных расходов, за «победу в Ираке», против ООН, «потому что это цирк», – вот набор убеждений среднего американского гражданина. Приверженцы консервативных взглядов, населяющие в основном центр и юг страны, не отягощают свои размышления нюансами, не сомневаются в своей правоте и мобилизуются на выборы, совсем как российские коммунисты и пенсионеры, – так они обеспечили победу Джорджу Бушу.
Однако консерватизм далеко не всегда был тождествен Республиканской партии, «народным» ценностям и – в географическом отношении – центральной части Америки. Республиканец Герберт Гувер, президент США в 1929–1933 годах, настойчиво открещивался от ярлыка консерватора и называл себя «истинным либералом». В 50–60-е прошлого века Республиканской партией руководили аристократичные представители Северо-Востока Нельсон Рокфеллер и сенатор Прескотт Буш – дед действующего президента, а Юг тем временем голосовал за демократов. Затем республиканец Ричард Никсон провозгласил себя президентом «безмолвного большинства». В продолжение заложенного Никсоном популизма патриций Джордж Буш-отец предстал в 1988 году перед публикой в облике защитника всеамериканских ценностей. В 2000-м Джордж Буш-младший, получивший образование в храмах либеральной мысли – Йельском и Гарвардском университетах, сыграл роль малограмотного техасца, наделенного здравым ковбойским смыслом в пику интеллектуальным проискам утонченных демократов. Гениальная находка состояла в том, что команда Буша раньше других уловила смещение акцентов – ценностных, идеологических и географических. Кандидат в президенты обзавелся приземленным южным произношением, ковбойской шляпой и нефтяным бизнесом. Широко разрекламированная история о том, как он нашел веру и завязал с алкоголем, превратила «заново рожденного христианина» Джорджа Буша в лидера, за которым были готовы следовать массы американцев.
МЕНЬШЕ ГОСУДАРСТВА, БОЛЬШЕ БОГА
Консерваторы не собираются почивать на лаврах. Они имеют четкий план действий, воплотить который в жизнь помогут позитивный инерционный момент одержанных побед и категорическая уверенность в своей правоте. Помимо исторических и социологических предпосылок, консерваторы весьма дисциплинированны, исполнены религиозного рвения, свойственного новообращенным, и уверены, что «Бог на нашей стороне». Как средневековые рыцари, они идут «вперед без страха и упрека», и это умножает их шансы на успех.
В уже упоминавшемся программном выступлении Карл Роув ссылается на английского мыслителя XVIII века, идеолога консерватизма Эдмунда Бёрка. Сущность консерватизма, по Бёрку и Роуву, состоит в применении вечных, непреходящих принципов к изменяющимся обстоятельствам. План реформ администрации Буша-младшего соответствует такому пониманию консерватизма: утвердить фундаментальные принципы американского общества в новой – внутренней и внешней – реальности.
Внутреннее реформирование, согласно планам администрации, коснется и идеологической основы общества, и его институтов. Причем моральные ценности играют ведущую роль, и в этом заключается кардинальное отличие американских правых от правых политических партий в других странах, определяемых классовыми признаками и экономическими критериями. Ибо, согласно консервативному мировоззрению, моральные идеалы составляют фундамент общества и служат гарантией продолжения его существования. «Американский идеал свободы, общественное благо зависят от характера человека – его честности, толерантности по отношению к другим, способности руководствоваться совестью в собственной жизни», – говорил президент Буш, вступая в должность в январе 2005 года. Список фундаментальных ценностей, поддерживающих моральное здоровье общества и порядок в нем, составляют религиозные постулаты, непреложная важность человеческой жизни, институты семьи и общины.
Джордж Буш взялся за поистине историческую миссию – создание обновленного типа американского гражданина, то есть более индивидуалистичного, самостоятельного и независимого от государства, с крепким моральным стрежнем, который и должен будет служить ему опорой в новой, более автономной жизни. В двух словах формулу реформ можно определить так: меньше государства, больше Бога. Там, где раньше человек мог полагаться на государство, теперь он должен рассчитывать на самого себя и на Всевышнего. «Самоуправление опирается на управление собой» – вот новый девиз, предложенный президентом народу.
Видение администрации диктует решения, которые изменят не только технические параметры, но и сам дух социально-политической системы. Президент Буш ставит целью построить «общество собственников» (ownership society): «Мы расширим возможности владения собственным жильем и бизнесом, пенсионными накоплениями, пользования услугами медицинского страхования, подготавливая наших людей к испытаниям жизни в свободном обществе» (курсив мой. – В.К.). Администрация выстраивает такую логическую цепочку: больше свободы – шире личный выбор – большее процветание. Эта линия воплощается на практике в сокращении налогов, проведенном в 2003 году, текущих реформах социального обеспечения и медицинского страхования, по ходу которых ответственность за накопления должна постепенно переходить от государства к гражданину.
ВЕРА И НЕНАВИСТЬ
Сдвиг в сторону консервативных ценностей спровоцировал усиление двух явлений американской жизни. Во-первых, он сопровождается явственным сближением религии с политикой: социально-политические вопросы сегодня неизбежно приобретают религиозную составляющую, а вопросы, связанные с религией, становятся политическими. Консерваторы убеждены: верные ответы на вопросы государственного управления могут быть найдены только в мудрости религиозной традиции и моральных ценностей, и, значит, государство должно руководствоваться ими в выработке политики. Непосредственная реализация такой линии может состоять в распространении в государственных учреждениях средств наглядной агитации с десятью заповедями, финансировании религиозного обучения из бюджета, утверждении в должности более консервативных судей для работы в окружных судах.
Во-вторых, эмоциональный элемент, внесенный религией, повышает накал и идеологизированность политических дебатов: партийная борьба идет не на жизнь, а на смерть. Религия, как пишет Самьюэл Хантингтон, разделяет людей еще более резко, чем этническая принадлежность, – это самое личное и дорогое, что есть у человека и за что он готов бороться, не щадя сил. Политические скандалы следуют один за другим, к тому же они усугубляются за счет стилистики американских новостных каналов, которые подают информацию в формате яркого шоу. Одновременно республиканцы приняли на вооружение и успешно осуществляют на практике политику «разорения левых»: идет целенаправленное ослабление политического влияния демократических групп интересов, которые извлекают материальную и политическую выгоду из удачно пролоббированных государственных инициатив.
Но движение к консерватизму имеет и другие последствия. С одной стороны, политическое мужество, решительность действий и неукротимая вера в свою правоту, присущие администрации Джорджа Буша, способны решить назревающие внутренние и внешние проблемы, прежде чем те превратились в полноценные кризисы. Так, банкротство системы социального обеспечения наступит, согласно прогнозам, только через 10–12 лет, и президент Буш вполне мог бы оставить эту большую головную боль своим преемникам. Возможно, что сегодняшняя трагедия в Ираке будет оправдана установлением стабильного умеренного мусульманского государства лет через 30–40. Может быть, администрации действительно удастся изменить политический ландшафт на Ближнем Востоке. Президент Буш не боится тратить политический капитал и не оглядывается на падающий рейтинг. Он берется за решение сложнейших задач, и его политическая отвага и дерзость дают ему шанс на успех.
С другой стороны, те же самые дерзость в целеполагании и решительность в средствах провоцируют кризисы и напряжение как внутри страны, так и на международной арене. Внутренним последствием консервативной эволюции является то, что, распространяясь на общество, страстные политические и религиозные противоречия усиливают напряженность по традиционным линиям раскола. Америка – это и самое современное, и самое традиционное общество в мире. Новое утверждение консервативных ценностей происходит на фоне неограниченного рыночного капитализма, глобализации экономики, современной массовой культуры и прибытия новых потоков эмигрантов, которые, вместо того чтобы «переплавляться» в американцев, теперь «разбавляют» американские ценности своими.
Насколько болезненно эти процессы воспринимаются консерваторами, видно по тому, как пишет о них один из самых влиятельных идеологов движения Самьюэл Хантингтон. Он глубоко озабочен поддержанием единства и мощи страны как общества, основанного на свободе, равенстве, законе и индивидуальных правах. Все общества, доказывает он, сталкиваются с угрозами своему существованию и в конечном счете становятся их жертвой. Тем не менее некоторые из них способны отсрочить упадок, препятствуя и успешно противодействуя процессам разложения, при этом обновляя свою жизнеспособность и самоидентификацию. «Я считаю, что Америка может это сделать и американцы должны заново обратиться к англо-протестантским культуре, традициям и ценностям, которые на протяжении трех с половиной веков разделялись американцами всех рас, народностей и религий и были источниками их свободы, единства, мощи, процветания и морального лидерства, как силы добра в мире», – пишет Хантингтон в своей книге «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности» (Who Are We? The Challenges to America’s National Identity).
Именно о таком стремлении консерваторов предупреждает Анатоль Ливен в критическом исследовании «Америка: права или нет. Анатомия американского национализма» (America: Right or Wrong. An Anatomy of American Nationalism): «Отношения между традиционным белым протестантским ядром, с одной стороны, и миром, генерируемым потоком экономических, демографических, социальных и культурных перемен, – с другой, может сравниться с генезисом урагана». Heartland, самое сердце страны, «наполнено горечью и озлоблено». Перемены, врывающиеся в Америку извне, ставят под угрозу все, во что она верила, и она занимает оборонительную позицию. А как известно, Америка, чувствующая себя в опасности, опасна для других: она очень быстро спускает курок, как Джон Уэйн в американских вестернах. Глубокий пессимизм и ощущение поражения на личном, социальном и религиозном уровнях устремляются к легкому выходу – в национализм. Ненависть, питающая национализм и питающаяся от него, направляется на объекты внутри американского общества. Так, радикальные консерваторы ненавидели Билла Клинтона: не за то, что он сделал, а за то, что он такой, какой есть – представитель многорасовой, плюралистической и модернистской культуры и элиты, которую они одновременно ненавидят и боятся. Еще легче ненависть находит объекты вовне.
ОБЛАЧЕННЫЕ В МАНТИЮ ИДЕАЛИЗМА
Утверждение традиционных идеалов во внутренних делах сопровождается аналогичным процессом во внешней политике. «Жизненные интересы Америки и наши глубочайшие верования совпадают», – говорил президент Буш, вступая в должность. Администрация видит свою миссию в обеспечении поддержки демократических движений и институтов в каждой стране, имея в виду конечную цель – покончить с тиранией в мире. Это касается всех регионов мира, и в особенности Ближнего Востока. На образном языке Карла Роува это звучит так: «Мы облекаемся в мантию идеализма».
Традицию идеализма во внешней политике заложил президент США (1913–1921) Вудро Вильсон: он вывел Америку из добровольной изоляции, используя в качестве рычага идеал распространения свободы и демократии в мире. Вильсон был первым среди американских руководителей, кто – в противовес силовому прагматизму – ввел во внешнюю политику принцип оценки государств по этическим критериям, применимым к людям. Роль Америки в мире носила мессианский характер. Распространять принципы свободы и демократии – в этой миссии, согласно Вильсону, и состоял национальный интерес государства. Вступив в Первую мировую войну, «Америка реализовала безмерную привилегию воплощения своей судьбы и спасения мира».
Политический гений Вильсона заключался в том, что он нашел кнопку, на которую нужно было нажать, чтобы вовлечь самодостаточных американцев с островным менталитетом в международные дела. Эта кнопка называется «ощущение исключительности». Вильсону удалось уловить движущие силы американской мотивации, важнейшая из которых – это то, что Соединенные Штаты видели себя особой, избранной, предназначенной к великим свершениям нацией: «Американцы могут подняться на великие свершения только ради цели, которая совпадала бы с их видением своей страны как исключительной», – пишет Генри Киссинджер. В этом состоит «особый путь» по-американски. Вильсон затронул души американцев аргументами, которые были для них настолько возвышенны и понятны, насколько они были лицемерны и непостижимы для иностранных лидеров.
Примечательным образом сдвиг в сторону консерватизма привел республиканцев к традиционной внешнеполитической линии демократов. Администрация даже предпочла поменять «ястребиный» термин neo-cons («неоконсерваторы») на одухотворенный и альтруистичный «вильсонианцы». Однако на идеализме сходство между Вильсоном и Бушем, пожалуй, и заканчивается. Важнейшим наследием Вудро Вильсона стала международная система отношений, действующая по сегодняшний день: он был вдохновителем и архитектором Лиги Наций, которую позднее сменила ООН. Та самая, которую последовательно и методично демонтирует президент Буш. В своем презрении к международным организациям и договорам Джордж Буш гораздо ближе к предшественнику и идеологическому врагу Вильсона – президенту Теодору Рузвельту (годы правления 1901–1909), для которого силовые методы были лучшим средством проведения внешней политики.
Еще один «идеалист», чью традицию президент Буш считает за честь продолжать, – это Рональд Рейган. Рейган был практически несведущ в истории, а то немногое, что знал, подгонял под свои непоколебимые предубеждения. Библейскими понятиями, по мнению Киссинджера, тот оперировал как действующими внешнеполитическими моделями: битва с Советским Союзом для него была равнозначна Армагеддону. Однако так же, как и Вильсон, Рейган обладал уникальным интуитивным контактом с движущими силами американской мотивации. И точно так же он применил «моральный код американца» как буквальное руководство в решении внешнеполитических вопросов.
Вильсон и Рейган были проповедниками от политики, проповедником является и Буш, использующий понятия добра и зла как точки отсчета при оценке политических реалий и наполняющий речи религиозной риторикой. Поистине прав Генри Киссинджер: «Американский путь в международной политике характеризуется триумфом веры над опытом».
Американское общество разделяет эту веру. Рядовой американец, потомок иммигрантов, приехавших за свободой, имеет возможность наблюдать, как выходцы из самых разных культур, оказываясь в Америке, принимают стандарты и ценности американской цивилизации. Бывший торговый представитель США Клайд Престовиц говорил, что у современных американцев существует «слепая вера в то, что каждое человеческое существо является потенциальным американцем и что его национальные и культурные реальности – это несчастная, но поправимая случайность».
НЕИЗБЕЖНАЯ СИЛА…
Что несет миру более консервативная Америка?
По мере смещения в сторону консерватизма Америка становится в мире не только «необходимой силой» (по словам Мадлен Олбрайт), но и неизбежной силой.
Вследствие кристаллизации своих ценностей и идеалов консервативная Америка ощущает себя все более исключительной. Она еще больше вдохновлена своей традиционной миссией распространения свободы и демократии в мире. Она менее терпелива и более категорична с теми, кто ее ценностей не принимает, и легче прибегает к использованию силы. Она менее расположена делиться властью с кем бы то ни было. Она не считает необходимым связывать себя международными соглашениями и легче идет на односторонние действия. Абсолютизм ценностей, ощущение исключительности и миссионерский дух всегда были отличительной чертой Америки во внешних делах, но религиозный порыв добавил им новой энергии.
Непонимание между Америкой и остальным миром усиливается. Правый консерватизм содержит как раз то, чем Америка отличается от других обществ. Составные элементы левых кругов – профсоюзы, интеллигенция, госслужащие – имеют свои российские и европейские эквиваленты, поэтому их ценности и ход мыслей в России и Европе понятны. Агрессивные противники абортов, защитники ношения оружия, радикальные религиозные слои, противники государства, стремящиеся «утопить его в ванне», – явления исключительно американские. Для россиянина или европейца – почти инопланетные.
Аналогичные проблемы с пониманием испытывает и президент Буш: «Я поражен тем, что существует такое глубокое непонимание нашей страны, что люди нас ненавидят. Я, как и большинство американцев, просто не могу поверить в это, потому что знаю, насколько мы хорошие люди». Американские лидеры и эксперты и раньше смотрели на реальность через призму американских реалий и ценностей, но категоричность, идеологизированность и радикализм нового консерватизма окончательно лишают Америку шансов увидеть действительность такой, какая она есть. Мейнстримом теперь стала идеология узкой группы единомышленников, не допускающая иных мнений. Психолог Ирвинг Джанис еще в 1972 году назвал этот феномен groupthink (групповое мышление), его особенность заключается в том, что члены идеологически сплоченной группы подгоняют свои мысли и выводы к тому, что принято считать консенсусом. Термин groupthink« использовала Комиссия 9/11», характеризуя причины ошибочных решений американской администрации. Подобный подход влияет на объективность точки зрения даже высокообразованных и хорошо информированных людей. Администрация просто не слышит плохих новостей, не вписывающихся в ее видение истины.
Увлеченные идеей свободы, пассионарии от демократии абсолютно искренне верили в то, что свержения Саддама Хусейна достаточно для установления в Ираке нового порядка. Стратеги Пентагона и Белого дома приписывали иракскому народу свою логику и ожидали от него типичного американского поведения. Не вникая в особенности каждого конкретного случая, Америка при оценке собеседника или ситуации применяет своеобразную систему координат, осями которой являются «демократия», «свобода», «права человека», «законность». Такая характеристика объекта, как «друг» – «враг», определяется его расположением в этой системе.
Однако американский идеализм имеет свои пределы: он используется в основном на уровне политического дискурса. На практическом уровне, при воплощении идеалов в жизнь, в действие вступает столь же американский прагматизм. Лозунг «с нами или против нас» применяется в публичной риторике, а на практике он заменяется конкретными интересами и подходом в стиле Realpolitik. Активный торг с «мятежниками» в Ираке может вестись даже под лозунгом «с террористами переговоров не ведем». Это не беспринципность. Это – защита национальных интересов, верности которым президент Соединенных Штатов клялся на Библии.
…И КАК С НЕЙ ЖИТЬ?
Для начала неплохо было бы осознать, с чем имеем дело. Под осознанием имеется в виду абстрагирование от своей культуры и системы ценностей, проникновение в американский мозг и постижение того, как он функционирует. Если удастся избежать ошибки непонимания, то половина проблем может быть снята.
Необходимо также смириться с тем, что новый консерватизм – это надолго. Циклическое колебание между демократической и республиканской системами происходит регулярно, и цикл продолжается несколько десятилетий. На синусоиде колебаний Америка все еще поднимается к высшей точке волны консерватизма.
Поскольку принципиальность США в продвижении демократических идеалов может стать разве что более твердой, то стоит отключить эмоции, чтобы не разражаться праведным гневом при каждой американской инвективе. Мазохистское удовольствие в их муссировании, равно как и реакции в стиле «сам дурак», могут на короткое время утешить чье-то национальное эго, но пользы не приносят никакой. Более того, они контрпродуктивны, потому что уводят от реальности в иллюзии.
Не надо ждать подарков от Америки, и не надо ей их делать. Благородство и щедрость не входят в систему внешнеполитических ценностей Соединенных Штатов, они непонятны, и благодарности за них не бывает. Эти черты лучше оставить для внутреннего потребления – россияне смогут их оценить. А в направлении Америки – прагматизм и трезвый расчет.
Программой-максимум для России было бы как формулирование такой же мощной национальной идеи с универсальным (или хотя бы в масштабах континента) применением, так и продвижение ее аналогичными идеологическими методами.
ЭПИЛОГ
И вот пронесся ураган. Оставим за скобками многочисленные практические проблемы, связанные с тем, что государственные службы Соединенных Штатов не сработали так, как должны бы, а система делегирования полномочий дала серьезный сбой. Особенно с учетом того, что Новый Орлеан вообще-то десятилетиями готовился к подобного рода катастрофе: существовали различные планы действий, которые по какой-то причине не были реализованы.
Намного важнее, что под вопрос поставлены базовые установки, составляющие основу консервативной идеологии.
Во-первых, традиционное республиканское убеждение, что государство должно в минимальной степени вмешиваться в жизнь граждан. В первый день после урагана один из ведущих телеканала Fox News, главного рупора консерваторов, пожимал плечами: жителей предупреждали о мощном урагане, была объявлена обязательная эвакуация. Те, кто не внял здравому смыслу и не уехал, пусть пеняют на себя. Но фоне ужасающей телевизионной картинки, поступавшей из пострадавшей местности и свидетельствовавшей о полной беспомощности горожан, это выглядело неприкрытым цинизмом.
Во-вторых, представление о консолидации общества. Новый Орлеан – один из самых бедных городов Америки, он занимает первые строчки по преступности. Большинство населения – чернокожие и бедные (причем важнее как раз не расовая, а именно экономическая подоплека). Произойди стихийное бедствие в крупном городе, таком, как Нью-Йорк, где много людей, имеющих в обществе вес, на них немедленно обратили бы гораздо больше внимания.
В-третьих, убеждение о том, что американцы, говоря словами Джорджа Буша, «настолько хорошие люди», что прежде всего руководствуются соображениями морали и христианских ценностей. Мародерство, насилие, саботаж спасательных работ – ничего подобного тому, что творилось в Новом Орлеане, не наблюдалось после цунами в «нецивилизованных», с американской точки зрения, Индонезии, Таиланде или на Шри-Ланке.
В-четвертых. На что, собственно, нацелена беспрецедентная американская мощь? Подразделения Вооруженных сил США, которые за восемь часов могут подготовить высадку в любой точке мира, в собственный штат начали прибывать только через три дня, да и то малыми группами.
Серьезных симптомов того, что внутри американской системы существуют кризисные явления, хватало и до сих пор. Это и проблемы с крупнейшими корпорациями (Enron, WorldCom), которые систематически фальсифицировали отчетность, и неспособность, несмотря на многочисленные сигналы, предотвратить трагедию 11 сентября 2001 года, и конфуз с обоснованием иракской войны (оружия массового уничтожения там не оказалось), и вопиющая некомпетентность, проявленная при планировании послевоенного урегулирования в Ираке, и, наконец, беспрецедентный скандал с поведением «высоконравственных» американцев в багдадской тюрьме Абу-Грейб…
«Катрина» стала еще одним примером сбоев в американской системе. Однако в этот раз яркость визуальной «картинки», количество (сотни тысяч) пострадавших «простых американцев» и место трагедии – собственная страна! – заставили нацию почувствовать свою уязвимость и некомпетентность системы гораздо острее, чем абстрактное ОМУ или далекий Ирак. Достаточно ли американской нации этой новой трагедии, чтобы задаться глубокими фундаментальными вопросами о своей сущности, своем пути и методах достижения целей? Сентябрь-2001 открыл возможность для пересмотра ценностей, и в течение еще нескольких месяцев после атак на Всемирный торговый центр и Пентагон в воздухе, казалось, висели эти вопросы. Но они рассеялись. Использует ли нация новый шанс в сентябре 2005-го? Или потребуется гораздо более трагическая и разрушительная катастрофа? К сожалению, традиционный американский абсолютизм и категоричность, усиливаемые религиозной энергией, сегодня демонстрируют скорее упрямое утверждение собственной правоты, а не готовность к конструктивному сомнению.
