В октябре 2013 г. государственный департамент США прекратил финансирование программы фундаментальной языковой и культурной подготовки по России и бывшему Советскому Союзу. Начатая в 1983 г. на средства, специально выделенные Конгрессом, так называемая Программа Титул VIII позволила поддержать несколько поколений ученых, исследовательских центров и даже правительство Соединенных Штатов. Но, как сказал в то время российскому новостному агентству РИА Новости сотрудник госдепартамента, «при нынешнем финансовом положении у этой программы не было шансов на выживание». Ее закрыли всего за месяц до начала ныне печально известной цепочки событий: революция Евромайдана на Украине, аннексия Крыма Россией и скатывание американо-российских отношений к самому низкому уровню со времен холодной войны. Мягко говоря, время для закрытия программы было выбрано не самое удачное.
Завершение главной федеральной программы российских исследований в США сэкономило налогоплательщикам всего 3,3 млн долларов – цена двух крылатых ракет класса Томагавк или примерно полдня пребывания в море ударной группы авианосцев. Это печальное событие стало частью более широкой тенденции: снижения долгосрочной национальной приверженности образованию и исследованиям мировой политики и международных отношений. Два года тому назад американская Академия наук и искусств предупреждала о кризисе гуманитарных дисциплин и общественных наук: «Сегодня, более чем когда-либо, – писали авторы научного доклада, – дух международного сотрудничества, развитие торговли и иностранных инвестиций, требования международной дипломатии и даже усиление государственной безопасности в какой-то мере зависят от обучения американских граждан гуманитарным и общественным наукам. К ним относятся иностранные языки, транснациональные исследования, нравственная и политическая философия, мировая этика и международные отношения». В ответ на лоббирование со стороны университетов и научных объединений в начале этого года Титул VIII был возрожден, но финансирование этой программы сокращено более чем вдвое, а будущие бюджетные ассигнования могут оказаться проблематичны. Учитывая растущие вызовы для Вашингтона со стороны России и Восточной Европы, время для сокращения федеральной поддержки в образовании следующего поколения экспертов выбрано вызывает удивление.
Подъем Соединенных Штатов как мировой державы был не просто следствием экономического и военного превосходства. Настоящим гегемоном наша страна была в несравненном знании внутренней культуры других стран – их языка, истории и политической системы, их экономики и расселения разных этносов. С помощью таких программ как Титул VIII правительство США создало удивительное сообщество интеллектуалов: ученых, аспирантов и студентов старших курсов, обладавших языковыми навыками, пониманием истории и стремлением к глубокому пониманию иностранных обществ. Политики нередко прислушивались к их мнению, и в некоторых случаях эти ученые сами становились толковыми политиками.
Это знание процветало в условиях, опеределяемых новаторским подходом к системе высшего образования: свободные исследования, оценка успешности посредством строгого анализа работы коллегами, понимание того, что ценность открытия не только в его непосредственном применении, связь между оригинальным исследованием и инновационным преподаванием. Если вам нужен основанный на фактах экспертный анализ терроризма в Пакистане, исследование деградации окружающей среды в Китае или политики местной власти в провинциальной России, в американском университете обязательно найдется некто, кто может предоставить всю интересующую вас информацию. Гораздо труднее представить себе пакистанского ученого, досконально знающего штат Небраска, китайского исследователя, который может авторитетно рассуждать о возрождении Детройта, или российского профессора, располагающего данными оригинальных исследований и опросов о следующей президентской кампании в США.
Но все меняется. Сдвиг государственных приоритетов, неверная экстраполяция последствий глобализации и отход самих ученых от собирания и изучения реальных сведений о реальных местах ослабляют этот жизненно важный компонент интеллектуального капитала Соединенных Штатов. Образовательные учреждения и дисциплины, которые в них сохраняются, уходят от задачи подготовки специалистов, чувствующих себя комфортно в путешествиях по земному шару – в прямом и в переносном смысле. В свою очередь, государственные ведомства сокращают средства на их обучение, ограничивая финансовую поддержку теми областями знания, которые считаются актуальными для национальной безопасности – и даже конкретными научными темами внутри них. Что еще хуже, академические исследования сегодня подвергаются тем же нападкам в духе «культурных войн», которые законодатели на федеральном уровне раньше припасали для нечестивых художественных произведений или вульгарной лирики в стиле реп. Если Вашингтон не остановит эту неуклонную деградацию, подобные изменения не только снизят готовность нации, но и уничтожат определенную культурную традицию, которая поддерживалась качественным преподаванием мировой политики: способность понимать людей иной культуры, их обычаи и идеи.
Трудности перевода?
Американцы естественно колеблются между изоляционизмом и взаимодействием с миром, но обычно именно правительство подталкивало их в том или ином направлении. Сто лет тому назад уровень языковой грамотности в Европе и США были примерно одинаковыми – где-то треть учащихся общеобразовательных школ учили современный иностранный язык. Но после вступления в Первую мировую войну, почти треть американских штатов стали считать преподавание немецкого или других иностранных языков в школах преступлением. Чтобы обратить вспять эту порочную тенденцию, потребовалось решение Верховного суда, принятое в 1923 году.
Во время Второй мировой войны правительство Соединенных Штатов предприняло попытки готовить лингвистов и специалистов-страноведов, но эти инициативы постепенно сошли на нет. И только после начала холодной войны частные университеты, такие как Колумбийский и Гарвардский, уделили серьезное внимание этой проблеме и стали первопроходцами в области российских исследований, введя соответствующие курсы и программы. Фонды Карнеги (Фонд Карнеги за международный мир решением Министерства юстиции Российской Федерации от 14 апреля 2023 г. включён в реестр иностранных агентов. Решением Министерства юстиции Российской Федерации № 896-р от 18 июля 2024 г. объявлен организацией, деятельность которой признана нежелательной на территории Российской Федерации.), Форда и Рокфеллера учредили гранты для ученых, занимающихся проблемами российской политики, истории или экономики.
Только в конце 1950-х гг. повышенное внимание к тому, что сегодня известно как интернационализация, стало национальным приоритетом. Это была реакция на угрозу Спутника и опасение, что Советы вскоре добьются превосходства в областях, выходящих далеко за пределы науки и техники. Закон об образовании в сфере национальной обороны, принятый в 1958 г., и последовавший за ним Закон о высшем образовании 1965 г., а также последующие акты позволили получить специальное финансирование для региональных исследований и продвинутой языковой подготовки американских выпускников. Наряду с другими мерами, законодательство способствовало созданию сети Центров национального достояния при крупных университетах, которые, в свою очередь, вводили магистерские программы и другие формы обучения для подготовки следующего поколения специалистов. В 2010 г. общий размер этих ассигнований, известных под названием Титул VI, достиг 110 млн долларов, и они распределялись между программами изучения Восточной Азии, Латинской Америки, Ближнего Востока, России и Евразии и других регионов. Наряду со стипендиями Фулбрайта-Хейса для поддержки международного академического обмена, учрежденными в 1961 г., Титул VI стал одним из главных источников финансирования для будущих политологов, историков, лингвистов, антропологов и других ученых, исследовавших разные регионы мира.
И эти инвестиции вполне окупились. Американские университеты стали одними из наиболее глобально ориентированных учебных заведений мира. Ни один президент американкого колледжа не сможет сохранить свою должность без развития стратегии дальнейшей интернационализации. Новые факультеты специализированных исследований появились на всей территории США – например, Колледж международных исследований Университета Оклахомы, основанный в 2011 г., или открытый в 2012 г. факультет глобальных и международных исследований в Университете Индианы. Старейшие центры, включая факультет дипломатической службы Эдмунда Уолша при Джорджтаунском университете, факультет передовых международных исследований Университета Джона Хопкинса, факультет публичной и мировой политики имени Вудро Вильсона при Принстонском университете, факультет права и дипломатии Флетчера при Университете Тафтса и факультет мировой политики Эллиотта при Университете Джорджа Вашингтона – постоянно занимают верхние строчки мировых рейтингов. Пример Соединенных Штатов вдохновил целый ряд других учебных заведений по всему миру на создание аналогичных факультетов – факультет государственного управления Герти в Берлине и факультет публичной политики Ли Куан Ю в Сингапуре, появившиеся, соответственно, в 2003 и 2004 гг., а также факультет государственного управления Блаватника в Оксфордском университете в 2010 году.
Молодые американцы могут играть в видеоигры со своими сверстниками из Каира, болтать онлайн с друзьями из Санкт-Петербурга и скачивать музыку пекинской панк-группы. Но быть потребителем мировой культуры – не значит понимать особенности менталитета разных наций. Курсы иностранных языков в американских колледжах после неуклонного расширения на протяжении двух десятилетий с 2009 по 2013 гг. приняли на 6,7% меньше студентов. Большинство языковых программ потеряли еще больше абитуриентов – сокращение числа учащихся там выражается двузначными процентными показателями. Даже испанский язык, который выбирает больше американских студентов, чем все остальные языки вместе взятые, впервые пережил снижение популярности с тех пор, как в 1958 г. Ассоциация современных языков начала вести учет. Сегодня третий из наиболее изучаемых в американском высшем образовании языков после испанского и французского – американский для глухонемых.
Нечто похожее случилось там, где этого меньше всего можно было ожидать: среди профессиональных исследователей международных отношений. Согласно ежегодному опросу, проводимому Колледжем Уильяма и Мэри, 30% американских научных сотрудников в этой области говорят о том, что не могут пользоваться никаким другим языком, кроме английского. А более половины заявляют, что редко цитируют в своих трудах неанглоязычные источники или вовсе не цитируют их (однако 40% считают китайский язык самым ценным для своих студентов после английского). По крайней мере, внутри США заметное расширение исследования международных отношений в последние десятилетия привело к появлению самых узкоспециализированных академических дисциплин.
Часть проблемы следует искать в профессуре. Железный закон университетской среды гласит, что со временем все предметы становятся скучны самим профессорам. Английские профессоры дрейфуют от изучения романов к литературной теории. Экономисты завидуют математикам. Политологи отказываются решать сложные дилеммы власти и государственного управления, которые заботили всех великих мыслителей – от Аристотеля до Макса Вебера и Ганса Моргентау – и составляют собственное естественнонаучное попурри с тщательно выверенными гипотезами относительно незначительных проблем. Преподавание грандиозных заблуждений менее привлекательно, чем преподавание правильных, но второстепенных вещей. Вопросы для исследований извлекаются почти исключительно из того, что осталось недосказанным в работах предшественников.
Все выпускники достаточно рано уясняют для себя, что для начала надо «составить список ссылок, цитат и библиографии», и лишь потом думать, стоило ли это делать. Докторские программы практически не учат молодых ученых писать и говорить на разных уровнях – то есть, в случае необходимости разговаривать со своими сверстниками на молодежном сленге, а затем не менее усердно и эффективно разъяснять свои находки более широкой аудитории.
Сегодня молодые ученые России и Евразии, например, имеют языковые навыки и знание местных особенностей, которым завидуют их коллеги старшего возраста, что отчасти объясняется несколькими десятилетиями существенных государственных инвестиций в эту область и отчасти тем, что многие нынешние студенты покидают родину, предпочитая делать карьеру в американских университетах. Даже растущая квалификация в области политологии может быть благом, когда абстрактные теории объединяются с пониманием конкретного контекста на низовом уровне. Статистическое моделирование, эксперименты на местах и «большие данные» произвели революцию в таких разнородных областях как экономика развития, общественное здравоохранение и маркетинг. Нет причин, почему бы аналогичными методами не обогатить изучение мировой политики, и частный сектор уже вырвался здесь вперед. Такие фирмы как Dataminr – недавно созданная компания, исследующая сообщения в социальных СМИ в поисках закономерностей и выявления сенсационных новостей – анализируют все: от экологических кризисов до вооруженных конфликтов. Эксперты по внешней политике раньше вели дебаты по поводу причин войны. Сегодня их можно отслеживать в режиме реального времени.
Более глубокими проблемами являются денежные вопросы и политическое соперничество двух партий. В мире, связанном через Интернет и переполненном глобальным английским языком, частные спонсоры и финансисты резко сократили поддержку исследований, которые требуют полного погружения и скрупулезного анализа, в которых нужно «вариться» по меткому выражению политолога Ричард Фенно. Речь идет об изучении трудных языков, жизни в незнакомом обществе и постижении сложной истории и культуры. Очень немногие крупные американские фонды финансируют международные и региональные исследования на том же уровне, что и два десятилетия назад. Управляющие советы фондов, находясь под влиянием современных веяний социального предпринимательства, хотят видеть проекты с легкореализуемыми идеями и поддающимися измерению результатами. С другой стороны, серьезные инвестиции в навыки, для приобретения которых требуется много времени и усилий, едва ли дадут быструю отдачу. И эта динамика не отражает просто сдвиг центра тяжести в исследованиях с России и Евразии к Ближнему Востоку и Восточной Азии, что было бы логично с учетом изменений в мировой политике. Например, Нью-Йоркская корпорация Карнеги (Фонд Карнеги за международный мир решением Министерства юстиции Российской Федерации от 14 апреля 2023 г. включён в реестр иностранных агентов. Решением Министерства юстиции Российской Федерации № 896-р от 18 июля 2024 г. объявлен организацией, деятельность которой признана нежелательной на территории Российской Федерации.) завершила в 2009 г. престижную программу предоставления стипендий и грантов студентам старших курсов для изучения мусульманских обществ и вскоре после этого свернула более широкую Исламскую инициативу. Правительство последовало этому примеру. Приостановка финансирования по программе Титул VIII – это лишь последнее из серии сокращений. Программа помощи в изучении иностранных языков, начатая в 1988 г. для предоставления местным учебным заведениям дополнительных пособий от Департамента образования, завершилась в 2012 году. В прошлом году финансирование университетских исследований разных регионов мира по программе Титул VI сократилось на 40% и до сих пор находится на этом уровне. Если бы сегодняшние ассигнования по программе Титул VI финансировались на том же уровне, что при администрации Джонсона, то после поправки на инфляцию сумма финансирования составила бы почти полмиллиарда долларов. Вместо этого в 2014 г. было выделено менее 64 млн долларов.
То же самое произошло с прямым финансированием выпускников и студентов старших курсов, особенно если говорить о Программе образования в сфере национальной безопасности (NSEP), которая предлагает студентам финансовую помощь в изучении иностранных языков и погружении в другую культурную среду. Программа NSEP была начата в 1991 г. по инициативе Дэвида Борена, тогдашнего сенатора-демократа от штата Оклахома, для подготовки нового поколения специалистов по внешней политике после окончания холодной войны. Ключевые компоненты Программы – стипендии Борена – предлагают гранты в размере до 30 тыс. долларов высококвалифицированным выпускникам и студентам старших курсов в обмен на службу в Управлении национальной безопасности федерального правительства в течение как минимум одного года после окончания университета. Однако, несмотря на ее престиж и формальную поддержку и либералов, и консерваторов – сегодня по программе Борена предлагается меньше грантов, чем в середине 1990-х годов.
Еще один элемент NSEP, а именно новаторская инициатива для американских граждан, говорящих на языке своей исторической родины и желающих развить навыки владения английским на профессиональном уровне – тоже сокращена. В рамках этой инициативы никогда не удавалось профинансировать более 40 человек в год, для большинства из которых родными языками были арабский или китайский. Их число неуклонно сокращалось, и в 2014 г. упало до 18 человек (эта программа сегодня осуществляется при Джорджтаунском университете, где я преподаю). Несколько обнадеживает существенное увеличение набора на Флагманскую языковую программу в рамках NSEP, согласно которой колледжам выдаются гранты на организацию продвинутых курсов иностранных языков, считающихся важными для национальной безопасности. Но в абсолютном выражении число студентов, охваченных этими программами, показывает, насколько куцым будет следующее поколение лингвистов. В прошлом году общее число учащихся, принятых на курсы в рамках спонсирования по программе NSEP для изучения всех «важных языков» – арабского, китайского, хинди, корейского, персидского, португальского, русского, турецкого, урду и йоруба – не дотянуло до 1000.
Все более сильному давлению подвергается научная программа по мировой политике, особенно работа, финансируемая Национальным научным фондом (ННФ). Ежегодные ассигнования по программе Фонда составляют около 7,3 млрд долларов. Из этих средств лишь малая толика – менее 260 млн – выделяется на поведенческие, общественные науки и экономику. В свою очередь, политологам из этой суммы перепадает около 13 млн долларов, и еще меньше ученым, исследующим мировую политику. Несмотря на это, исследователи мировой политики подвергаются жесткой критике, стрелы которой раньше были направлены преимущественно против Национального фонда искусств.
В качестве примера, можно сказать, что последние два года ННФ привлекал к себе особое внимание Комитета Конгресса по науке, космосу и технологиям, который осуществляет надзор над Фондом совместно с Федеральным управлением авиации, НАСА и другими агентствами. Комитет намерен проверить актуальность всех проектов, финансируемых ННФ, и Фонд должен будет доказать, что каждый доллар налогоплательщиков расходуется «в национальных интересах». Недавно на страницах журнала The Hill сенатор-республиканец от штата Техас Ламар Смит, председательствующий в Комитете, пригвоздил к «позорному столбу» финансируемых Фондом исследователей, работающих над историей охраны окружающей среды в Новой Зеландии, изучающих положение женщин и ислам в Турции, а также политику местных органов власти в Индии. «Как насчет исследования Соединенных Штатов Америки? – заявил он. – Федеральные научные ведомства обязаны объяснить американским налогоплательщикам, почему их деньги используются для того, чтобы оплачивать бесплатные каникулы профессоров за рубежом». В ответ на эту критику научные объединения наняли собственных лоббистов. Тем самым признается, что образование и научные исследования – менее важные государственные приоритеты в наши дни, чем объекты политического жульничества, наряду с пожеланиями и требованиями частных корпораций и групп по интересам.
Крестовый поход за актуальность – часть более широкой тенденции: растущей милитаризации стипендий, выплачиваемых государством. Ученые, занимавшиеся международными отношениями и региональными исследованиями, всегда снимали шляпу перед стратегическими приоритетами. Даже историков и профессоров литературы, просящих о выделении федеральных грантов и стипендий для аспирантов, приучили раздувать значение своих трудов для политики. Но сегодня значительная часть помощи выделяется непосредственно министерством обороны. Инициатива министерства под названием «Минерва» предусматривает поддержку научных исследований в «областях, имеющих стратегическое значение для политики США в сфере государственной безопасности», а также для «проектов, связанных с конкретными тематическими областями, определяемыми министром обороны», как говорится в обращении к подателям заявок на гранты. В нынешнем трехлетнем цикле, истекающем в 2017 г., в рамках программы ожидается выделение 17 млн долларов ученым, работающим в сфере общественных наук. На самом деле, с самого первого этапа, начавшегося в 2009 г., было выделено гораздо больше миллионов долларов.
Но имеется существенная разница между научными исследованиями, поддерживающими национальные интересы в широком смысле, и работой, которая непосредственно повышает уровень национальной безопасности. Например, разработка новых методов преподавания арабского и китайского языков или анализ законотворческой политики ЕС относится скорее к первой, нежели ко второй категории. Когда ученым нужны деньги на исследования, а Вашингтону нужна аналитика, дающая конкретные рекомендации о том, какие действия следует предпринять, возникает опасность чрезмерного акцента на понятии «национальной безопасности», которая может пониматься чересчур буквально. Еще больше беспокоит тот факт, что в эпоху реальных транснациональных угроз знание, раньше считавшееся сферой компетенции полиции – например, как сдерживать массовые протесты и преступность – может легко быть сведено к слежке и симуляции научных исследований.
Когда-то государственная поддержка научных исследований была призвана обеспечить США преимущество в отношениях с другими странами. Теперь же, с появлением программ типа «Минерва», возникает искушение дать государству преимущество перед управляемыми исследователями. Последние проекты в рамках «Минервы» посвящены исследованию зарождения массовых политических движений, «радикализации» сомалийских беженцев в Миннесоте и, как говорится в кратком изложении одного из проектов – «исследованию случаев обращения американцев в ислам» – с целью предоставить правительствам «варианты действий при ведении слежки». Профессора, получающие финансирование в рамках «Минервы», работают с руководителями проектов в военных исследовательских учреждениях, которые, в свою очередь, докладывают о результатах министру обороны, выявляющему стратегически важные темы для изучения.
В системе стимулов, вознаграждающих повышенное внимание к противодействию глобальным угрозам и повышению безопасности на родине, дьявол скрывается в определениях и формулировках. В этом контексте взрыв бомб во время Бостонского марафона становится проблемой национальной безопасности, тогда как массовое убийство в начальной школе «Сэнди Хук» остается проблемой полиции и психологов, хотя подобное разграничение совершенно абсурдно с точки зрения общественной науки и вызывает тревогу, если оно станет частью публичной политики.
Цена взаимодействия с миром
Все могло бы быть иначе. Финансирование изучения иностранных языков, погружения в другую культурную среду и передовых научных исследований могло бы стать федеральным приоритетом. Можно было бы восстановить финансирование на уровне прежних лет. Научные исследования и преподавание можно было бы сделать следующим приоритетом после национальной безопасности. Именно такое место им отводится в модели Департамента образования по программе Титул VI или в публичном доверительном фонде типа Национального фонда гуманитарных наук. Генерирование знаний и их передача посредством обучения и наставничества должны быть защищены от политики, стремящейся подловить оппонента на ошибке. А персонал Конгресса мог бы тратить время на что-то более важное, чем прочесывание архивов ННФ для выискивания экзотических исследований и выставления их на посмешище.
В то же время университетам предстоит сыграть свою роль. Предметы могут преподаваться скучно и даже нелепо, что часто и происходит. Об успехах исследователей и выпускников нужно судить не по тому, насколько хорошо они вписываются в научный мейнстрим, а по тому, насколько оригинальными и связанными с окружающим миром они стремятся быть. Нельзя финансировать лишь исследования, сопряженные с узко понимаемой тематикой национальной безопасности, и только на такие проекты выделять стипендии и гранты. Довольно трудно понять, как можно выбрать карьеру специалиста по мировой политике – для которой нужно для начала научиться ценить других людей, другие культуры и политические системы во всем их многообразии – если ты не привержен служению обществу и государству.
Поскольку никто не знает, где будет находиться эпицентр следующего кризиса, цена глобального взаимодействия – это большой штат компетентных специалистов. То, что вчера казалось неактуальным – например, демографический состав Восточной Украины или отношение жителей Западной Африки к общественному здравоохранению – может внезапно оказаться в фокусе внимания мировой общественности. Приобретение необходимых знаний и компетенций в этих областях требует такого склада ума, который Дж. Уильям Фулбрайт охарактеризовал следующей фразой: «видеть мир, каким другие видят его». Это означает понимание того, что у людей могут быть довольно странные или предвзятые представления о собственной идентичности и самобытности, интересах, политике и лидерах. При таком подходе у нас появится необходимый контекст для отличия сложных вопросов политики от ошибочных суждений. Великим державам не следует пренебрегать малыми данными – знанием специфических особенностей местной культуры, которые позволят быть в числе первых, благодаря пониманию других стран и психологии их жителей. В противном случае мы не будем понимать других людей и их намерения.
Образование в сфере мировой политики и исследования в этой области – это часть внутриполитической жизни страны. Демократические общества зависят от хорошо осведомленных профессионалов вне правительства – университетских профессоров, специалистов из исследовательских центров, музеев и научных институтов – которые культивируют экспертные знания, защищенные от давления государства. Многие страны могут развертывать пусковые ракетные установки и эскадренные эсминцы, но немногие создали учреждения типа Брукингского института или Чатем-Хауса (Chatham House – находится в перечне иностранных и международных неправительственных организаций от 13.04.2022, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации.). Но именно второе, а не первое делает их магнитом для людей из тех стран, которые исследуют эти научные центры. Например, факультет восточных и африканских исследований Лондонского университета, которому уже почти сто лет, стал настоящим улеем мировых языков, в котором корейцы, нигерийцы и палестинцы получают первоклассное образование, изучая, среди прочего, Северную и Южную Корею, Нигерию и палестинские территории.
Все это говорит о том, насколько важными могут быть международные и региональные исследования, когда они получают необходимое финансирование, по достоинству оцениваются обществом и государством и защищаются от излишеств, связанных с вопросами национальной безопасности. Их главная роль не в том, чтобы давать творцам внешней политики новые возможности, а скорее в том, чтобы сдерживать их и показывать, почему многие вещи в мире всегда будут намного сложнее, чем кажутся, как предвидеть неумышленные последствия, и когда нужно умерять свои амбиции за счет реалистичного понимания исторических и культурных императив и парадигм. Вот уже более полувека мир формируется и организуется благодаря тому, что Соединенные Штаты могли смотреть на другие страны – их прошлое и настоящее, их мифы и мировоззрения – с сочувствующим любопытством. Сохранение этой способности не только страхует великую державу от будущих сюрпризов и неожиданностей, но и является самой сутью открытого, любознательного и критичного по отношении к себе общества.
Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 4, 2015 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
