В середине мая в Марракеше, туристической столице Марокко, прошла очередная встреча Ближневосточного диалога Международного дискуссионного клуба «Валдай». Помимо обычного круга «странствующих политологов» в ней приняли участие представители исламских партий и группировок – от египетских «Ан-Нур» и «Джамаа исламия», ливанской «Хезболлы» и палестинской ХАМАС до «Братьев-мусульман»* и тунисской «Ан-Нахды». Интерес к встрече предопределила актуальная повестка дня – «Ислам в политике: идеология или прагматизм?».
Как вскоре выяснилось, встреча в Марракеше совпала по времени с завершением первой фазы «арабской весны», причем с провальными результатами. Вместо движения от авторитаризма к демократии регион качнуло в сторону новых форм авторитаризма, лишь слегка прикрытых фиговым листком народного волеизъявления. В Марракеше, за полтора месяца до событий в Египте, эти тенденции только начинали прорисовываться. Но неординарность алгоритма, по которому пошло демократическое переформатирование региона, становилась более или менее очевидна. Один из участников встречи генеральный секретарь Партии национального диалога Ливана Фуад Махзуми сравнил его со сборкой ближневосточного «кубика Рубика».
Попытки собрать ближневосточный «кубик» продолжаются уже многие десятилетия. Порой чудилось, что вот-вот – и за очередным проворотом его граней возникнет желанная гармония цветов и пропорций. Ан нет. Трудно ожидать результата, когда кубиком одновременно манипулируют несколько рук.
КУБИК ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ
Это стало особенно очевидным с весны нынешнего года, когда ближневосточный «кубик Рубика» вдруг задергался, защелкал гранями как счетчик Гейгера, перенастроенный на химоружие. События, закрутившись вокруг Сирии, пошли вширь, начали наползать друг на друга. Похоже, что в движение «кубик» привели два фактора, неочевидно, но тесно связанные между собой – российско-американская инициатива по созыву «Женевы-2» и успехи сирийских правительственных войск в борьбе против мятежников.
Начнем с «Женевы-2», о подготовке к которой Сергей Лавров и Джон Керри объявили 7 мая в ходе визита госсекретаря США в Россию. Имелось в виду, что конференция будет проходить под эгидой ООН на базе заключительного коммюнике «группы действий» по Сирии, выработанного на предыдущей женевской встрече в июне 2012 года. Этот документ предусматривал создание в Сирии переходного органа власти, но не требовал немедленного ухода Асада с президентского поста.
Это вызвало серьезную тревогу, чтобы не сказать панику в рядах сирийской оппозиции и ее региональных спонсоров, в том числе и потому, что к моменту обнародования российско-американской инициативы ни у кого уже не вызывало сомнений, что наметившийся разворот в сторону политико-дипломатического решения обусловлен неблагоприятным для противников Асада развитием военной ситуации. С марта-апреля правительственные войска неспешно, но методично перехватывали инициативу. Был освобожден город Идлиб, контролировавший коммуникации боевиков с Ливаном. В районах, пограничных с Турцией, курды, сохранявшие до этого нейтралитет, начали отвечать на участившиеся провокации со стороны джихадистских групп оппозиции, получавших подкрепления от Саудовской Аравии и Катара через территорию Турции. Обострилась напряженность и в местах компактного проживания друзов вдоль сирийско-израильской границы.
Изменению военно-стратегической обстановки в пользу правительственных войск способствовал и углублявшийся по мере военных поражений раскол между светским прозападным крылом оппозиции, опиравшимся на Сирийскую свободную армию, и группировками радикальных исламистов. В середине мая боевики попытались объединить две свои основные группировки: «Исламское государство Ирака и Леванта», просочившуюся из Ирака и действующую под прямым руководством «Аль-Каиды», и сирийскую «Джабхат ан-Нусра». Объединение не состоялось. Но дало толчок к смене тактики: халифатисты приступили к созданию в «освобожденных районах», пограничных с Турцией и Ираком, «эмиратов», жизнь в которых строилась на основе норм шариата.
В этих условиях 3 и 5 мая, как раз в то время, когда Керри и Лавров готовились объявить в Москве о созыве «Женевы-2», Израиль нанес ракетно-бомбовые удары по сирийским военным объектам в районе Дамаска, мотивировав их стремлением предотвратить попадание химического оружия в руки джихадистов. Тема неконтролируемого расползания сирийского химоружия фигурировала и в ходе прошедших в начале июня на территории Иордании военных маневров с участием 19 государств. Встык с ними крупные военно-морские учения (41 участник) состоялись в Персидском заливе, вблизи берегов Ирана. Незадолго до этого, 22 мая, в Аммане в очередной раз встретились «Друзья Сирии» – группа, созданная в феврале 2012 г. в Тунисе для координации международной помощи противникам Асада (показательно, что если в предыдущей встрече в Марракеше приняли участие 114 «друзей», то в столице Иордании их было всего 13). Лейтмотивом дискуссий стал вопрос об оказании военной помощи оппозиции, которая связывала свои поражения с отсутствием у нее современного вооружения. Звучали в Аммане и идеи создания в Сирии буферной (с центром в Алеппо) или бесполетной зоны по образцу ливийской. В это же время сенатор Джон Маккейн (а чуть позже и госсекретарь Керри) высказались за бомбардировку сирийской военной инфраструктуры.
Все эти демонстрации были так или иначе связаны со стремлением региональных противников режима Асада, прежде всего Саудовской Аравии, форсировать силовое решение сирийской проблемы, сыграв на опережение российско-американской инициативы по созыву «Женевы-2». Параллельно с попытками реанимировать формат «Друзей Сирии» саудовцы вплотную занялись консолидацией рядов Национальной коалиции оппозиционных и революционных сил (НКОРС), где наметился тактический союз светских группировок с «Братьями-мусульманами», находившимися под опекой Катара. В ходе перевыборов руководства НКРОС, прошедших в Стамбуле, саудовцы сначала добились отставки его председателя Моаза Хатыба, близкого к «братьям» (единственный член руководства НКОРС, выразивший готовность к диалогу с Асадом в ходе подготовки «Женевы-2»), а потом, в июле, провели на этот пост своего ставленника Ахмеда Джарбу. Однако переломить баланс сил в НКОРС саудовцам на этом этапе не удалось – из «своего» списка в 25 человек провести в руководящий орган оппозиции они смогли только шестерых. В результате подковерная борьба за влияние на сирийскую оппозицию между саудовцами и Катаром обострилась. Региональные спонсоры сирийских мятежников раскололись на две противоборствующие группировки: Саудовскую Аравию, ОАЭ и Иорданию, с одной стороны, и Катар и Турцию – с другой.
27 мая Лавров и Керри в Париже обсудили подготовку к созыву «Женевы-2». Официальный Дамаск согласился на участие в конференции. Сирийская оппозиция, несмотря на давление американцев, такого согласия не дала. Командующий Сирийской свободной армией генерал Идрис категорически отказался от участия в конференции; руководство НКОРС заявило о готовности обсуждать в Женеве только вопрос об отстранении Асада от власти. В дальнейшем под воздействием продолжавшегося изменения военно-стратегической ситуации в пользу Дамаска подходы оппозиции только ужесточалась. К июлю представители НКОРС в качестве условия своего участия в конференции в Женеве добавили (разумеется, неофициально) требование о восстановлении «военного паритета» с правительственными войсками.
Однако 5 июня сирийская армия, усиленная боевыми подразделениями ливанской «Хезболлы», взяла небольшой, но имеющий ключевое стратегическое значение город Кусейр. Это имело решающее значение для последующих событий. И не только потому, что восстанавливало прямую связь Дамаска с приморскими алавитскими районами, включая порты Тартус и Латакия, через которые шли военные поставки Дамаску. Цена победы выше: речь шла о наметившемся морально-политическом переломе в ходе длившейся два с половиной года гражданской войны. Складывалось впечатление, что режим, опирающийся на поддержку широких слоев населения, выстоял в тяжелейшей конфронтации с оппозицией, политическая часть которой выглядела беспомощной в сравнении с мусульманскими экстремистами, наемниками и джихадистами, воевавшими на ее стороне. Пришло время вспомнить, что «Джабхат ан-Нусра» еще в декабре 2012 г. была занесена американцами в черные списки террористических организаций.
После падения Кусейра сирийская оппозиция и ее региональные спонсоры развязали массированную антишиитскую кампанию, обвинив «Хезболлу» и Иран во вмешательстве в сирийские дела. Саудовская Аравия и страны Персидского залива разорвали отношения с «Хезболлой». Их примеру вскоре (после смены власти в Катаре) последовали «Братья-мусульмане» в Египте. В региональные СМИ была вброшена тема возможного раздела Сирии на три анклава – алавитский (шиитский), суннитский и курдский.
Меняющийся региональный контекст событий в Сирии и «арабской весны» в целом подчеркнули и июньские массовые волнения в Турции, вылившиеся в острый конфликт правящей Партии справедливости и развития (ПСР), близкой по своим идейным истокам к «Братьям-мусульманам», со светским средним классом. Одной из составляющих противостояния было недовольство растущей вовлеченностью правительства Реджепа Эрдогана в сирийский кризис на стороне противников Асада, которую турецкие националисты связывали с крайне непопулярной в их среде инициативой ПСР по примирению с курдами. Массовые волнения в Стамбуле показали, что с «турецкой моделью» демократического переформатирования региона далеко не все в порядке. Кроме того, турецко-катарская связка во внешнем круге региональных спонсоров гражданской войны в Сирии оказалась существенно ослабленной. Это, похоже, придало уверенности действиям саудовцев в преддверии предстоявшей смены власти в Катаре и Египте.
14 июня по итогам президентских выборов к власти в Иране пришел умеренный реформатор Хасан Роухани, сразу же обозначивший готовность отойти от политики лобовой конфронтации с Западом, проводившейся его предшественником. В мире заявления нового иранского президента вызвали позитивный отклик. Из региональных держав только Саудовская Аравия и Израиль оценили изменения в Иране как тактическое маневрирование при оставшихся неизменными стратегических целях создания собственного ядерного оружия и экспансии. Проекция подобных подходов на сирийский кризис неизбежно вела к еще более тесному увязыванию сирийского вопроса с задачей изоляции и ослабления «режима аятолл».
Июнь завершился «тихим переворотом» в Катаре. 25 июня эмир Хамед бин Джасем Аль Тани передал власть сыну Тамиму бин Джасему Аль Тани. Подоплека такого шага более или менее ясна. При прежнем эмире Катар стал основным финансовым и медийным (телеканал «Аль-Джазира») спонсором режима «Братьев-мусульман» в Египте и исламской оппозиции в Сирии. Эта линия вошла в острое противоречие с интересами «заливных» монархий, прежде всего Саудовской Аравии, усматривавшей в политическом исламе серьезную угрозу для выживания полуфеодальных режимов на южной периферии Большого Ближнего Востока. Вследствие этого за кулисами катарского переворота многим виделась фигура принца Бендера, шефа саудовской разведки. Прошло всего несколько дней, и саудовцы уверенно вышли из-за кулис региональной политики.
ЕГИПЕТ: СБОЙ В СБОРКЕ КУБИКА?
Военный переворот в Египте, грянувший 3 июля, стал одной из тех «ожидаемых неожиданностей», которые заложены в алгоритм «арабской весны». Поддержанный американцами эксперимент со строительством демократии с опорой на «Братьев-мусульман» с самого начала выглядел сомнительно. Понадобился, однако, ровно год, чтобы понять: путь к демократии на Ближнем Востоке будет проходить не по дорожкам, проторенным в соответствии со схемами, разработанными в Стэнфордском университете, а по ухабам вековых традиций, социальных и религиозных предрассудков, многоукладной экономики и расколотого общества, в котором армия является более мощным консолидирующим фактором, чем ислам.
Конечно, за год пребывания у власти Мухаммед Мурси наделал много ошибок, за которые несет личную ответственность. Главное: он не понял, что его задача заключалась в том, чтобы находить национальный консенсус, сплачивать те силы, которые могли бы способствовать решению стоящих перед страной проблем. Но он сосредоточился на вопросах, в наибольшей степени отвечавших интересам исламистов. Продавил конституцию, в которой был фактически узаконен шариат, что вызвало острый конфликт с судейским корпусом и в целом со светской оппозицией, решившей, что «братья» «украли у народа его революцию». Принял конституционную декларацию, серьезно расширившую его полномочия, что стоило ему обвинений в узурпации власти. А затем на волне эйфории от этих, как ему казалось, побед начал продвигать своих людей на ключевые посты в исполнительной власти. В народе этот курс назвали «ихванизацией» страны (от арабского «ихван» – «братья»).
Став президентом, Мурси формально вышел из рядов «Братьев-мусульман». Однако духовный лидер «братьев» играл, по всеобщему убеждению, серьезную, возможно, главную роль в политике, проводившейся при Мурси. В результате складывалось впечатление, что в Египте формировалась система, которая могла бы стать неприемлемым для «заливников» симбиозом суннитской (турецкой) и шиитской (иранской) моделей исламской демократии. От иранской модели было взято теневое исламистское руководство, которое из-за кулис дирижирует политическими событиями.
Мурси серьезно недооценил военных. Он не понял, что исламисты были нужны армии, чтобы сохранить своеобразный «иммунитет от демократии», ограждавший их корпоративные политические и экономические привилегии. Мурси проглядел и изменившееся отношение светской оппозиции к армии как к гаранту необратимости демократических изменений, ставшее главной предпосылкой событий 3 июля. А, судя по всему, координация между ними осуществлялась уже на раннем этапе развития событий.
Однако главные причины скорого и бесславного окончания политической карьеры Мурси были все же коренятся в его сложных отношениях со странами Персидского залива. Как представитель «братьев» Мурси выступал с позиций панисламизма. Этим он отражал философию и политическую программу «Братьев-мусульман», широко представленных по всему исламскому миру. Он попытался, особенно в самом начале своей деятельности, встать над суннитско-шиитскими разногласиями. Первый визит Мурси совершил в Саудовскую Аравию, второй – в Иран. Предложил создать четырехстороннюю комиссию (Египет, Саудовская Аравия, Турция и Иран) для обсуждения сирийских проблем. Наличие в этой комбинации Ирана, конечно, раздражающе подействовало на Саудовскую Аравию и другие страны Залива. Дело в том, что «заливники» исторически очень настороженно относятся к «Братьям-мусульманам». В Саудовской Аравии, Эмиратах их деятельность была запрещена после вторжения американцев в Ирак в 2003 г., когда организация резко осудила приглашение иностранных войск для смены режима в братской арабской стране.
Новый виток разногласий был связан с «арабской весной». Суть их, если говорить кратко, – в неприятии Саудовской Аравией самой идеи соединения ислама и демократии как движения, идущего «снизу» и тем самым несущего потенциальные угрозы монархическим режимам. «Братья-мусульмане», имеющие сетевые структуры по всему исламскому миру, представляют для традиционалистов Залива серьезную опасность в связи прежде всего со своими возможностями апеллировать к массам. В общем-то в этом и состояла главная, неафишируемая причина их запрещения. Своеобразие ситуации только подчеркнуло то обстоятельство, что социальная концепция «братьев» оказалась более совместимой с западными стандартами демократии – в отличие от салафитов и ваххабитов, которых поддерживают в Заливе, поскольку те не покушаются на авторитет и власть абсолютного монарха.
Похоже, что и этот потенциальный конфликт Мурси просмотрел. Уже на второй день после переворота, 4 июля, израильский интернет-портал «Дебка-файл» сообщил о том, что египетские военные координировали свои действия с Саудовской Аравией (ас-Сиси служил там одно время в качестве египетского военного атташе) и ОАЭ во время подготовки переворота. Эта информация затем получила подтверждение и в целом ряде арабских источников, вскрывших ключевую роль в координации усилий по свержению Мурси бывшего премьер-министра Египта Ахмеда Шафика, живущего ныне в ОАЭ. На причастность стран Залива к событиям в Египте указывает и то, что они уже в течение первой недели после переворота оказали существенную финансовую помощь новому режиму.
В целом события, связанные с июльским переворотом в Египте, высветили новую роль, которую начинают играть в контексте «арабской весны» нефтедобывающие монархии Персидского залива. Нажав на рычаги своего финансового влияния, страны Залива стремятся скорректировать ход, а возможно, и содержание «арабской весны», перефокусировать ее лозунги с модернизации социально-политической доктрины ислама на борьбу с экстремизмом (терроризмом). С такой линией действий они связывают перспективу собственного политического выживания. Но здесь уже намечаются новые базовые противоречия. Во-первых, в реальной ситуации, складывающейся на Ближнем Востоке, родственные саудовцам ваххабиты и салафиты давно уже сами имеют репутацию экстремистов. Как совместить с реальностью вытекающие из этого риски, пока остается открытым вопросом. Во-вторых (и это важнее), «заливники», в т.ч. саудовцы, явно не располагают достаточным политико-дипломатическим и военным инструментарием, необходимым для выхода на лидирующие роли в региональных делах. Показательно в этом смысле, что генерал ас-Сиси, покровителем которого пытаются выступить саудовцы, отказался, несмотря на давление Эр-Рияда, поддержать сценарий американского «воспитательного» удара по Сирии. Для реализации своих региональных амбиций саудовцам придется искать дополнительные ресурсы.
ГЛОБАЛЬНЫЙ КУБИК. ИНСТРУКЦИЯ ПО СБОРКЕ
Новый этап «арабской весны», начавшийся с военного переворота в Египте, будет, судя по всему, еще более сложным. Ситуация в Ираке, Сирии, Ливии, в меньшей степени в Тунисе и Йемене не настраивает на оптимистический лад. Общим для всех стран является развал государственности, нарастание экономических трудностей на фоне углубления социальной поляризации. Вполне очевидная причина – отсутствие национального консенсуса по «поставторитарной» повестке дня, неспособность ни одной из общественных сил – исламистов разных мастей и оттенков, националистов, либералов прозападного толка – в одиночку выполнить масштабные задачи демократического переустройства.
Но вектор движения региона предопределен логикой глобального развития. В исторической перспективе Большому Ближнему Востоку предстоит адаптировать принципы демократии к местным условиям, прежде всего к традициям и идеологии ислама. Это единственная общеприемлемая основа для формирования национального и регионального консенсуса. Проблема, однако, в том, что задачи нового этапа предстоит решать при участии не скрывающих своей аллергии к демократическим реформам нефтедобывающих монархий Персидского залива, которые в силу своих огромных финансовых ресурсов оказались на авансцене ближневосточной политики. Похоже, что всем нам в очередной раз предстоит убедиться, что деньги при отсутствии идей способны затормозить, но не переломить ход истории.
В этом, по-видимому, состоит и скрытая подоплека накала страстей вокруг Сирии. Интересно, что схемы действий саудовцев в отношении «диктаторского режима» Асада, как и за два месяца до этого против «Братьев-мусульман» в Египте, были принципиально схожими. В обоих случаях речь шла о том, чтобы сформировать повод для силового вмешательства третьей стороны. В Египте – армии, в Сирии – американцев. Причем и в том и в другом случае тактические цели саудовцев совпали с интересами как Турции, так и Израиля, для которого хаос на Ближнем Востоке, вызванный «арабской весной», обернулся растущими угрозами безопасности. В результате давление на Барака Обаму в вопросе удара по Сирии достигло критического уровня. В целом по ходу развития сирийского кризиса порой складывалось впечатление, что мировая супердержава сама стала объектом манипуляций своих ближневосточных клиентов.
Это исключительно опасное развитие событий, поскольку основной смысловой нагрузкой второго этапа «арабской весны» и для саудовцев, и для Израиля будет Иран. Шиитская модель поведения – экзистенциальная угроза не только для еврейского государства, но и для полуфеодальных монархий Персидского залива. Это основная причина неприятия ими сирийского режима, являющегося главным союзником Тегерана в регионе. Именно данное обстоятельство и определило глобальный резонанс сирийского кризиса как имеющего в подтексте взрывоопасные темы Ирана и суннитско-шиитской конфронтации.
В целом регион явно приближается к опасной черте. Процессы, рожденные «арабской весной», выходят из-под контроля, причем не в последнюю очередь по причине отсутствия у Запада адекватного видения стратегической перспективы и побочных следствий демократизации региона. Не выдержала столкновения с реальностью ставка американцев на «Братьев-мусульман» как пионеров политического ислама. В Ираке, Ливии, ряде других ближневосточных государств усиливаются тенденции к дезинтеграции. Во весь рост встает проблема радикального ислама, имеющего – хочется признавать это кому-то или нет – выраженную антизападную направленность. Вполне очевидно, что в этих условиях на первый план выходит задача выработки скоординированной линии международного сообщества для предотвращения выхода региональной ситуации в неконтролируемое русло.
Но, как показало развитие сирийского кризиса, великие державы, вовлеченные в ближневосточные дела, говорят на разных языках. В чем причина такой разобщенности? Ответ, если попытаться вникнуть в суть проблемы, очевиден: миропорядок, приходящий на смену холодной войне, выстраивается хаотически, как набор конструктивных и не очень двусмысленностей. Окончание блокового противостояния после распада Советского Союза, глубокие политические сдвиги в странах Восточной Европы, на Балканах восприняты на Западе (во многом справедливо) в качестве исходной точки глобальной трансформации международных отношений. Однако окончание холодной войны не сопровождалось разработкой договоренностей о содержании и формате такой трансформации. Не адаптированы к изменившемуся балансу сил в мире и действующие структуры обеспечения международной безопасности, включая ООН. Следствием этого стало создание страховочных механизмов глобальной стабильности – «восьмерки», затем «двадцатки» с параллельным расширением зоны ответственности НАТО.
В этих условиях ценности, победившие в холодной войне, – демократия, права человека, рыночная экономика – начали восприниматься как необходимая предпосылка устойчивого развития и одновременно регулятор и критерий прогресса. Как результат на Западе, прежде всего в США, сформировалось понимание своей лидирующей (доминирующей) роли в мировых делах, базирующейся на продвижении демократии как главного компонента нового миропорядка.
Однако реальная картина мира после окончания холодной войны оказалась гораздо сложнее. Императивы геополитики, конфликт индивидуальных и групповых интересов по-прежнему превалируют над идеологией. Россия в этих условиях действует – и это, на наш взгляд, единственно возможная для нее позиция – в логике ялтинско-потсдамской системы, базирующейся на безусловном признании приоритета принципа государственного суверенитета и центральной роли ООН. Что касается Соединенных Штатов и их союзников, то они давно уже живут в иной системе политических и правовых координат, в которой продвижение демократии в мире поставлено выше суверенитета.
Это базовое, понятийное расхождение наглядно проявилось и во время сирийского кризиса, ставшего, в сущности, частным случаем разбалансированности общей ситуации в мире. На разных этапах кризиса Владимир Путин убежденно говорил о недопустимости использования силы против суверенного государства без санкции Совета Безопасности ООН. А Обама страстно отстаивал право президента и Конгресса США принимать решение о нанесении военного удара против страны, заподозренной в преступлении против человечности.
Парадокс в том, что при этом речь явно не шла о конфликте интересов в традиционном понимании. Соображения конкурентной борьбы, в частности в связи с путями доставки газа из Катара или Ирана в Европу, которые на определенном этапе назывались главной причиной конфликта вокруг Сирии, возможно, имели место. Но дело все же не в этом. Стратегические задачи главных мировых игроков – России, Соединенных Штатов и Евросоюза – на Ближнем Востоке совпадают в главном – стремлении сохранить стабильность в этом взрывоопасном регионе.
К счастью, на критическом этапе сирийского конфликта, когда речь зашла об использовании силы в связи с обвинениями режима в применении химического оружия против гражданского населения, ресурс здравого смысла и у внешних игроков, и у Дамаска оказался достаточным, чтобы остановить сползание к силовому сценарию, чреватому непредсказуемыми последствиями. Чрезвычайно важным уроком сирийского кризиса стала поддержка парламентами и общественностью широкого круга стран курса, проводимого президентом России. Но достигнутый успех – тактическая передышка, далеко еще не победа. Стратегический прорыв может быть связан только с окончательным политико-дипломатическим урегулированием сирийского кризиса, важным для общего оздоровления обстановки на Ближнем Востоке.
Уместен, на наш взгляд, и более далеко идущий вывод: для избежания рецидивов перехода локальных кризисов в опасную фазу нужно договариваться по базовым понятиям формирующейся новой системы глобальной безопасности. Задача архисложная, требующая «двухтрековой дипломатии», поскольку речь пойдет о вещах, которые практические политики всегда считали уделом идеалистических мечтаний философов. О нравственной основе глобализующегося мира, о самоограничении как предпосылке гармоничного развития, о разных моделях демократии, религиозной и этнической толерантности, гражданских правах и нравственных обязанностях, положении национальных меньшинств. О Западе и Востоке, которым в XXI веке приходится сходиться, несмотря на глубоко вошедшую в наше сознание максиму Редьярда Киплинга. Наконец, о давно назревшей необходимости привнести в международные отношения те же принципы плюрализма мнений, которые лежат в основе демократических систем на национальном уровне. И о многом другом, без чего урегулировать новые локальные кризисы будет все труднее.
Такая постановка вопроса только на первый взгляд кажется оторванной от реальности. Мир стремительно и, повторим, хаотически меняется. Угрозы глобальных потрясений перемещаются из традиционной сферы геополитики в область «мягкой силы». В новые времена трудно представить себе войны за территории. В основе будущих столкновений могут лежать только виртуальные, искусственно искаженные стереотипы массового сознания. Сирийский кризис как кульминация «арабской весны» дает в этом отношении немало пищи для размышления.
Крайняя сложность задачи понятна. Гармонизация мира через гармонизацию наших представлений о нем – скорее, процесс, чем результат. Процесс, в котором помимо политиков и дипломатов должны участвовать историки, философы, бизнесмены, студенты, домашние хозяйки. Представители развитых демократий и исламисты, защитники прав сексуальных меньшинств и их противники. Саудовцы, израильтяне, иранцы, русские, американцы, китайцы, французы, поляки – все. Организацию такого диалога вполне могла бы взять на себя ООН. Его естественное место – в социальных сетях интернета.
Сегодня это может показаться очередным проявлением российской прекраснодушной мечтательности. Но завтра – кто знает? – из этого может вырасти алгоритм сборки не только ближневосточного, но и глобального «кубика Рубика». В эпоху интернета народ умнеет быстрее своих правителей.
* Запрещено в России.
