Статья опубликована в журнале Revue des deux mondes (June 2014).
Аннексия Крыма с новой остротой ставит на повестку дня так называемый «русский вопрос». Нынешний кризис можно рассматривать как одно из главных последствий европейской демилитаризации и российской ремилитаризации. После окончания холодной войны европейские лидеры снизили расходы на оборону, желая получить свою долю «мирных» дивидендов. В отличие от Владимира Путина, они, по-видимому, забыли заветы Макиавелли, считавшего, что «государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки», поскольку «основание всех государств – хорошее войско». Для европейцев оказался полным сюрпризом тот факт, что мировая держава, обладающая вторым по мощи ядерным потенциалом и являющаяся постоянным членом Совета Безопасности ООН, а следовательно, гарантом стабильности международного порядка, беспрепятственно отняла у другого государства, независимого с 1991 г., стратегически важную область.
Серьезность ситуации обусловлена проблемами троякого рода, поэтому стороны, если они действительно хотят деэскалации конфликта, должны сочетать решимость с осмотрительностью. Хотя никто объективно не заинтересован в обострении, есть тем не менее несколько факторов, которые способствуют сохранению постоянной напряженности. Во-первых, разрыв между амбициями России и ее реальными ресурсами создает опасность «бегства в будущее». Во-вторых, реакция Запада на кризис пока сводится к санкциям против Москвы; учитывая, что на карту поставлены взаимоотношения с Россией, страной, связующей Европу и Азию, такие меры представляются явно недостаточными. Европа должна признать неудачу попытки построить с Москвой прогнозируемые отношения. В-третьих, кризис выявил глубокие расхождения, даже антагонизм, в действиях и ментальности российских и западных руководителей. Не имея военного опыта, европейские лидеры столкнулись с «ограниченной войной» в классическом межгосударственном варианте, не очень понимая ее глубинный смысл. Другое дело Путин, который с момента прихода к власти строил особые отношения с военными, прибегая к «классической» стратегии. Впрочем, с тем же успехом ее можно назвать «анахроничной».
Поэтому необходимо разграничивать рассмотрение сиюминутных вопросов и анализ глубинных причин кризиса, отказаться от газетного стиля и от изображения друг друга в черно-белых красках: это лишь препятствует взаимному восприятию сторон. Незачем демонизировать Путина, с которым еще придется вести переговоры. Демонизация является следствием снижения интеллектуального уровня дискуссий о России, особенно во Франции: отношение к Москве вновь сделалось темой, вызывающей раскол в обществе, разделяющей его на сторонников и противников Кремля, не допуская полутонов. В нашем анализе мы попытаемся сочетать краткосрочную перспективу со среднесрочной и долгосрочной. Соответственно, рассмотрим действия Владимира Путина; отношения между Россией и Западом; место Москвы в международной системе. Взаимоотношения России с остальным миром касаются нас всех.
Владимир Путин в прошлом и настоящем
Нельзя обойти вниманием фигуру Владимира Путина, ибо он кажется инициатором и олицетворением возрождающегося русского национализма. Многое уже было сказано и написано об этом «альфа-самце», символизирующем повышение роли России на международной арене с 2000 года. Путин, которого нередко представляют «холодным игроком в шахматы», вызывает восхищение единомышленников, о чем свидетельствует его популярность в России, и с энтузиазмом воспринимается в определенных кругах за рубежом, где есть запрос на вождей-харизматиков. Некоторые аспекты заслуживают особого внимания.
Бросается в глаза контраст между российским президентом и западными лидерами – контраст, подчеркиваемый едва скрытым презрением, которое Путин демонстрирует по отношению к своим партнерам. Не следует забывать и о характерных чертах его биографии: юный хулиган, которого КГБ направляет на истинный путь; офицер разведки, возвращающийся из ГДР на родину без гроша в кармане; президент, ставший миллиардером. Особенно это стоит учитывать, когда он вступает в конфликт с лидерами, не имеющими опыта применения физической силы. Владимир Путин напоминает прирученного хищника, который движим страхом близкого конца. Европейские лидеры сделаны из другого теста и живут по другим законам. Как всякий уважающий себя «авторитет», Владимир Путин инстинктивно чувствует, что человек, даже если он занимает президентскую должность, отступает перед напором дикой силы.
Культ силы закладывает основу для прочного утверждения личного культа президента. В мире, где царит сила, не нужно, чтобы тебя любили, нужно, чтобы боялись, из чего следует, что нельзя проявлять слабость, ибо слабые проигрывают сильным. Подобное видение вещей побуждает рассматривать историю России как череду испытаний, в ходе которых страна несколько раз оказывалась на грани выживания, но неизменно возрождалась и утверждала свою власть. Подчеркивание исключительной способности России восстанавливаться после очередной катастрофы создает впечатление незыблемости и прочности такого государства, и Кремль, разумеется, эксплуатирует эти образы. Подобная трактовка относится в первую очередь к истории нового времени, но остается актуальной и для новейшего периода благодаря использованию темы Второй мировой войны и распада СССР. Если рассматривать историю в таком контексте, негативные последствия аннексии Крыма и беспорядков на востоке Украины – детские игры по сравнению с великими потрясениями, которые России довелось пережить. Исторический фон структурирует идеологию Владимира Путина, проводящего мысль о величии и уникальности России и приписывающего ей мессианскую роль.
Идеология, являясь отражением пережитого опыта и глубинных чувств ее носителей, не сводится к набору идей. Эрнст Нольте объясняет, что «когда не находятся в гармонии такие четыре элемента, как ситуация, пережитый опыт, эмоции и идеология, люди действуют исходя лишь из собственных личных интересов». И добавляет: «Представление о себе, складывающееся у некой группы людей или партии, образ себя, которому обязательно противопоставляется образ другого, находит высшую форму выражения в литературе, а низшую – в пропаганде». Нынешнее уравнение имеет несколько неизвестных, включая эволюцию личности Владимира Путина, который отныне, по-видимому, руководствуется идеологией силы и чувством личного могущества. Обладая огромным самомнением, он стремится к укреплению позиций внутри страны и одновременно к проверке на прочность западных государств. Второе неизвестное – это как раз вопрос о том, насколько серьезно он оценивает потенциал Запада.
Отношения между Россией и Западом в период кризиса
Различие во взглядах вылилось в жесткую информационную войну между заинтересованными сторонами. Она мешает нормальному взаимопониманию и создает риск аналитических ошибок, явно не способствующих принятию верных решений. Остановимся на трех проблемах, заслуживающих пристального внимания.
Начнем с отношений между Россией и Европейским союзом. В их основе лежит парадокс: последние 15 лет эти отношения не прекращали укрепляться в экономической сфере, но в политической они застопорились с 2008 года. Стороны не могут договориться о юридической форме нового рамочного соглашения; товарообмен между Москвой и европейскими столицами носит двусторонний характер в ущерб координирующей роли Европейской комиссии; отношения Европы и России сильно ухудшила программа «Восточное партнерство». Эта польско-шведская инициатива, направленная на укрепление восточного фланга Евросоюза, объединяет шесть бывших советских республик (Белоруссию, Молдавию, Украину, Грузию, Армению и Азербайджан) и предусматривает заключение двусторонних соглашений с ЕС на основании принципа «кондициональности». В Москве программа воспринимается как попытка вмешательства в дела этих государств с целью отдалить их от России и рассматривается как признак неспособности Евросоюза мыслить геополитическими категориями.
Наряду с этим Москва никогда не переставала углублять зависимость от нее бывших союзных республик, а в некоторых случаях открыто оспаривать их суверенитет (как это произошло с Украиной). Впрочем, и Россия, и Европейский союз – части единого механизма; любое нарушение его работы невыгодно обеим сторонам, каждой по своим причинам. Подобная взаимозависимость особенно ощутима в энергетической сфере. Несмотря на периодически возникающие конъюнктурные риски, сотрудничество в данной области обещает быть длительным и даже, как ни парадоксально, имеет шансы стать более интенсивным со временем.
Рассмотрим далее взаимоотношения России и НАТО. По мнению Москвы, Североатлантический альянс представляет двойную угрозу. Во-первых, речь идет об обязательствах, взятых на себя альянсом накануне объединения Германии и распада СССР. С точки зрения Кремля, последующее расширение НАТО явилось прямым нарушением тех договоренностей. Сейчас не время обсуждать обоснованность данных претензий, однако мы должны помнить о кардинальном значении этого вопроса для российской военно-политической элиты. Во-вторых, 20 лет НАТО проводит курс на экспедиционную политику, отмеченную широкомасштабными военными операциями в разных точках земли (на Балканах, в Афганистане и Ливии). Осуществляя их, западные державы демонстрируют весьма вольный подход к международному праву: они ставят выше «право вмешательства» и «обязанность защищать». В самом деле, фундаментальные расхождения между Россией (вкупе с некоторыми другими странами вроде Китая) и западными державами по вопросу функционирования международной системы за последние несколько лет только углубились. На этом фоне стали более решительными и действия России, которая с 2008 г., со времени войны с Грузией, все чаще бросает вызов НАТО в воздухе, на море и в сфере интернет-технологий. Грузинская война, закончившаяся победой России над более слабым противником, выявила оперативные недостатки российской военной машины, которая после этого начала перестраиваться и адаптироваться к современным условиям. Некоторые признаки свидетельствуют о росте ее боевой мощи: возврат к постоянному присутствию российского атомного флота на море, активное присутствие России в восточной части Средиземного моря, спецоперации в Крыму и на востоке Украины. Путин хочет подвергнуть НАТО испытанию, чтобы оценить сплоченность альянса и силу его реакции. Кремль прекрасно осведомлен о разногласиях между членами альянса относительно ядерной сферы и защиты территориальной целостности. Операция в Крыму позволила не только связать одну из разорванных нитей российской истории, но, главное, продемонстрировать решимость пресечь любое, даже частичное, движение Украины в сторону НАТО. Подобного курса Россия придерживалась с 1991 г. с той разницей, что раньше Кремль не был достаточно уверен в себе, чтобы нанести упреждающий удар.
И наконец, разберем отношения России с Соединенными Штатами. Здесь тоже продолжают действовать старые модели. В советской и российской дипломатии наблюдается тенденция вбивать клин между Европой и Соединенными Штатами, для того чтобы ослабить трансатлантические связи. В американской дипломатии, напротив, существует традиция препятствовать развитию связей России с Европой в сфере энергетики. Возвращение России на международную арену позволяет Кремлю претендовать на прямой диалог с Вашингтоном по ряду вопросов глобального (ядерное оружие, противоракетная оборона, безопасность в сфере информационных технологий) и регионального (Сирия, Иран, Украина) значения. Кроме того, Кремлю без труда удается разжигать антиамериканские настроения, распространенные в российском обществе, чтобы укреплять таким образом сплоченность нации. Посредством идеологической кампании, которую Кремль ведет со времени «оранжевой революции» 2004 г., Россия надеется нанести символическое поражение Соединенным Штатам, всячески подчеркивая нерешительность Барака Обамы и делая ставку на скорый закат США.
Пути России
Чтобы определить будущее место России на международной арене, необходим многосторонний анализ. Владимир Путин и его окружение, прошедшие за последние двадцать лет эволюцию от изгоев, которыми они были в начале 1990-х, до влиятельных государственных деятелей, наводящих страх, образуют целое политическое поколение. Оно видит в новом свете окончание холодной войны, зафиксированное в Парижской хартии для новой Европы. Продолжая Хельсинкские соглашения, Парижская хартия была направлена на создание единого евроатлантического пространства в рамках Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) – пространства, основанного на незыблемости таких политико-юридических принципов, как стабильность межгосударственных границ. Итак, этот период конца холодной войны ретроспективно рассматривается как следствие геополитического ослабления России. В процессе формирования путинская генерация впитала американскую геополитическую доктрину и выработала в качестве противовеса американской собственную идеологию, построенную на принципе святости государственного суверенитета. Вероятно, следовало бы проанализировать факт усвоения Путиным и его окружением некоторых идей американского неоконсерватизма (вопреки категорическому его неприятию на словах); чтобы предугадывать все колебания российской политики, необходимо серьезно изучить неоконсерватизм, в особенности транслируемый им образ СССР и России.
Обращения к холодной войне недостаточно для того, чтобы наметить траекторию пути России. Не вдаваясь в глубины истории, следует остановиться на Крымской войне (1854–1855), которая закончилась тяжелым поражением царской России от османской Турции, Франции и Британии. Значение этой войны до сих пор недооценено, хотя Орландо Фигес сделал попытку объяснить, какие серьезные последствия она имела для европейской и ближневосточной геополитики. В памяти русских крымская кампания сохранилась как «восточная война»; здесь мы видим прямую связь с «восточным вопросом». Следует отметить моменты, не потерявшие актуальности до сих пор: это и защита восточных христиан, и значение святых мест, и экспедиционная политика англичан и французов. Не стоит забывать и о жестокости боев: при осаде Севастополя погибло более 120 тыс. российских солдат (с французской стороны в этой кампании было задействовано 310 тыс. человек). Крымская кампания – также религиозная война, которая велась во имя православной веры (на стороне русских сражались сербские, болгарские и греческие войска) и выявила хрупкость равновесия между христианами и мусульманами в районе Черного моря. В целом эта война унесла жизни 750 тыс. человек и обнаружила некоторые признаки будущей «тотальной войны»; она оставила у русских горькие воспоминания о союзе христианского Запада и мусульманской Турции, объединившихся против их страны.
Таким образом, «русский» и «восточный» вопросы, которые стояли на повестке дня еще в конце XIX века и вновь обрели актуальность сейчас, под воздействием трех факторов (Второй мировой войны, холодной войны и «однополярного» мира 1990-х гг.), накладываются друг на друга, создавая некую «болевую точку». Поэтому нынешний кризис не следует рассматривать ни в узких рамках российско-украинских отношений, ни даже в более широких рамках отношений России с Европой, поскольку его невозможно понять без учета следующих элементов: отказа Америки от военного влияния в Европе, экономического кризиса в Европейском союзе, сирийско-иранского вопроса, значение которого распространяется далеко за пределы региона, и ужесточение режима Партии справедливости и развития в Турции. Все эти факторы имеют значение.
* * *
В заключение надо сказать, что нынешний кризис может повлечь за собой раздробление Украины, что будет иметь серьезные последствия для стран, которые связывают Черное море с Балтийским. Он служит началом длительного периода напряженности в отношениях Запада с Россией, злоупотребляющей обретенной свободой действий. Возможно, данный прогноз окажется ошибочным, поскольку Москва пренебрегает двумя факторами, которые не замедлят сказаться через довольно непродолжительное время: это, во-первых, рост среднего класса и его ожиданий и, во-вторых, распыление сил страны на различные блоки и коалиции. Игнорируя военные вопросы, Европа проявляет слепоту. Ее же проявляет и Россия, отвергая ценности гражданского общества. По этой причине обеим сторонам было бы полезно перечитать Макиавелли: они бы поняли, что военную сферу никогда не следует отделять от политики.
