Происходящее сейчас вокруг отношений России и Украины, а точнее – отношений России и США в связи с Украиной, может оказаться серьёзной вехой европейской истории после окончания холодной войны.
Речь идёт о базовом принципе, на котором строилась политика в Европе после объединения Германии. Это событие имеет смысл взять за точку отсчёта, поскольку именно с него, с решения о вступлении единой Германии в НАТО, реально начался демонтаж прежней системы европейской безопасности.
Сейчас уже нет смысла гадать, возможны ли были тогда иные варианты. Главное, что с тех пор основополагающим стал постулат, зафиксированный в Парижской хартии: «Мы полностью признаём свободу государств выбирать способ обеспечения своей собственной безопасности». Это означало, что теперь каждая европейская страна имеет право вступать в любые военно-политические альянсы. Впрочем, после 1991 г. вступить можно было только в Североатлантический блок – других в Европе не осталось. То, что сама НАТО попала в ловушку, стало понятно значительно позднее. Автоматическое и, как считалось, беспроблемное расширение альянса было политико-идеологическим предприятием, а собственно военный аспект играл второстепенную роль. Новые государства-члены мало что могли добавить к боеготовности блока. А сам альянс не очень-то предполагал, что Пятую статью договора о коллективной обороне придётся на деле применять ко всем вновь вступившим государствам. То есть формально это подразумевалось само собой, но едва ли кто-то в Вашингтоне или западноевропейских столицах всерьёз рассчитывал, что им придётся начинать войну с Россией, защищая Латвию или Словакию. Это просто не рассматривалось в качестве вероятного сценария.
С одной стороны, существовали туманные представления о вхождении России в некую общую конфигурацию безопасности. Впрочем, как она могла бы выглядеть на практике, никто никогда не продумывал, всё ограничивалось абстрактными политическими рассуждениями на фоне приёма в НАТО новых стран-членов. С другой стороны, Российская Федерация в первое десятилетие своего существования была столь зависима от внешних партнёров, что они были уверены: даже если угроза возникнет, её можно будет купировать невоенными способами, а восстановление страны до уровня самодостаточности займёт многие годы.
С такими установками любые попытки России договориться о юридических гарантиях безопасности были обречены иметь очень ограниченный успех, поскольку все её предложения – искренние или не очень – подразумевали, что НАТО откажется от принципа, согласно которому последнее слово всегда остаётся за ней. Для альянса это было неприемлемо. Там полагали, что НАТО может учитывать или не учитывать чьи-то ещё интересы, но не ставить их на столь же значимое место, как собственные. Ну и несущая мантра всего периода с 1990-х по 2010-е: никто из внешних игроков не может иметь права вето в вопросе построения отношений НАТО и желающих к ней присоединиться.
На деле, конечно, ограничители были. Битва за формулировки на бухарестском саммите НАТО в 2008 г., когда Германия и Франция отбили настойчивые попытки США одобрить План действий по членству для Грузии и Украины, была обусловлена именно боязнью резкого ответа Москвы. Но тогдашний компромисс лишь загнал ситуацию ещё глубже в тупик. ПДЧ не дали, зато в итоговом документе было однозначно сказано, что когда-нибудь эти две страны войдут в альянс. Без всяких оговорок.
На дипломатическом уровне Кремль уверяли, что это просто декларация – дескать, никто никогда не примет Украину и Грузию в НАТО, чистый политес, все всё понимают и так далее. Но признаваемое почти официально двоемыслие превращало военно-политические и дипломатические отношения в трясину, подрывало сами основы доверия. Усугублялось это всё ещё и тем, что помимо НАТО имеется Европейский союз. Организация вроде бы с НАТО никак не связанная, но составляющая с ней единый евроатлантический каркас с почти совпадающим членством. Столкновение 2014 г. после Евромайдана окончательно нивелировало политические границы между разными европейскими структурами.
Сегодня всё более запутанная и невнятная ситуация осложняется внутренними процессами, идущими и в большинстве европейских стран, и в Соединённых Штатах, и в России, и на Украине, и в других государствах восточной периферии Европы. Эти процессы способны нарушить стратегические калькуляции грандов, полагающих, что они ведут расчётливую игру. Хотя, кажется, гранды считают, что такую игру ведёт их оппонент, а сами они только реагируют. Обстановка складывается опасная из-за утраты общего понимания, что происходит.
Спустя тридцать лет после начала новой эпохи в Москве, кажется, пришли к выводу, что поддержание прежней системы умолчаний и сигналов становится непродуктивным и ведёт только к углублению кризиса. Когда Владимир Путин, выступая 18 ноября в МИДе, поручил министру Лаврову добиться от западных партнёров «предоставления России серьёзных долгосрочных гарантий обеспечения нашей безопасности на этом направлении», речь, вероятно, шла не об очередном рамочном документе в духе того, что предлагались в нулевые годы. По сути, говорить нужно об отказе от того самого принципа «страна может выбирать себе любой альянс, и это только её дело».
Для классической геополитики баланса сил этот принцип – нонсенс, однако в последние десятилетия все привыкли считать его аксиомой. Сейчас такой подход себя исчерпал. Но создать новую рамку исключительно политико-дипломатическими переговорами, кажется, не получится.
Возвращаясь к ловушке расширения НАТО: наступил момент, когда считавшийся теоретическим вопрос о военных гарантиях новым странам может стать насущным. Трудно поверить, что кошмарные сценарии, которыми пугают старших товарищей младшие, – Путин захочет проверить НАТО на вшивость и нападёт на Прибалтику или Польшу – обернётся явью. Представляется, что в Москве больше уважают альянс, чем в Риге или Таллине, и не сомневаются, что он выполнит свои обязательства.
Проблема, которая привела к российско-грузинской войне в 2008 г., может возникнуть снова. Отсутствие формальных гарантий со стороны НАТО в сочетании с политико-идеологическим, а отчасти и военным накачиванием лояльных партнёров – ситуация бесконечной «серой зоны». Когда Путин говорит о «напряжении», которое надо поддерживать, он имеет в виду постоянное напоминание: неаккуратность в этой зоне чревата худшими последствиями.
Обострение в Восточной Европе – сигнал того, что базовый принцип обустройства пространства безопасности, заложенный тридцать лет назад, больше не работает. Расширение НАТО сформировало военно-политический ландшафт, в котором мы сейчас живём. Сохранение такой перспективы чревато обострением, отказ же требует кардинального пересмотра системы представлений. Ревизии и утверждения системы «красных линий». Например, возвращения понятию «финляндизация» позитивного смысла, какой оно имело в годы холодной войны. После неё оно стало практически ругательством. Но всё меняется.
Профиль
