Стратегия национальной безопасности Соединенных Штатов, недавно анонсированная администрацией Трампа, концептуально настолько далека от подобных документов предыдущих президентов, будь то демократы или республиканцы, что ее появление можно считать данью внутриполитической конъюнктуре. Некоторые эксперты просто не верят, что внешняя политика США захочет или сможет сделать такой поворот, особенно ввиду огромной силы инерции в отношениях Америки с миром. Трамп уйдет, говорят они, и все вернется на круги своя. Может быть, так оно и будет, но трамповская концепция отношений с миром уже живет собственной жизнью, переформатируя ожидания партнеров и оппонентов и создавая этим новую реальность.
Сразу после того как один из супругов сказал «я тебя не люблю, давай разведемся», в жизни семьи мало что происходит, кроме эмоционального шока и нежелания партнера верить сказанному. Детей все так же нужно забирать из школы, собаку выгуливать, по счетам – платить. Но после того как эти слова прозвучали, включается долгий и болезненный процесс взаимных упреков, попыток примирения со стороны родственников, и в конце концов – раздела мебели и разъезда. Более того, если партнер вдруг снова скажет «люблю», ему уже трудно будет поверить.
Здесь так же. Хотя администрация Трампа уже анонсировала развод с миром, с виду все продолжается как прежде. Но слова сказаны. Примечательно, что демократы в Конгрессе, считай они выходку Трампа с новой стратегией совершенно неприемлемой, могли бы развернуть такую же кампанию по ее дискредитации, как по вопросу о «российском вмешательстве в выборы». Например, послать сенаторов из комитетов по разведке и международным отношениям во все союзнические страны, заклиная не верить Трампу и подождать с выводами, пока не сменится хозяин Белого дома.
Но не было не криков, ни делегаций. Не было единого фронта демократов, как мы привыкли его видеть. Эксперты обсуждали плюсы и минусы документа. Критики фокусировались не на самой стратегии, а на расхождениях между декларациями и реальным курсом администрации, в частности, поведением экстравагантного главы государства. Но в целом политический истеблишмент подписался под стратегией Трампа. Значит, Америка и мир изменились. Значит, это всерьез и надолго.
Анализ новой стратегии национальной безопасности примечателен с нескольких точек зрения. Во-первых, в плане оценки концептуальных подходов и приоритетов Америки. Во-вторых, потому что она предлагает американское видение будущего мира. И наконец, с точки зрения эволюции понимания американцами роли и места США в мире, произошедшей за последние несколько лет. (Заметим, что опубликованные после Стратегии национальной безопасности Оборонная стратегия и Ядерная доктрина в полной мере подтвердили направление изменений, заложенных в первом документе.)
В этом смысле наибольший интерес представляет сравнение документа Трампа со стратегией национальной безопасности президента Обамы 2010 г., когда его администрация только что пришла к власти и провозгласила собственное видение мира.
Стоит оговориться, что трамповский текст стал результатом компромисса между адептами концепции «Великой Америки», пришедшими в администрацию вместе с президентом и старожилами аппарата Совета национальной безопасности, которые как могли попытались сохранить преемственность с предыдущими стратегиями, по крайней мере на риторическом уровне. Эта внутренняя напряженность в тексте очевидна. Пример «немодерированного» аппаратом языка дает введение, написанное Трампом лично.
Однако даже после попыток сохранить преемственность контраст между двумя документами, которые разделяет всего лишь восемь лет – срок по историческим меркам небольшой – не может быть резче. Да, за восемь лет мир изменился. Но еще больше изменилась сама Америка. Можно сказать, что постепенно недопонимание между Соединенными Штатами и миром перешло в новое качество. В основе годами накапливавшегося конфликта – расхождение как объективных экономических и геополитических интересов, так и культуры политического общежития, универсальность которой США всегда провозглашали, но не принимали в принципе, с самого начала определив для себя эксклюзивное место.
За прошедшие восемь лет незападный мир стал взрослым и самостоятельным – и экономически, и политически. Поворотным событием, которое еще получит признание у историков, стало укрепление БРИКС. Как бы ни сложилась судьба этого объединения, появление глобальной организации крупнейших стран, основанной на принципах реального суверенитета и равенства, похоронило Pax Americana.
Можно аллегорически сказать, что в последние годы между Америкой и остальным миром (оставим заверения натовских бюрократов об «атлантическом единстве» – мы еще помним подобные от бюрократов советских) произошел развод. Трамповская стратегия национальной безопасности его официально оформила.
Попытаемся сравнить стратегии национальной безопасности администраций Трампа и Обамы с точки зрения их философий, заложенного восприятия окружающего мира, а также понятийного аппарата, оценок того, что составляет силу. Как Америка видела свое будущее тогда и сейчас.
От полиции к армии
Для администрации Обамы мир идет в правильном направлении – к свободе и демократии наций, к открытым глобальным рынкам, к социальному прогрессу. Глобальная экономика едина. Демократия сделала возможным мир между крупными державами. Человечество подходит к желаемому порядку, ему только нужно помочь. США руководят этим миром. Интересы международной системы и Соединенных Штатов, которые эту систему построили, считаются эквивалентными – что хорошо для Америки, хорошо для всех.
Да, еще есть угрозы – некоторые государства не хотят вписываться в глобальную систему, другие просто потеряли контроль над своими территориями. Еще существуют ненависть и насилие, источниками которых являются экстремистские негосударственные образования. Но в целом глобальной системе и благополучию самих США ничто серьезно не угрожает. Режимы, «отбившиеся от стада», которые еще не поняли преимуществ игры по американским правилам, надо воспитывать, вовлекать (engage). Тех, кто упорствует, придется изолировать.
В целом обамовскую парадигму национальной безопасности и военного строительства можно назвать «полицейской». В ней нет военных, в классическом смысле, угроз безопасности Соединенным Штатам. Ее фокус – поддержание соответствующего американским интересам мирового порядка.
Стратегия Трампа, напротив, констатирует, что мир идет явно не туда, куда США хотелось бы. Сегодняшняя Америка разочарована в окружающем мире. Более того, авторы документа сожалеют, что Соединенные Штаты питались иллюзиями о том, будто мир будет их другом, «наивно полагали», что «сила Америки будет поддерживаться сама собой и никто не бросит ей вызов».
Авторы считают, что интересы США и остального мира – совсем не одно и то же. Окружающий мир опасен. Крупные глобальные конкуренты, особенно Китай и Россия, «намеренно вынашивают долгосрочные планы подорвать американскую безопасность и процветание». Они угрожают самому «американскому образу жизни». В сфере экономики они, особенно Китай, ведут себя нечестно – воруют то, что создано трудом и интеллектом американцев.
Конкуренты хотят перестроить мировую систему под себя, используя в свою пользу существующие глобальные институты. Американцы особенно разочарованы тем, что созданные ими же международные структуры «предали» Америку. Китай и Россия не разделяют базовых принципов Соединенных Штатов – политической свободы и «честности» (справедливости) в экономических отношениях. Поэтому конфликт с Пекином и Москвой «экзистенциален». Это конфликт идеологий, столкновение «свободного мира» с «несвободным», компромисс невозможен. Это борьба не просто за сохранение лидерства (читай – доминирования) в мире, но за само выживание США. Америка снова борется с глобальным злом, как во времена холодной войны.
Национальная безопасность и военное строительство по Трампу – это парадигма классического столкновения великих держав, предполагающая военное противостояние с ними и нацеленная на создание потенциала для их разгрома. Понятийный язык, используемый в двух стратегических документах, также свидетельствует об огромной концептуальной дистанции, их разделяющей. Это отражает в том числе и разницу в языке демократов и республиканцев.
Если документ 2010 г. постоянно апеллирует к «международной системе» как глобальной реальности и главному инструменту американской политики, то из трамповского мира такое понятие практически выброшено, акторами являются отдельные конкурирующие суверенные нации. Интересно, что документ Трампа акцентирует непривычное для Америки как «лидера свободного мира» понятие суверенитета, которое выражает самодостаточность, отделенность, независимость от глобальной системы, способность идти собственным курсом. Много раз используется и понятие «национальных границ». Такую терминологию Обама не употреблял вообще.
Изменились и критерии деления на «своих» и «чужих». Если в обамовском документе оно идет по принципу приверженности «общим ценностям, демократии и прогрессу», то стратегия Трампа проводит черту по наличию «общих интересов» – то есть готовы ли они «делами поддерживать интересы Америки» и «честно» (fair) ли ведут себя как экономические партнеры, а также «свободны» (free) они или «не свободны». Понятия свободы и несвободы – это уже прямые заимствования из рейгановского языка времен холодной войны, хотя в случае с командой Трампа можно полагать иную интерпретацию – свободны или нет именно в деле поддержки интересов США, не мешают ли им в этом собственные интересы или чье-то влияние.
Если выбрать наиболее часто встречающиеся слова, отражающие направленность стратегического мышления, то более яркий контраст просто трудно придумать: от обамовского «взаимодействия» (engagement) Америка переходит к «конкуренции» (competition).
В чем сила, брат?
Это кардинальное изменение стратегического мышления еще ярче выражается в оценках командой Обамы и командой Трампа того, в чем сила Соединенных Штатов. Если для Обамы она в первую очередь заключается в союзниках, альянсах, которые выстроили США, а потом уже в военном потенциале и конкурентоспособности, то для Трампа военная сила и конкурентоспособность – единственные факторы. Характерно, что одним из компонентов силы и влияния Соединенных Штатов Обама считал американское внутреннее демократическое устройство. В концепции Трампа упоминаний о «мягкой силе» нет вообще. Зато вводится понятие «реализма, основанного на принципах», как руководящего подхода к принятию решений.
Заложенные постулаты определяют и характер стратегий. Если стратегию Обамы можно в целом охарактеризовать как наступательную, направленную на проактивное формирование глобальной системы, выгодной для США, то стратегия Трампа – оборонительная. Упрощая, можно сказать, что она предполагает защиту от остального мира посредством строительства американской крепости, откуда будет легче отражать атаки конкурентов.
Соответственно, выстраивание и укрепление альянсов под американским лидерством было для демократов Обамы приоритетом. Стратегия «включения» предлагала сотрудничать с «хорошими» (и потенциально хорошими, чтобы они выбрали правильную сторону, видя преимущества для себя) и изолировать «плохих». В этом духе предлагалось «развивать эффективные партнерства» с «другими центрами влияния» – Китаем, Индией, Россией.
При Обаме Соединенные Штаты предполагали «руководить глобальной системой» посредством взаимодействия и влияния не только на правительственном уровне, но и непосредственно через многочисленные неправительственные, неофициальные, «межчеловеческие» связи – систему созданных на американские деньги или под американским покровительством НКО. Такой подход должен был привести к постепенному наращиванию вокруг США массы экономических, политических и военных союзников, что выразилось, в частности, в политике создания торговых и инвестиционных альянсов в атлантическом и тихоокеанском бассейнах, которая «цементировала» бы контроль Америки над этими регионами, не приди к власти Трамп с его радикально иным пониманием мира.
Стратегия Трампа предполагает защиту (protection) от опасного окружающего мира, официально называя приоритетом укрепление могущества Америки (America First). Это означает, с одной стороны, активное наращивание военного потенциала, дающего возможность вновь говорить с позиции силы. Причем потенциал должен быть достаточен не только для того, чтобы «поддерживать мир» – то есть чтобы конкуренты даже не могли подумать о возможности победить Америку. Он должен быть таков, чтобы США были способны «победить», а не просто «наказать» врагов.
С другой стороны, стратегия Трампа предполагает «отделение» от остального мира (disengagement), которое позволило бы Америке перестроить экономику, собраться с силами, создать долгосрочные преимущества, в первую очередь военные и технологические. На данном этапе взаимодействовать с конкурентами предполагается лишь по некоторым вопросам, где возникают общие интересы, например, в области нераспространения ядерного оружия или борьбы с террористическими организациями. Примечательно, что в перечне инструментов, которые Америка собирается использовать для поддержания мира, дипломатия практически всегда стоит на последнем месте, а союзники упоминаются лишь вскользь.
Стоит сказать несколько слов и о подходах к укреплению конкурентного потенциала Соединенных Штатов, нашедших отражение в двух сравниваемых стратегиях. Эти подходы, как и во внешней политике, в значительной степени предопределены партийными традициями и внутриполитической риторикой. Если демократ Обама видит инструменты экономического роста в развитии образования и инвестициях в новые технологии энергетики, позволяющие стать независимыми от зарубежных энергоносителей, то Трамп и окружающие его республиканцы ставят на раскрепощение бизнеса путем снижения налогов и снятия накопившихся регуляторных процедур. По большому счету, обе стратегии едины только в одном – инновации являются инвестиционным приоритетом и ключевым фактором американской военной мощи и конкурентоспособности.
Антикитайский поворот
Столь радикальный отход Трампа от проверенной модели управления миром через альянсы заставляет заподозрить: а не является ли новая стратегия просто-напросто документом для внутреннего пользования, предлагающим Америке, находящейся в глубоком кризисе самосознания, понятных и удобных внешних врагов? Если да, то, может быть, ее и не стоит принимать всерьез?
Возникают сразу несколько вопросов. Насколько реален конфликт американских элит с остальным миром? Что же такое произошло между США и миром за восемь лет, что так радикально ухудшило их отношения? Куда приведет Соединенные Штаты и мир стратегия Трампа? Каковы силы, двигающие американскую политику в этом направлении?
Во-первых, Трамп своей предвыборной риторикой официально закрепил признание того, что конфликт с Китаем, который в последнюю пару десятилетий потихоньку, кусочек за кусочком, отъедал от предназначенного для американцев глобального пирога, стал неизбежен.
Антикитайский поворот в американской внешней политике предрекали уже несколько раз, в том числе в 2000 г., когда к власти пришел республиканец Буш-младший. Однако теракт 11 сентября переключил внимание на Ближний Восток. Тогда победила идея, что «включение» в глобальную систему сможет изменить Китай, да и американские компании, которые рвались в Поднебесную, не хотели, чтобы им портили бизнес.
Теперь же, не без помощи самих США, Китай из дополнения к американской экономике превращается в конкурента, а новые технологии ведут к возвращению в Соединенные Штаты вывезенных за рубеж производств. Это неизбежно уменьшает взаимозависимость двух экономик и усугубляет их противоречия по целому спектру проблем. В Вашингтоне, и не только в республиканских кругах, все громче звучали голоса тех, кто говорил, что американская стратегия по отношению к Китаю сводится к экономике, а выгодно это в первую очередь Пекину. Потребовалась смена администрации, чтобы сделать официальное признание.
Во-вторых, антикитайский поворот – это больше, чем обострение отношений ввиду прихода к власти Трампа. Одновременно «идеологический рупор англосаксонского капитализма» – лондонский The Economist – в декабре 2017 г. по сути анонсировал мобилизацию всех англосаксонских стран против нового главного конкурента (What to do about China’s “sharp power”, The Economist, 16.12.2017). Эта мобилизация обнажила уже начавшийся процесс обособления англосаксонского сообщества как отдельного блока, возможно, предвосхищая новую конфигурацию мира. В этом смысле «Брексит» – не случайность. Таким образом, Америка, отказываясь от невозможного контроля над всей глобальной системой, на деле не изолируется, не замыкается в себе. Она занимает «новую линию обороны», продолжая быть лидером более компактного, сплоченного и управляемого, но тем не менее глобального англосаксонского мира, включающего не только США и Великобританию, но и Канаду, Австралию, Новую Зеландию, а в будущем, возможно, и некоторые другие страны.
Теперь о том, каких результатов можно ожидать от стратегии национальной безопасности Трампа. Как же США собираются бороться со своими официальными конкурентами – Китаем и Россией? А кроме них, еще и с КНДР и Ираном. Почитаем между строк…
Первым стратегическим направлением станет наращивание экономического и военного потенциала – ускорение роста и модернизация экономики, укрепление традиционных компонентов вооруженных сил, как ядерных, так и неядерных, а также, скорее всего, создание «мобилизационного» резерва техники и вооружения. Последний будет абсолютно необходим, если противостояние перейдет в горячую фазу, а пока позволит обеспечить рост и прибыльность военной промышленности.
Второе направление – попытка перевода военно-стратегической конкуренции в новые области, способные обеспечить доминирование в следующие пару десятилетий – в первую очередь в космосе и киберпространстве. Вполне возможно, что поиск новых сфер, через которые Америка могла бы продолжить силовое доминирование, а военный бизнес – получать заказы, приведет к попыткам милитаризации тех областей науки о человеке, где ожидаются огромные инвестиции и концептуальные прорывы, например, искусственный интеллект, микробиология и генетика.
Еще одним очевидным направлением будет попытка создать альянс против своего главного конкурента – Китая, используя Индию, Японию и соседние с ним государства. Однако их желание стать американским инструментом в противостоянии с КНР совершенно неочевидно. Без России (а тем более с Россией на стороне Китая) такой антикитайский альянс – это, скажем прямо, «too little, too late».
Оттолкнуть Россию
Что касается России, то на фоне углубляющегося конфликта с Китаем она попала в дуэт «ревизионистских» держав, так сказать, по инерции. Потому что в головах американских стратегов страна, активно противодействующая Соединенным Штатам и имеющая сходный ядерный потенциал, другого места занимать не может. Однако обе области, которые поддерживают «противостояние» России и США, относятся к прошлому, а не к будущему. В первой – ядерной сфере, если не пытаться сломать сложившийся паритет (что и глупо, и опасно), оба государства являются скорее союзниками по нераспространению ядерных технологий. Необходимость развития противоракетной обороны, в том числе и для Москвы, проистекает именно из проблем с нераспространением ядерного оружия.
Конфликт во второй сфере, которая является камнем преткновения в двусторонних отношениях, а именно отказ США признать стратегические и экономические интересы России в ее ближайшем географическом окружении и приближение НАТО к российским границам, затухает по мере перехода Соединенных Штатов в стратегическую оборону и отказа от традиционной доктрины глобального контроля и смены режимов.
Очевидной становится главная стратегическая ошибка Вашингтона за все время с окончания холодной войны. Идеологическая зашоренность и просто недальновидность переоценивших себя американских элит оттолкнула Россию и позволила создать российско-китайский стратегический тандем. Теперь разбить его будет непросто – обе страны прекрасно понимают значение тандема.
Говорят, что Германия проиграла две последних войны еще до того, как они начались – оба раза ввиду необходимости воевать на два фронта. Перефразируя, можно сказать, что Америка потеряла контроль над мировой системой, когда сделала своими противниками одновременно и Китай, и Россию. Отсюда главной задачей американской дипломатии последующих лет будет раскол российско-китайского тандема, в том числе путем выстраивания новых, гораздо более позитивных отношений с Москвой. Трамп как человек, которому не надо отвечать за прошлые стратегические провалы, об этом прямо и говорит. Других эффективных путей сдерживания Китая у США просто-напросто нет.
К сожалению, у Америки остается еще одна опция для противостояния России и Китаю, да еще и усиливающемуся Ирану – развязать в Большой Евразии серию конфликтов. Такая дестабилизирующая «ползучая» война, которая уже вовсю идет при де-факто американской поддержке на Ближнем Востоке, может стать новой мировой, в лучшем случае «партизанской», в худшем – последней. Учитывая растущую напряженность в Евразии, набор сепаратистских и радикальных движений в каждой из южноазиатских стран, это абсолютно реальная угроза. Поэтому для России исключительно важно обеспечить эффективность ШОС и БРИКС, создать общую систему евразийской безопасности и экономического сотрудничества, не дать Индии превратиться при поощрении США во врага Китая.
Угроза разжигания конфликта в Евразии усугубляется ошибочным пониманием американскими стратегами ключевых процессов, происходящих в мире. По духу трамповская линия противодействия Пекину и Москве – слепок с рейгановского курса, который постулирует, что главное конкурентное противостояние идет по линии «свобода – несвобода». Во времена Рейгана Вашингтон успешно использовал стремление людей к свободе как для смены неугодных режимов, так и для привлечения союзников. Стратегия Трампа ставит на то, что мир будет бороться с «несвободными, диктаторскими режимами» на стороне Соединенных Штатов, не делая различия между Китаем, Северной Кореей, Ираном и Россией.
Однако мир за 40 лет изменился. Теперь главная напряженность идет по линии «справедливость – несправедливость», которая отражает углубившееся до экстремального уровня неравенство – как внутри стран, так и между Западом, представляющим «золотой миллиард», и остальным человечеством. Соединенные Штаты и связанные с ними режимы вроде саудовского, как и местные проамериканские элиты, во многих странах выступают защитниками этого несправедливого статус-кво. Даже ИГИЛ (запрещена в России), понимая настроения в арабском обществе, рекрутирует боевиков для войны под лозунгом поиска справедливости, а отнюдь не свободы.
Китай и Россия в настоящее время воспринимаются подавляющим большинством незападного мира (да и многими на Западе) отнюдь не как душители свободы, а как страны, выступающие против несправедливого статус-кво. Да и внутри России, Китая и Ирана жажда справедливости проявляется много сильнее, чем тяга к свободе. На лозунгах свободы в этих странах американцы серьезных оппозиционных сил сформировать не смогут. А примером справедливости американское общество не является.
Пока не вполне понятно, в какой степени декларации об Америке как «защитнице свободы» написаны для внутреннего потребления, а в какой они станут инструментом политики. Есть надежда, что такая идеология конфронтации уже израсходовала свой потенциал. Люди, писавшие стратегию борьбы с Китаем и Россией как с новыми «силами зла», выросли в эпоху холодной войны и впитали ее философию и риторику. Однако стратегия создается на годы вперед. Проводить ее в жизнь придется уже новому поколению, видящему и мир, и Америку по-другому. Американцы по натуре прагматики и умеют считать. И хотя смена лидера на глобальной арене всегда происходила военным путем, будем надеяться, что рассуждения о «победе над Китаем и Россией» так и останутся риторикой.
Понимая, как может сложиться будущее США в свете трамповской стратегии, стоит забежать на десяток лет вперед и поставить вопросы о том, каким будет следующий конкурентный цикл и какие вызовы он принесет России. В мире начинается новый этап соревнования социально-экономических систем. Соревнование идет за то, какая общественная система, восточная (китайская) или западная (американская), сможет создать инфраструктуру и культуру, необходимые для первенства в новом техноэкономическом цикле. Выиграет тот, чья модель развития окажется более эффективна, чье общество будет более адаптировано к новому миру и к новому витку конкуренции. Это общество необходимым образом должно быть более справедливым, иначе оно сломается под социальными перегрузками на крутом повороте истории.
Уже сейчас ясно, что США и Китай станут основаниями для будущих техноэкономических блоков, располагая полным набором ключевых технологий нового цикла, своими финансовыми центрами и подконтрольными рынками. Первый объединит англосаксонский мир, второй включит в себя многие азиатские страны. Европа и Япония, которым Соединенные Штаты недавно отказали в равноправном партнерстве, а также Бразилия, Индия и Россия окажутся перед трудным выбором. Стать подчиненными игроками чужого блока? Если пытаться сформировать свой, то с кем? У Индии, как и у Южной Африки, существуют языковые, исторические и стратегические предпосылки для того, чтобы получить место в американском блоке. То же относится и к Японии. В таком случае к противоречиям Пекина с Вашингтоном добавится весь груз исторических и конкурентных противоречий Китая с Индией и Японией. Это будет взрывоопасная ситуация.
Начавшееся обособление англосаксонских стран остро ставит вопрос о месте Европы и России в новой глобальной системе. Если Европа не интегрируется экономически и политически с США в «единый Запад», как хотелось Обаме, она может выжить только как часть панъевразийского техноэкономического пространства от Лиссабона до Шанхая и, может быть, даже до Сингапура и Токио. Формирование его – фундаментальный вопрос, о котором стоит задуматься уже сейчас.
* * *
Новая стратегия национальной безопасности администрации Трампа, независимо от того, насколько реальная политика будет ей следовать, декларирует отказ от принципов, на которых отношения Америки с окружающим миром строились на протяжении почти ста лет. Эта декларация «развода» ведет Соединенные Штаты путем, который ни им, ни миру незнаком. На этом пути и для Америки, и для мира обнаружатся как неприятные сюрпризы и непредвиденные последствия, так и неожиданные возможности.
Для России самое важное в новом американском документе даже не то, в каком направлении движется стратегическое мышление в США, а то, что оно, впервые за многие десятилетия, пришло в движение. Стратегический диалог о новом месте Америки в мире, который был задавлен вашингтонскими элитами в течение последних 25 лет, вновь начался.
