«Нельзя забывать, что воссоединение Германии важнее,
чем развитие Европейского союза, что распад Советского
Союза важнее, чем воссоединение Германии, а расцвет
Индии и Китая важнее, чем распад Советского Союза».
В международных отношениях начались небывалые со времен завершения Второй мировой войны изменения глобального контекста. Распад СССР, произошедший в начале 1990-х гг., хотя и серьезно разбалансировал международную систему, не привел к фундаментальным изменениям ее природы и содержания основных процессов. Либеральный мировой порядок претендовал на универсальность, но оказался непродолжительным периодом относительного господства одной группы государств, переходной и скоротечной формой международного политического устройства.
Современная политическая картина формируется под влиянием качественно новых факторов. В их сердцевине мы находим новую политическую географию планеты. По распределению сил мир структурно все больше напоминает эпоху позднего Средневековья, однако физически взаимосвязан как никогда ранее в истории.
Новая политическая география
Возвышение Китая и Индии, произошедшее за последние полтора десятилетия, действительно изменило мировой ландшафт. Хотя две державы выступают пока в разном качестве. Китай – уже активный участник конкуренции за глобальное лидерство и ресурсы. И даже, по мнению многих ученых, фактически является драйвером этой конкуренции (Россия стала катализатором военно-дипломатического обострения, но не глобального сдвига).
Китай – один из немногих важнейших участников глобальной политики, накопленная мощь которого позволяет ему проецировать влияние по всему миру – в Азии, Евразии, Африке, Восточной Европе и Латинской Америке. Отчасти Китай опирается в своей геостратегии и на военную мощь России, с которой его связывают доверительные отношения.
Индия со своей стороны является субъектом преимущественно на региональном уровне, на общемировом – она скорее активный объект, не выдвигающий глобальной повестки и концепций. Хотя есть основания считать, что постепенно индийская внешняя политика также будет стремиться преодолеть традиционную систему координат. В качестве первого признака можно рассматривать увлеченность Дели концепцией «Индо-Тихоокеанского региона» (ИТР) как альтернативы АТР. При этом у Индии, Японии и Соединенных Штатов разное видение беспокоящей Китай идеи ИТР. Вашингтон и Токио активно поддерживают эту концепцию, рассчитывая создать на ее основе дугу глобального сдерживания Китая. Для Индии ИТР необходим как инструмент наращивания собственного глобального значения, а затем легитимации присутствия за пределами традиционной зоны интересов исключительно в Индийском океане.
Борьба ведущих игроков за Индию (как и за Европу) может стать одной из примет нового мира. Но положение Индии и Европы качественно различаются. Европа утеряла глобальное доминирование в результате Первой мировой войны. В конце прошлого – начале этого века европейские государства попробовали вернуть себе статус глобальной силы мирными средствами, но потерпели поражение. Европа идет вниз, Индия, вслед за Китаем, – вверх. Поэтому важно внимательно относиться к ее интересам, стратегическим взглядам и амбициям. Для России Индия – важный партнер, природа отношений с которым является дружественной, а географические зоны интересов не пересекаются.
Процессы, связанные с изменением роли Китая и Индии, вносят весомый вклад в формирование «Евразийского феномена» – увеличение объемов международной торговли и ожиданий, связанных с традиционно периферийным, континентальным регионом Центральной Евразии. Всего несколько лет назад даже минимальная конкуренция сухопутной торговли с морской представлялась невозможной. Но после того как Китай дал импульс евразийскому сотрудничеству своей инициативой «Экономического пояса Шелкового пути», происходят фундаментальные изменения. Евразия стала одной из важнейших частей современного международного нарратива – значит, идея востребована.
Для России этот феномен исключительно выгоден. Он снимает застарелую и мучительную (хотя явно ложную) проблему выбора между Востоком и Западом и позволяет, по определению китайского ученого Чжао Хуашена, сформулировать собственную национальную внешнеполитическую стратегию. А также, добавим, предложить другим государствами региона концепцию эффективного многостороннего сотрудничества. В условиях конфликта с США и Европой Москве жизненно важно обеспечить надежный евразийский «тыл», и делает она это, используя мирные инструменты.
Неизбежно происходит эрозия монопольного положения европейской стратегической культуры и внешнеполитических алгоритмов. Естественным для себя образом новые гиганты приносят в региональную и мировую политику собственные модели поведения, укорененные в их национальной стратегической культуре. В Индии, которая со времен Неру делит окружающий мир на концентрические круги в зависимости от степени соседства, идет процесс обращения к корням и переосмысления этих кругов в понятиях теории «раджамандалы», сформулированной древним мудрецом Каутильей. Китаю присуща система даннических двусторонних отношений с соседями и партнерами. Оба взгляда на мир полностью трансформируют модель многостороннего сотрудничества, выработанную на историческом «вестфальском пространстве» – в Европе, Северной Америке и инкорпорированной в это сообщество России. Хотя последняя и не принимала непосредственного участия в создании вестфальских порядков, она играла по этим правилам, часто давая им свою интерпретацию.
Наконец, глобальный контекст меняется под влиянием новой мировой политической географии: завершается эпоха, когда главное место в мировых делах занимала Европа. Центр тяжести мировой политики смещается на Восток. Век Европы закончился 100 лет назад, век Америки завершается на наших глазах. Веку Китая не бывать – его будут сдерживать все более активно. Но XXI столетие станет веком Азии. Не только основные системообразующие конфликты ожидаются в самой населенной части Земли, но и ее стратегическая культура и интересы, связанные с выживанием и развитием, будут определять или корректировать ход и результаты важнейших процессов на региональном и глобальном уровне.
Изменение мирового политического контекста требует нового взгляда на роль, которую играют в международной политике и экономике два важнейших океана – Индийский и Тихий. Оба связаны с возникновением и развитием арабской, индийской и китайской цивилизаций, но в силу исторических обстоятельств стали по сути «колониальными морями», в то время как Атлантика и маленькое Средиземное море оказались ключевыми акваториями в ходе формирования западной цивилизации, навязавшей свои ценности и понятия остальному миру. Великая талассократия Индийского океана, морская империя Чола, за несколько столетий до прихода европейцев пала под ударами мусульманских завоевателей, превративших Индийский океан во внутреннее море ислама, где не было смысла стремиться к морскому могуществу, а адмирал династии Мин Чжэн Хэ совершал экспедиции вплоть до Красного моря.
Все закончилось в XVI веке, когда на эти морские пространства пришли европейцы, обладавшие абсолютным военно-техническим превосходством. Позже они назвали эти времена эпохой великих географических открытий, как обычно отождествляя собственные свершения с достижениями человечества. Народы Востока потерпели одно за другим военное поражение, были частично колонизированы и политически оттеснены вглубь континентов. Эти драматические события сыграли не меньшую роль в формировании их стратегической культуры, чем соседство со Степью определило стратегическую культуру России во времена раннего Московского государства. Однако исторически решающее значение имела фантастическая географическая удаленность друг от друга основных цивилизационных центров в Азии и Евразии. Влияние этого фактора сопоставимо с фактором тесноты и постоянного недостатка жизненного пространства для европейцев.
Одновременно в Евразии началась эра «континентального проклятья». Большинство ее государств – те, что сохранили независимость, включая Россию, – были выключены из международной торговли и на протяжении 500 лет развивались гораздо медленнее морских конкурентов. Пришел в запустение Великий шелковый путь – его караваны вытеснили португальские каравеллы и английские клиперы, а им на смену пришли гигантские океанские танкеры и контейнеровозы. В конце XIX – первой половине ХХ века в Европе и США возникла геополитическая военно-стратегическая концепция контроля над дугой, опоясывающей Евразию с запада, юга и востока. Обеспечивать этот контроль должны были огромные флоты сначала Великобритании, а затем – Соединенных Штатов. Россия даже в период наивысшего военного могущества позднего СССР не могла составить им конкуренцию.
Индийский и Тихий океаны становились важнейшими артериями мировой торговли, но оставались на периферии международной политики. Особенно это касается Индийского океана. И сейчас основные торговые конфликты в мире проходят по двум направлениям: трансатлантическому и главному, транстихоокеанскому. Однако базовые 70% торговли товарами и сырьем так или иначе связаны именно с Индийским океаном, и если бы моря относились к океанам не физически, а по признаку торговли, то Средиземное море никак бы не было замкнуто на Атлантику. В наши дни 80% торговли здесь связано именно со странами акватории Индийского океана или потоками оттуда.
При этом Индийский океан и вся Южная Азия остаются, с точки зрения международной торговли и инвестиций, удаленными регионами. Вовлеченность в глобальное разделение труда крупнейшей страны региона и самой густонаселенной страны мира – Индии – в 10 раз меньше, чем Китая. Торговли между странами мало. Индия приобретает углеводороды в Персидском заливе. Все покупают хлопок и текстиль у Индии, Бангладеш и Пакистана. Однако для большинства стран основные торговые партнеры – Китай или США. Даже произошедший рост экспорта из Индии, в том числе в КНР (оборот торговли Китай–Индия вырос на 40%, до 84 млрд долларов) на 2/3 состоит из роста стоимости руды и прочих сырьевых грузов.
Сейчас оборот двусторонней торговли Китая и Индии – двух полуторамиллиардных стран – в три раза меньше, чем у Китая с Японией или Тайванем, и практически совпадает с цифрами торговли России и Китая. Население Южной Азии зависит от внешней торговли критически мало. Вторая крупнейшая по населению страна Южной Азии – Пакистан – еще меньше вовлечена в торговлю с внешним миром. В результате государства Индийского океана не влияют на международную торговую политику. Об этом свидетельствует и наиболее распространенная форма их вовлечения в торговые конфликты. Чаще всего индийские металлурги или пакистанские текстильщики сами становятся объектами войн. Большинство стран региона Индийского океана, согласно DHL Global Connectedness Index, в 2016 г. в силу невысокого уровня жизни и избытка дешевой рабочей силы ориентированы на экспорт. В меньшей степени это касается Индии, чей самый известный экспортный продукт – программное обеспечение, в большей степени – стран Индокитая, Малайзии, Таиланда.
Таким образом, пока динамика международной торговли не свидетельствует в пользу формирования единого Индо-Тихоокеанского пространства и позволяет говорить о чисто политическом характере этой широко обсуждаемой инициативы. Однако именно политика становится все более важным обстоятельством, определяющим как развитие торговых связей, так и будущий расклад сил на мировой арене. Необходимо внимательно посмотреть на важнейшие геополитические факторы региона и сделать выводы, которые отвечали бы интересам России и требованиям сотрудничества с важнейшими партнерами в Азии и за ее пределами.
Среди этих факторов на первом месте – национальные интересы и стратегическая культура Китая и Индии, попытки США ответить на возвышение этих гигантов через «европеизацию» азиатского мира и его двухполюсную раздробленность и, наконец, распад исторической дуги «Римланда», переход его важнейших государств в качество уже не объектов, а субъектов геополитического соревнования и экспансии.
Возвышение «Римланда» и будущее мировой политики
Новая мировая политическая география имеет совершенно определенное физическое измерение – выход Китая и Индии в число держав мирового порядка и мировых же интересов. Ведущим державам Азии придется ответить на вызов собственной центральности, и они будут делать это на основе своих уникальных стратегических культур. Последним, в свою очередь, необходимо адаптироваться под новый глобальный запрос. Поэтому адекватным представляется вопрос, будет ли индийская стратегия простой экстраполяцией традиционной внешнеполитической философии «Мандала», и окажутся ли отношения Китая с его младшими партнерами современной и политически корректной копией даннической системы? Либо оба игрока воспримут выработанные за столетия господства Запада модели международного взаимодействия на основе многосторонних механизмов и институтов? Приведет ли возвышение Индии и Китая, а также реакция на это США и других государств к расколу региона или на основе уникальной азиатской традиции возникнет новая система многостороннего балансирования, частью которого станет Россия?
Под влиянием тектонических сдвигов в мировой экономике и политике даже само название и инструментарий знакомой нам политической географии, имеющей сугубо европейское происхождение, будут неизбежно корректироваться. Геополитические построения, впервые сформулированные немецким ученым Фридрихом Ратцелем в конце XIX века, были затем успешно развиты англо-саксонскими авторами на основе той политической реальности, с которой они имели дело: слабости ведущих азиатских государств, абсолютном доминировании морских торговых путей, агрессивном давлении на юг имперской и советской России, военном господстве Запада.
Сейчас все эти обстоятельства не могут рассматриваться как объективные исходные тезисы для анализа. Азиатские государства сильны, сухопутные торговые пути в Евразии обрели новую жизнь, а военное господство США и их союзников стало относительным. Россия, исторически являвшаяся основным противником Запада и угрозой для Востока, уже не стремится к теплым морям. Более того, современная Россия, в отличие от своих предшественников за все 500 лет суверенной государственности, не может вести наступательные действия и на западном, и на восточном направлениях. Несмотря на ее географическую протяженность и военные возможности, демография и экономика заставляют Россию придерживаться курса на создание многосторонних институтов и платформ.
Конфронтация России и Запада, начавшаяся в 2014 г., еще больше способствует тому, чтобы Москва была позитивным игроком и стремилась к новому качеству участия в восточных делах. Парадоксально, но, поворачиваясь к Востоку, где ее главные партнеры – Китай и Индия, Россия проповедует там европейские ценности международного общения. Реалии старой геополитики уходят, появляются новые факторы и новая геополитика.
В середине ХХ века на волне ожесточенного противостояния советской экспансии Николас Спикмен разработал на основе геополитических построений XIX века концепцию «Римланда» – «дуговой земли». Контроль над ней позволяет «Острову» – океанским Великобритании и Соединенным Штатам – сдерживать могущество континентальной Евразии и экспансию ее центральной силы – России. Эта концепция лежит в основе глобальной стратегии США, но уже не может работать в своем прежнем качестве. Важнейшие государства этой «дуги» – Китай и Индия становятся в большей или меньшей степени источниками экспансии, все более активно осваиваясь на других континентах. Попытки выдавить Китай в Евразию ведут не к его столкновению с Россией, а к новому выплеску китайского могущества на прежде неизвестные ему континенты. «Дуга» исчезает в своей наиболее важной центральной части, сохраняется контроль только над ее западной и восточной оконечностями – Европой и Японией. А Китай и Индия уже сами начинают давить на другие географические зоны.
Как писал британский географ Гордон Уэст, «человек предполагает, а природа располагает». Но не только в части принуждающих факторов или ограничений, которые накладывает география на государства. Вне зависимости от субъективных факторов включение в активную мировую политику новых географических зон в качестве важнейших приведет к коррекции природы и содержания этой политики. Если раньше геополитика КНР и Индии интересовала международную политику скорее факультативно, хотя и по возрастающей, то теперь такой интерес стал решающим. Китай имеет для мировой политики значение намного большее, чем, например, Бразилия, не только в силу своего географического положения, как пишет американский политический обозреватель Роберт Каплан. Его совокупные возможности таковы, что необходимо максимально серьезно смотреть на интересы, определяемые этим положением. Это же, в несколько меньших пока масштабах, относится к Индии или Японии. На горизонте – Индонезия, а за горизонтом – объединенная Корея.
Потребовалось более полутора столетий для того, чтобы включение Китая в международную систему против его воли привело к фундаментальным изменениям принципов и физических условий развития и существования этой системы. «Выход из тени», держаться в которой завещал великий Дэн Сяопин, уже состоялся, и вопрос в том, как могущественный Китай будет действовать в качестве глобальной державы. После обретения независимости в 1947 г. в международную систему включилась Индия. Но только сейчас это стало фактором, влияющим на положение дел. Тем самым вслед за экономической глобализацией, которая может начать частично осыпаться под напором экономической войны Запада против России, завершается процесс глобализации политической. То есть состояния, при котором страны всех регионов мира вовлечены в международную политику, а число активных игроков больше двух, как это было во второй половине XX века. Международная политика, наконец, через 150 лет после всеобщего распространения Вестфальской системы, стала глобальной.
Новый «Римланд» и Третий Рим
Глобализация международной политики принципиально меняет систему координат, в которой выстраивается внешнеполитическая деятельность значимых стран мира. В силу своих военно-политических и, в меньшей степени, экономических возможностей Россия сохраняет статус и качество державы первого плана, одного из трех постоянных членов Совета Безопасности ООН, самостоятельных в проведении внешней политики. Одновременно она вынуждена действовать в условиях ограничений, которых нет у Соединенных Штатов и Китая – слабого демографического потенциала и всестороннего политико-экономического давления со стороны США и их союзников.
Россия сталкивается с феноменом, который был присущ некоторым великим державам в истории. Она слишком большая, чтобы вступать в чужие альянсы, но ее потенциала недостаточно, чтобы безусловно доминировать в каком-либо собственном блоке. Поэтому российская внешняя политика должна быть более гибкой, ситуативной и направленной на участие в многостороннем балансировании как на региональном – евразийском, так и на глобальном уровне. Приобретение державами бывшего «Римланда» нового качества источников силы, экспансии и влияния создает для такой политики новые условия.
Во-первых, качественное изменение мирового баланса сил и возможностей по сравнению с предыдущими периодами истории делает еще менее вероятной перспективу даже относительного успеха Запада в развернутой им борьбе за мировое господство. Это должно вселить уверенность в тех представителей российской элиты, которые смотрят на потенциал противостояния с Западом с некоторой обреченностью. Объективно неизбежное противостояние США и Китая будет требовать все больше ресурсов, а для России создаст новые возможности в диверсификации внешнеэкономических связей и источников технологических решений. Шок, который ощутили в КНР на фоне американских санкций против крупнейших индустриальных компаний в 2018 г., приведет к большей автономности китайской экономики, в первую очередь финансов, и технологий. А это откроет России доступ к отключенным на Западе ресурсам развития. Кроме того, необходимость вести борьбу одновременно против России и Китая качественно отличает сегодняшнее положение Соединенных Штатов от решающих лет первой холодной войны. Теперь США оказались в положении СССР 1965–1989 годов. Американские союзники в Европе недееспособны и презираемы в крупнейших странах Азии как ослабевшие бывшие колонизаторы. Слабость Европы и ее подчинение Америке делают европейские государства не активом, а пассивом американской политики.
Во-вторых, нужно постепенно, но решительно уходить от периферийности отношений с Китаем и Индией по сравнению с отношениями с Западом – их изолированности от других региональных и глобальных измерений. Отношения с США и Европой уже не могут рассматриваться в отрыве от отношений с азиатскими гигантами. Это тоже потребует большей «сопрягаемости» региональных направлений российской внешней политики на практическом уровне, по крайней мере в связке США–Европа–Азия. Позволит учитывать возможности и ограничители, формирующиеся на Востоке и из-за Востока при выстраивании отношений с Западом.
В-третьих, нужно, по всей видимости, еще активнее наращивать недипломатические каналы взаимодействия и общения с ведущими державами «Римланда» – Китаем, Индией, Ираном, Индонезией, Южной Кореей. Это относится к бизнесу, экспертному сообществу и гражданскому обществу. Масштабы дипломатического и экспертного взаимодействия с Индией и Китаем должны пропорционально соответствовать соотношению численности их населения с населением традиционных партнеров России в Европе. Необходимо последовательно убирать транспортно-логистические препятствия к тому, чтобы европейская Россия была не меньше связана и переплетена с ними, чем с традиционными партнерами на Западе. Это сложно в силу географической удаленности не-Запада и протяженности коммуникаций. Однако современные транспортные и коммуникационные средства сокращают значимость этих препятствий. Нужно физически и институционально «привязывать» «Римланд» к «Хартленду», в идеале оставляя «Остров» в изоляции.
В-четвертых, необходимо всячески продвигать и подчеркивать приверженность России традиционным и важным для новых мировых держав принципам Вестфальского порядка: невмешательство во внутренние дела, суверенное равенство и отсутствие в мировой политике гегемонистской силы. Нужно и дальше втягивать Индию и Китай в многосторонние структуры с российским участием – обе державы, несмотря на существующие между ними противоречия, все равно будут договариваться – за этим столом необходимо присутствие России. Свойственная стратегической культуре обеих держав склонность к гипертрофированной двусторонности в отношениях друг с другом и третьими силами является и препятствием, и возможностью для России. Препятствием – потому что объективно ослабляет многосторонние институты, важный ресурс российской внешней политики. Возможностью – потому что создает предпосылки для дипломатического маневра и формирования ситуативных коалиций по интересам. Главное, что участники коалиций исповедуют общие базовые ценности международного общения, отрицавшиеся Западом после его победы в первой холодной войне. Эти ценности формируют основу для взаимного признания легитимности – важнейшего условия эффективного многостороннего балансирования.
И, наконец, необходимо на национальном уровне начать системную и многоплановую исследовательскую работу по изучению краткосрочных и долгосрочных последствий глобализации международной политики. Новая геополитическая конфигурация уникальна. При этом в России исторически имеет место ограниченность знаний и представлений о стратегической культуре Индии, Китая и других незападных держав, пока отсутствует почва для эффективного учета их фактора в мировой политике. Эти пробелы необходимо заполнять в активном сотрудничестве с азиатскими партнерами. Российское внешнеполитическое мышление должно трансформироваться вслед за происходящей трансформацией мира.
Данный материал представляет собой выдержки из доклада Валдайского клуба, подготовленного коллективом авторов под руководством Т.В. Бордачёва. С полным текстом можно ознакомиться по адресу http://ru.valdaiclub.com/a/reports/rimland-novaya-geografiya/
