Премьер-министр Дэвид Кэмерон обещал во время кампании, что в случае победы сторонников «Брексита» он сразу объявит о введении в действие процедуры подготовки к выходу Соединенного Королевства из ЕС. По оценкам экспертов и политиков, сам юридический «развод» займет два года, но в деталях никто не знает, как это может выглядеть. Так что и Великобритания, и Евросоюз вступают в период острой неопределенности.
Британская политическая система пережила серьезное потрясение, за которым непременно последуют глубокие перемены. Дэвид Кэмерон потерпел сокрушительное поражение, особенно болезненное в связи с тем, что плебисцит был его идеей. Проводить референдум было совершенно необязательно, и сам премьер намеревался использовать политическую игру с избирателем для того, чтобы на следующие пару десятилетий евроскептики не мешали политике Лондона.
Скорее всего, Кэмерон теперь уйдет в отставку, хотя перед обнародованием результатов большая группа тори, добивавшихся выхода, подписала обращение с призывом к нему остаться премьером вне зависимости от итогов референдума. Они поблагодарили главу правительства за то, что тот дал возможность британскому народу высказать свое мнение. Однако едва ли это предотвратит политические перемены, тем более что лидер противников ЕС экс-мэр Лондона Борис Джонсон никогда не скрывал своих премьерских амбиций. Не вполне ясна и судьба руководства Лейбористской партии. Джереми Корбин агитировал за то, чтобы остаться в ЕС, однако многие замечали, что делает он это без большого пыла — как человек весьма левых взглядов он имеет много претензий к Брюсселю, хотя и не таких, как тори-заднескамеечники. Как бы то ни было, лейбористам тоже предстоит разбор полетов.
Раскол населения почти пополам чреват крайне тяжелыми последствиями. Англия и Уэльс проголосовали за выход, Шотландия и Северная Ирландия хотят остаться в Евросоюзе. Во время кампании почти все предполагали, что в случае «Брексита» Шотландия, скорее всего, объявит новый референдум о независимости, и на этот раз победят сепаратисты. Ситуация в Ольстере крайне запутанная из-за давней и очень глубокой проблемы противостояния католиков и протестантов, которую с трудом удалось урегулировать почти 20 лет назад. Сейчас вся конструкция примирения может зашататься.
То, что случилось — небывалый прецедент. И дело не только в чисто технической стороне этого процесса, нуждающейся в очень сложной проработке. Политический эффект просто разрушителен.
Одна из важных «скреп» Евросоюза — образ привлекательного объединения, куда стремятся все, а оттуда — никто. Выпадение из системы одного из наиболее важных и влиятельных элементов нарушает и без того шаткий баланс громоздкой структуры Европейского союза.
Британская специфика создает немало проблем (не случайно Шарль де Голль, пока он был президентом Франции, категорически блокировал идею приглашения в ЕЭС Великобритании), однако способствует равновесию. И в плане соотношения сил и влияния крупных стран (Франция и Германия), и с точки зрения идеологического подхода. Без намного более либеральной Великобритании зарегулированность Евросоюза была бы куда выше.
Но есть и другая сторона. То, что Европейский союз нуждается в серьезной институциональной трансформации, понимают сейчас почти все. Но решиться на это пока не может никто. Прошлый раз единая Европа близко подошла к вероятности радикального шага ровно год назад – во время греческого долгового кризиса, кстати, резко взвинченного решением премьера Греции провести референдум. Когда переговоры в очередной раз зашли в тупик, министр финансов ФРГ Вольфганг Шойбле фактически собрал подавляющее большинство участников еврозоны за то, чтобы исключить из нее Афины. Против этого шага, помимо самой Греции, была Франция (французские банки – крупнейшие держатели греческих долгов). В итоге Олланд уговорами и прямым шантажом заставил Ангелу Меркель отказаться от идеи показательного выбрасывания греков из еврозоны. Между тем, немало специалистов считают, что отказ от радикальных шагов тогда лишь отсрочил их необходимость, сама по себе проблема вовсе не решена, и в следующий раз, когда она обострится, санировать еврозону придется в еще более сложных условиях и гораздо более дорогой ценой.
«Брэксит» заставляет заняться фундаментальной перестройкой самой модели интеграции, а это пришлось бы делать в любом случае – раньше или позже. Ответственность за это ляжет на Германию, позиции которой в Европе сейчас намного слабее, чем год назад. Кризис с мигрантами подорвал почти непререкаемый авторитет Ангелы Меркель. Но уход Великобритании должен стать катализатором необходимых реформ. Вопрос – решатся ли европейские элиты на пересмотр основополагающих принципов или попытаются снова «зализать раны»?
Мощнейший импульс получают евроскептики по всей Европе. Так, Марин Ле Пен уже заявила, что Франция должна быть следующей страной, которая спросит людей об их отношении к Евросоюзу. Вообще, опросы, обнародованные в день британского голосования, показывают, что
практически во всех ключевых европейских странах – Италии, Франции, Германии – до половины жителей хотели бы также иметь возможность высказать свое мнение о ЕС на референдуме. Это пугает и правительства, и европейские институты, ведь каждый плебисцит в сегодняшней Европе – потрясение основ.
Забавно, что пример с англичан уже собрался брать «заклятый союзник» — турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган. Он пообещал провести референдум о целесообразности продолжения переговоров с ЕС о членстве, если европейцы продолжат морочить туркам голову.
Ну и наконец – что все это значит для России? Как известно, в ходе кампании сторона «остаться» активно использовала образ Владимира Путина, который якобы спит и видит, как Великобритания покидает ЕС, поскольку после этого Евросоюз начинает совсем трещать по швам. На деле уход Лондона будет иметь неоднозначные последствия для Москвы. И речь не о неизбежной экономической нестабильности – она как раз, скорее всего, будет временной и недолгой. Погружение Евросоюза в еще более глубокий внутренний кризис означает, что иметь с ним дело будет совсем мучительно. Но и отгородиться от ЕС невозможно – слишком мы друг от друга зависим, и это не изменится еще много лет. Есть, конечно, известная идея, что расползание институтов высвободит энергию и суверенитет отдельных стран, с которыми Россия и будет взаимодействовать. Проблема, однако, в том, что полной эмансипации все равно не случится, а произойдет другое – еще большая дисфункция системы, которая, тем не менее, останется единой, хотя и плохо работающей. В этой связи поиск альтернатив евроцентризму и диверсификация связей становится еще более важным компонентом российской политики на ближайшие годы.
Другой вероятный результат «Брексита» – повышение роли НАТО как основного «обруча», скрепляющего Европу. Это и так происходит по мере нарастания трений внутри ЕС, но выход из ЕС Соединенного Королевства становится дополнительным стимулом. Ничего хорошего такой сценарий не сулит. И, кстати, это будет означать не снижение, а повышение влияния США.
В сухом остатке. Европейский союз погружается в острый кризис, из которого выйдет обновленным, но непонятно ослабевшим или, наоборот, окрепнувшим. Теоретически этот кризис может видоизменить и укрепить интеграцию, создать континентальное ядро. Но такой результат не гарантирован. Возможно и противоположное развитие событий: начало необратимого демонтажа всей легенды о европейском единстве. Германия будет максимально стараться спасти проект, поскольку в противном случае призраки всех кошмаров прошлого могут ожить. Европейская интеграция, как известно, начиналась для того, чтобы решить «германский вопрос», который десятилетиями генерировал в Европе войны.
Будущая роль, которую будет играть на мировой арене сама Великобритания, пока не ясна. Она может свестись к функции «атлантического Сингапура», когда глобальным из всего британского остается только лондонский Сити, остальное же потеряет значение.
Пожалуй, самый главный результат – это провал социологии, который показывает, что исследователи не улавливают каких-то глубинных процессов, происходящих в обществах.
Степень отчуждения масс от истеблишмента выросла настолько, что они не могут общаться друг с другом даже путем выявления настроений. И это относится отнюдь не только к Великобритании. Феномен Трампа в США – того же порядка.
Усталость от глобализации и страх перед ней порождают естественную реакцию – отгородиться, защититься, ухватиться за маленькое, но свое. Не случайно мощным катализатором всех процессов сейчас является приток мигрантов и реакция на это граждан европейских стран. Приезжие из регионов с другой культурой служат визуальным олицетворением Другого, который вторгается в налаженную жизнь и инстинктивно порождают желание спрятаться в самобытную скорлупу. Это тенденция. А значит мир будет другим, гораздо более фрагментированным и непредсказуемым.
