На протяжении всего ХХ века Европа боролась с великими искушениями тоталитаризма. Фашизм и коммунизм, две мощные тоталитарные идеологии, тянули ее в бездну несвободы. Сегодня, к счастью, не осталось ни одного их оплота: фашизм потерпел крах в 1945 году, а в 1989-м рухнул коммунизм, пытавшийся создать альтернативу либеральному устройству общества.
Обратный отсчет истории тоталитаризма начался с создания в 1980 году польского профсоюза «Солидарность». Свержение диктатуры везде происходило по-разному, и не всегда революция была столь же «бархатной», как в Польше, которая подала пример практически мирной, не сопровождавшейся кровопролитием смены режима.
Конечно, еще остаются Куба и Северная Корея; в разных частях земного шара продолжают существовать и другие государства, управляемые безнравственными диктаторами. Но после 1989-го тоталитаризм в буквальном смысле слова вряд ли способен где-либо вновь заявить о себе. Я имею в виду тотальную мобилизацию общества, проводимую во имя квазирелигиозной идеологии какой-либо могущественной партией, заполучившей в свое распоряжение универсальные инструменты беспощадных преследований и принуждения.
Все это, однако, не означает, что мы приблизились к концу истории нашего мира. После завершения жесткой конфронтации времен холодной войны история фактически началась заново. Окончание бесплодной конфронтации распахнуло двери глобализации и целому спектру разнообразных свобод. В то же время история в очередной раз продемонстрировала двусмысленность, точнее, даже двойственность человеческих устремлений.
Новое начало истории вызвало к жизни и новые угрозы свободе – правда, не столь серьезные, как тоталитаризм. Такие угрозы требуют бдительности и деятельной защиты тех ценностей, которые возобладали сначала в Польше в 1980-м, а потом во всей Европе в 1989 году.
Особую опасность несут угрозы, порождаемые крушением надежд. Весной 1990-го, после продолжительной беседы с тогдашним польским президентом Войцехом Ярузельским, я высказал предположение, что, столкнувшись с трудностями переходного периода, посткоммунистическим странам придется пройти долгий путь через «долину слез». Речь шла о том отрезке времени, когда старые структуры, в первую очередь в экономике, оказались демонтированы, а новые еще не возникли. Уже тогда для меня было очевидно: прежде чем жизнь в этих государствах станет лучше, произойдет заметное ухудшение. Ведь так случалось при любой смене режима, даже в Германии после валютной реформы 1948 года.
Тогда же я утверждал, что путешествие через эту «юдоль печали» будет долгим и четырех-пяти лет, срока одного парламентского созыва, не хватит для того, чтобы выбраться на торную дорогу. В процессе перестройки надежды людей на демократию – по сути, на свободу – подвергнутся суровым испытаниям. И возможно, люди даже захотят вернуться в атмосферу определенности, которая существовала при рухнувшем старом строе и к которой они наверняка будут испытывать чувство ностальгии.
Спустя полтора десятилетия после памятного 1989-го подобные настроения наблюдаются почти во всех посткоммунистических странах. Наверное, это естественно: нельзя требовать от людей, чтобы после всех тягот и сомнений последних лет они продолжали безоговорочно верить обещаниям, сулящим процветание.
Новейшая история Польши, например, не раз демонстрировала, чем чревата политика, уходящая корнями в эпоху крушения надежд, когда старое уже кануло в Лету, а новое еще не утвердилось. Но польский народ не терял надежду, долго странствуя через «долину слез», и сегодня его оптимизм впервые начинает вознаграждаться. Стала, наконец, реальностью постоянно подпитывавшая эту надежду перспектива вступления Польши в Европейский союз.
Важнейшую роль сыграли так называемые копенгагенские критерии, установленные в 1993 году в качестве необходимых условий для вступления той или иной страны в Евросоюз. Эти критерии демократии, власти закона и рыночной экономики продемонстрировали выдающийся образец позитивного вмешательства во внутренние дела других государств. Одним из примечательных и уникальных аспектов всего процесса присоединения к ЕС, можно сказать, стала очевидная приостановка принципа незыблемости суверенитета, действующего уже более 300 лет.
Прежде мои опасения были связаны с тем, что крушение надежд вызовет к жизни новые формы фашизма. Однако теперь я убежден: риск подобного развития событий в странах – членах Европейского союза незначителен. А вот к востоку от его границ такая опасность, и весьма реальная, существует. И чем дальше от нас расположены страны, находящиеся в процессе всеобъемлющей модернизации, тем глубже разочарования, испытываемые людьми, и тем более весьма нешуточная опасность угрожает свободе. Это характерно для некоторых латиноамериканских государств, но наиболее актуальную проблему представляют собой азиатские страны и, по сути, весь мусульманский мир. Причина кроется не в исламе как религии, а в повсеместной утрате иллюзий, особенно в среде молодежи, охватившей население стран, уже вкушающих соблазнительные плоды модернизации, но не способных обеспечить ими всех сограждан.
Страны с запоздалой модернизацией неизбежно вступают в такую фазу развития, при которой старые ценности и структуры традиционного общества утрачивают свою силу, а новые еще не успевают оформиться. Люди видят образцы нового «западного» мира, понимая, однако, что не являются его частью. В гигантской «долине слез» вершатся великие преобразования. Они порождают миллионы разочарованных, чьи сердца полны негодования по отношению к современному миру, обманувшему их ожидания. Кое-кто из обиженных рассчитывает добиться успеха, покидая свою страну несбывшихся надежд и отправляясь в поисках счастья в Соединенные Штаты или Европу, где одни из них преуспевают, а другие снова терпят неудачу.
Эти люди – тот самый материал, из которого проповедники ненависти готовят свое ядовитое зелье. Таким проповедником был Гитлер, который раньше других оценил потенциал рухнувших надежд и воспользовался тяжелейшим кризисом в Веймарской республике. Однако современные глашатаи ненависти (а они, конечно же, действуют не только в мусульманском мире), как правило, не способны привлечь под свои знамена бОльшую часть населения. Но им удается мобилизовать отдельных индивидов и вовлекать их в безнадежную войну, которую мы сегодня называем терроризмом.
Наверное, следует изобрести какой-нибудь другой термин. Терроризм исторически ассоциируется с распознаваемыми целями, обычно тесно связанными с тем, чтО мы, к несчастью, стали называть самоопределением народов. Лидеры движений, боровшихся за право своего народа самому решать собственную судьбу, также апеллировали к неоправдавшимся надеждам для достижения личных целей. Но самая большая опасность нашего времени — мощная атака на ценности Просвещения и либеральное гражданское общество. В конечном итоге эта атака, несомненно, обречена на провал. Смесь современного оружия и ценностей, отрицающих сегодняшние реалии, почти ни на что не годится. Но пока политика опирается на разочарованных и обиженных, она всерьез угрожает свободному миру.
В некоторых странах «политика рухнувших надежд» помогает порочным режимам удерживать власть. Так было в Ираке при Саддаме Хусейне, но могут появиться и другие режимы, похожие на саддамовский. Поэтому тем из нас, кто верит в либеральный порядок, следует задуматься о путях устранения этой угрозы. На мой взгляд, одним из основных пунктов повестки дня мирового сообщества, и прежде всего Организации Объединенных Наций, должен стать вопрос об управляемом вмешательстве во внутренние дела злонамеренных тиранических режимов.
Ведь такие режимы не только наносят вред гражданам своих стран, но, как правило, опасны и для окружающих государств. Их правители вполне могут стремиться к обладанию собственным оружием массового уничтожения. Мы не имеем права позволить им добиться этого, хотя пока нет действенных способов борьбы с такой угрозой. И мы еще не знаем, как нам, которым судьба уготовила жребий жить в свободном мире, следует организовать себя, чтобы наиболее эффективно противостоять терроризму. Борьба против террора, похоже, способствует нарастанию авторитаризма, тем самым только укрепляя тенденцию, так или иначе свойственную многим демократиям.
«Ползучий» авторитаризм подразумевает постепенное сведение на нет участия граждан в управлении своими делами: инициатива в принятии решений незаметно переходит к исполнительной власти – к правительству, подотчетным квазигосударственным организациям и учреждениям и к тем органам, которые выходят из-под контроля известной системы сдержек и противовесов. Правительства под сурдинку лишают граждан элементарных прав вплоть до нарушения принципа личной неприкосновенности. Посягая на права человека и гражданина, они пытаются присвоить себе всё больше полномочий. Словом, на наших глазах происходит то, что можно назвать похищением демократии и власти закона.
Авторитаризм — это не тоталитаризм. Люди в условиях авторитаризма не испытывают давления со стороны властей до тех пор, пока безропотно решают личные проблемы и не мешают государственным чиновникам заниматься своими делами. Как ни удивительно, иногда усиление авторитарной власти на руку и самому терроризму.
Но в любом случае новую тенденцию нарастания авторитаризма в свободном мире необходимо остановить. В деле свободы не может быть поставлена точка – ведь демократия и власть закона здесь не ограждены от опасности. И хотя нынешние угрозы не столь явные и очевидные, как в эпоху тоталитаризма, это не должно нас успокаивать. Важнейший урок, преподанный нам польским движением «Солидарность», состоит в том, что люди, стремящиеся к либеральному порядку и жаждущие его процветания, должны что-то делать для нейтрализации всех возможных угроз. Ни одна Конституция не сможет обеспечить нам наши основные права. Единственная гарантия – это мы сами.
В основе данной статьи – выступление на конференции «От “Солидарности” к свободе», посвящённой 25-летию движения «Солидарность» (Варшава, август 2005).
