Приступая к планированию этого номера, мы точно знали, что станет его главной темой: отношения с Европой. Юбилей Санкт-Петербурга – замечательный повод для того, чтобы порассуждать на любимую русской интеллигенцией тему: с кем мы? С Европой, с Евразией или вообще сами по себе?
Возвышенным интеллектуальным исканиям помешало международное положение. Иракская кампания США превратила вопрос о том, на чьей стороне Россия, из общефилософского в сугубо практический. Вашингтон поставил мировые державы перед суровым выбором. Поддержать незаконную с точки зрения действующего международного права карательную акцию против режима, который ни у кого не вызывает симпатий, или пытаться отстоять это самое право, фактически выступив на стороне кровожадного диктатора против самого могущественного государства планеты.
Альтернатива из категории «оба хуже». Тем не менее Россия вроде бы нашла оптимальный вариант. В кои-то веки мы оказались не против всего западного мира, как неоднократно случалось не только в советское, но и в постсоветское время, а плечом к плечу с передовыми нациями Европы выступили в поддержку мира. Значит ли это, что Россия наконец сделала свой принципиальный европейский выбор?
Едва ли. Во-первых, тот факт, что в данном случае наша точка зрения совпала с немецкой и французской, не означает, что подобное единение гарантировано нам и впредь. Уже заметно, что главная забота «старой Европы» на обозримый период – не противодействие произволу «мирового полицейского», а восстановление пошатнувшихся трансатлантических связей. Во-вторых, отношения с Европейским союзом (а сегодняшняя Европа – это не Германия, Франция или Италия, а именно ЕС) вообще бесполезно строить на геополитическом фундаменте. Иракская коллизия продемонстрировала, что Евросоюз неспособен играть значимую роль на «великой шахматной доске», как бы этого ни хотелось многим и в самой Европе, и вне ее. Политики сделают свои выводы из случившегося, уверяет на страницах нашего журнала член европейского Конвента Жак Сантер. Но будут ли эти выводы в пользу ускоренного укрепления военно-политической составляющей, необходимой для того, чтобы стать противовесом гипердержаве? Не захочет ли единая Европа, наоборот, умерить амбиции и сконцентрироваться на насущных проблемах? У Старого Света слишком много внутренних и экономических трудностей (см. соответствующий раздел рекомендаций «теневой большой восьмерки» к саммиту в Эвиане), чтобы сломя голову кидаться вдогонку за беспрецедентной американской мощью.
Так что ЕС для нас – это прежде всего не «полюс» многополярного мира, а экономический гигант, крупнейший сосед, партнер и инвестор. «Процесс расширения Европейского союза достиг важной стадии, и сегодня необходимо сконцентрировать внимание на том, как дальше развивать отношения с Россией», – уверен экс-премьер Швеции Карл Бильдт, один из самых больших энтузиастов вовлечения постсоветского пространства в Европу. Перед Москвой и Брюсселем столько безотлагательных задач, требующих совместного решения, продолжает он, что даже удивительно, насколько малорезультативен двусторонний диалог.
Выстраивание отношений с ЕС, уникальной организацией, аналогов которой не было в многовековой истории Великой европейской мечты о единстве (ретроспектива ее – в материале академика Александра Чубарьяна), – работа трудная и кропотливая. Нам предстоит сформулировать концептуальную базу партнерства, причем, как ни обидно, условия его будем, судя по всему, определять не мы, а европейцы («Модель на вырост» Тимофея Бордачёва и Татьяны Романовой). Бюрократия ЕС раздражает нас своей неспособностью на компромиссы. Но с этим трудно что-либо сделать – ведь Еврокомиссия существует для того, чтобы защищать интересы европейцев, и проявляет при этом «максимальное упорство и неуступчивость» («Энергетический диалог: поговорим о будущем»).
Нам есть чему поучиться у Европы в том, что касается защиты собственных граждан. Есть у нас и инструменты, при помощи которых мы в состоянии отстаивать собственные интересы. Это в первую очередь наши природные ресурсы, так необходимые сейчас европейцам, – ведь энергетическая безопасность (и это подчеркивается во многих материалах номера) становится одной из ключевых проблем развитого мира. Конечно, помимо ЕС есть у России и другие потенциальные клиенты. Но как, например, пишут исследователи из Станфорда Дэвид и Надежда Виктор, потенциал российско-американского партнерства в энергетике не стоит переоценивать: слишком разные у сторон интересы.
С европейцами общих интересов у нас гораздо больше. Поэтому и диалог идет трудно – слишком много пересечений. В то же время с США у России совместный интерес по большому счету один, но зато такой, который стоит всех остальных, вместе взятых, – глобальная стабильность и безопасность. Россия, сама пострадавшая от терроризма, в вопросе борьбы с ним понимает Америку гораздо лучше, чем «старая Европа». Поэтому, отмечает Сергей Караганов, мы, как никто другой, заинтересованы в сохранении антитеррористической коалиции. А значит, и в новой, постиракской ситуации нам необходимо тесное партнерство с США, как бы мы ни относились к некоторым методам вашингтонской администрации. В ближайшие месяцы всем предстоит осмыслить, в каком мире мы живем после иракской кампании. Эта тема наверняка станет ключевой на июньской встрече лидеров «большой восьмерки» во Франции. Об этом же будут рассуждать наши авторы – ведущие российские и зарубежные эксперты – в следующем номере журнала «Россия в глобальной политике», который выйдет в свет в конце лета. Если, конечно, международная обстановка не подкинет нам новый, еще более захватывающий сюжет.
