Россия в глобальной политике

В декабре 2019 г. США на официальном уровне предложили Китаю вступить в «диалог по стратегической безопасности». Белый дом выразил надежду, что согласие Пекина на это предложение может стать первым шагом к международному соглашению, которое будет охватывать все ядерные вооружения Соединённых Штатов, России и Китая[1]. Как и ожидалось, предложение было отвергнуто Пекином на том основании, что КНР располагает гораздо меньшим ядерным арсеналом, чем США и Россия. Пока размеры арсеналов не станут сопоставимыми, Китай не сможет принять участие в таких переговорах.

В марте 2020 г. президент США Дональд Трамп в очередной раз заявил о своём намерении предложить России и Китаю провести подобные переговоры с целью «избежать дорогостоящей гонки вооружений»[2]. На это последовала незамедлительная реакция МИД Китая. Официальный представитель ведомства Чжао Лицзянь прямо заявил, что «Китай не имеет намерений участвовать в так называемых китайско-американо-российских переговорах» и что китайская позиция по этой проблеме «абсолютно ясна»[3]. Он призвал Соединённые Штаты продлить действие нового договора по СНВ и продолжить сокращения ядерных вооружений США и России, что создаст условия для присоединения других стран к процессу ядерного разоружения. Такая позиция Китая не является новой. Так, ещё годом ранее, на пресс-конференции, проходившей в мае 2019 г., представитель МИД КНР Гэн Шуан сделал практически аналогичное заявление об отказе Китая от участия в трёхстороннем соглашении по контролю над ядерными вооружениями[4].

Говоря о необходимости дальнейших двусторонних сокращений ядерных арсеналов Соединённых Штатов и России, китайская сторона не уточняет, имеет ли она ввиду только стратегические ядерные вооружения или речь идёт об общем количестве этих боезарядов, включая тактические. В первом случае, как следует из позиции Китая, Россия и США должны уменьшить свои стратегические ядерные арсеналы как минимум в 3–4 раза (с 1550 развернутых ядерных боезарядов в соответствии с правилами засчёта пока ещё действующего нового договора о СНВ). Если же иметь в виду общее количество ядерных боезарядов сторон, то необходимо уменьшить запасы ядерных вооружений каждой из стран в 10–12 раз[5]. Только после этого Китай будет готов рассмотреть вопрос о своём участии в переговорах по контролю над ядерными вооружениями.

Такие условия не устроят ни США, ни Россию. В то же время сами эти страны не сформулировали на официальном уровне свои конкретные подходы и положения возможных трёхсторонних переговоров и будущего соглашения. Тем не менее эксперты целого ряда стран уже нескольких лет выдвигают идеи о формате и параметрах такого «многостороннего» договора. В подавляющем большинстве случаев эти варианты концентрируют внимание на отдельных аспектах будущей договорённости, которые могли бы быть привлекательными для китайской стороны.

Но при этом мало кто обращает внимание на вопрос о том, что может потерять Пекин, вступая в переговоры по контролю над ядерными вооружениями. И каковы будут военно-политические последствия, если Китай всё же решит участвовать в подобных переговорах.

На наш взгляд, именно оценка последствий вступления в переговоры лежит в основе требований Китая сначала достичь «сопоставимости» размеров ядерных арсеналов трёх стран. Эта позиция является вовсе не надуманной и пропагандистской, как считают некоторые эксперты и политики, а имеет под собой серьёзные основания не только политического, но и военно-стратегического характера. Отказ учитывать названную позицию Китая фактически сводят на нет все усилия, прежде всего, США, по вовлечению Пекина в переговоры по ядерным вооружениям.

Варианты вовлечения Китая в переговоры

Поскольку официальная позиция Соединённых Штатов по вопросу вовлечения Китая в переговоры детально не сформулирована, эксперты рассматривают ряд вариантов, которые, в принципе, могут быть предложены. Их можно разбить на три категории. Первая – это оказание давления на Китай с целью заставить его изменить позицию в отношении контроля над вооружениями. Вторая – поиск привлекательных для КНР предложений, которые могут стать предметом рассмотрения китайским руководством. Третья – сочетание первых двух подходов.

Что касается давления на Китай, то оно уже осуществляется администрацией США по нескольким направлениям. Одно из них – это обвинения в адрес КНР по поводу состояния и перспектив развития ядерного арсенала. Так, Китай обвиняется в том, что является единственной ядерной державой из «Большой пятёрки», которая не сократила свой ядерный арсенал. Более того, согласно заявлению, сделанному в мае 2019 г. директором Разведывательного управления Пентагона Робертом Эшли, «в течение следующего десятилетия Китай, вероятно, по меньшей мере, удвоит размер запасов своих ядерных вооружений в ходе осуществления самого быстрого расширения ядерного арсенала в истории Китая».[6] С этого момента данное утверждение стало фигурировать в заявлениях официальных лиц и многих экспертов как не требующее дальнейших подтверждений, то есть как реальный факт.

Китаю также выдвигаются претензии по поводу отсутствия транспарентности – отказа от предоставления информации по поводу размера и структуры ядерных сил, программ модернизации, целого ряда других аспектов ядерной политики. Такое положение, по мнению Вашингтона, не способствует укреплению стратегической стабильности и международной безопасности. Вступление Китая в переговоры позволит избежать негативных последствий, включая гонку ядерных вооружений по сценариям холодной войны[7]. А заместитель госсекретаря в администрации Барака Обамы по контролю над вооружениями и международной безопасности Роуз Гетемюллер высказывает мнение, что вступить в переговоры Китай может подвигнуть угроза развёртывания американских ракет средней дальности в регионе.[8]

США, по всей видимости, рассчитывали на поддержку России в данном вопросе. Москва неоднократно заявляла, что заключённый в 2010 г. новый договор о СНВ должен стать последним соглашением о двухсторонних сокращениях ядерных вооружений. После этого в процесс могут быть включены и другие ядерные государства. Но в конце 2019 г. позиция Российской Федерации относительно вовлечения Китая в переговоры резко изменилась. Было заявлено о том, что Россия уважает позицию Пекина и, более того, выдвигать условие присоединиться к процессу переговоров выглядит «откровенно провокационным»[9].Россия дала ясно понять, что не собирается оказывать давление на Китай, хотя и не будет возражать, если китайское руководство примет решение обсудить ядерное разоружение. Эта позиция России вряд ли претерпит изменение даже под давлением Соединённых Штатов, которые явно желали бы использовать фактор продления нового договора о СНВ (ДСНВ) как условие вовлечения Китая в переговоры в той или иной форме, включая его присоединение к этому соглашению. Об этом, в частности, заявлял советник президента по национальной безопасности Роберт О’Брайн[10].А в мае 2020 г. США уже ультимативно объявили о том, что не будут продлять ДСНВ, пока Китай не присоединится к этому соглашению. Более того, спецпредставитель президента по контролю над вооружениями Маршалл Биллингсли практически потребовал от России «усадить Китай за стол переговоров», прежде чем «даже думать» о продлении этого договора[11]. После первой встречи с российским замминистра иностранных дел Сергеем Рябковым в начале июня Биллингсли снова пригласил Китай присоединиться к первому раунду переговоров о судьбе СНВ – с обычным результатом.

Не исключено, что Соединённые Штаты также будут оказывать (или уже оказывают) давление на КНР и по ряду косвенных направлений. Речь может идти об отдельных аспектах американо-китайской «торговой войны», а также об «ответственности» Китая (которую в США считают доказанной) за распространение коронавируса. Такое давление может осуществляться в основном по закрытым каналам.

Ряд исследователей военно-политических проблем считает, что необходимо найти компромиссные варианты участия Китая в переговорах по контролю над ядерными вооружениями. Эти варианты, как полагают некоторые авторы, могут отвечать интересам всех сторон данного процесса и учитывать специфику структуры и количественных параметров подлежащих контролю вооружений. Одним из «простых» вариантов вовлечения Китая в стратегический диалог является предложение об установлении транспарентности в рассматриваемой сфере. А именно – предоставление на взаимной основе информации о количестве ракет и развёрнутых на них боеголовок, их основных характеристиках, включая дальность, а также районов и конкретных мест развёртывания[12]. Здесь отметим, что это, казалось бы, наименее болезненное и легко выполнимое действие является, на наш взгляд, и наименее приемлемым для Китая вариантом включения в международный диалог по контролю над вооружениями.

Среди других предложений называются различные варианты «смешанного» подхода к контролю за ракетными системами. Например, установление общего потолка для ракет, попадающих в категорию «средней дальности» как наземного, так и воздушного базирования, или установление такого же общего потолка на стратегические ракеты любого типа базирования (наземного, морского и воздушного) и ракеты средней дальности трёх ядерных держав – Китая, США и России. Это, по мнению сторонников подобного подхода, может составить примерно равную основу для переговоров[13].

Как приведённые выше, так и ряд других идей и рекомендаций по вовлечению Китая в двусторонние или многосторонние переговоры по контролю над ядерными вооружениями исходят из уже существующего опыта. При этом практически не принимается во внимание или сознательно игнорируется специфика ядерной политики КНР.

Сам факт приглашения Китая к переговорам будто бы является официальным признанием его статуса великой державы, ответственной не только за собственную безопасность, но и за международную безопасность в целом наравне с США и Россией как минимум.

Одного этого признания, кажется, достаточно, чтобы Китай дал своё согласие на участие в подобных переговорах, и проблема лишь в чёткой выработке конкретных предложений, которые могли бы стать предметом соответствующих обсуждений. Вывод не вполне корректен.

Основные положения ядерной политики Китая

Политика Китая в отношении ядерного оружия и его роли в обеспечении безопасности страны остаётся неизменной в течение более 55 лет, начиная с присоединения КНР к «ядерному клубу» в конце 1964 года. Центральным элементом является одностороннее обязательство Китая не применять ядерного оружия первым и не угрожать его применением в отношении неядерных государств и государств, находящихся в зонах, свободных от ядерного оружия. Считается, что такое решение было принято лично Мао Цзэдуном в том же 1964 году[14].

В соответствии с упомянутым обязательством Китай, как утверждается, поддерживает минимально необходимый уровень ядерных вооружений, предназначенных для сдерживания ядерного нападения путём декларированной готовности к нанесению ответного удара по возможному агрессору, совершившему ядерное нападение на страну. При этом Китай не участвует в гонке ядерных вооружений. Эти положения остаются неизменными на протяжение многих лет и сформулированы в ряде основных документов военно-стратегического планирования, имеющихся в открытом доступе,[15] а также периодически повторяются в средствах массовой информации[16].

В отличие от «классической» формы ядерного сдерживания Китай не демонстрирует возможностей нанесения ответного удара, а, напротив, их скрывает, в том числе в целях повышения выживаемости средств ответного удара. Такая «экзистенциальная» форма сдерживания, позволяет обладателю сравнительно небольшого ядерного потенциала поддерживать стратегическую неопределённость для потенциального агрессора, который не может быть уверен, что его первый удар способен обезоружить обороняющуюся сторону путём нанесения противосилового удара.

Для подтверждения своей политики неприменения ядерного оружия первым Китай заявляет о том, что ограничивает наращивание своего арсенала «минимальными» потребностями обороны, а программы модернизации направлены в основном на обеспечение живучести и надёжности средств ответного удара. Повышению живучести ядерных сил, несомненно, способствует создание и развёртывание мобильных МБР, а также укрытие значительной части ядерного потенциала, включая мобильные МБР и ракеты средней дальности, в сети подземных тоннелей – «Великой китайской подземной стены». Применяются и другие средства маскировки ядерных вооружений – строительство ложных шахтных пусковых установок МБР, а также скальных укрытий для ПЛАРБ.

В связи с ограниченностью информации о состоянии, перспективах развития и даже самом размере ядерного арсенала, предоставляемой Китаем, вопросы его ядерной политики и стратегии находятся в центре внимания многих специалистов и аналитических центров США и ряда других стран. Большинство (хотя далеко не все) считает, что декларируемая КНР политика неприменения ядерного оружия первым и оценки его ядерного потенциала (менее 300 ядерных боезарядов) всё же соответствуют действительности. Но некоторые исследователи приходят к выводу, что при определённых обстоятельствах Китай может изменить отношение к принципу неприменения ядерного оружия первым, а также отказаться от проповедуемой концепции «минимального сдерживания» в пользу обретения возможностей ведения ограниченной ядерной войны. Такие заключения делаются на основе данных о росте качественных характеристик китайских ядерных сил: это повышение точности попадания боеголовок в цель, развёртывание многозарядных головных частей на китайских МБР, прогнозы по значительному наращиванию общего количества ядерных вооружений страны и другие.

Тем не менее, на наш взгляд, всё это не вступает в противоречие с основным положением ядерной политики КНР – принципом неприменения ядерного оружия первым.

Измениться может другое: у Китая появятся реальные возможности ограниченного ответа на ограниченное ядерное нападение.

Иными словами, военно-политическое руководство, принимающее решение о применении ядерного оружия, получает дополнительные возможности и варианты ответных действий, кроме массированного ядерного удара по крупным незащищённым объектам противника – городам и промышленным центрам. При этом говорить о том, что повышение качества стратегических ядерных сил Китая создаёт угрозу первого противосилового удара по «вероятному противнику», не приходится ввиду несопоставимости размеров ядерных потенциалов сторон. В этом случае размер имеет значение.

Влияние контроля над вооружениями на ядерную стратегию и политику Китая

Если Китай всё же согласится на участие в переговорах и выработку соглашения о контроле над ядерными вооружениями, его ядерная стратегия и политика, скорее всего, претерпят серьёзные изменения. Причиной станут не возможные ограничения, наложенные на ядерные силы КНР, и не навязанные невыгодные условия будущего соглашения, а сам факт заключения такого международного договора.

Если рассмотреть ряд советско-американских и затем российско-американских договоров в области контроля над ядерными вооружениями, можно достаточно чётко проследить эволюцию подходов сторон к решению проблемы безопасности и укреплению стратегической стабильности. На первых этапах стороны сумели договориться об ограничении количества пусковых установок стратегических баллистических ракет наземного и морского базирования и количества подводных лодок-ракетоносцев. Затем в категорию стратегических вооружений включены тяжёлые бомбардировщики – носители ядерных крылатых ракет большой дальности и ядерных бомб свободного падения. Был введён запрет на некоторые категории ядерных вооружений, например, стратегических баллистических ракет воздушного базирования. После этого речь пошла уже об ограничении ядерных боезарядов, развёрнутых на стратегических носителях сторон, а потом – и об их сокращениях. Под полный запрет попали баллистические и крылатые ракеты наземного базирования средней и меньшей дальности и сделана попытка полностью запретить МБР с разделяющейся боевой частью. Каждое из положений заключённых договоров становилось предметом самого серьёзного анализа экспертного сообщества и вызывало широкий интерес мирового сообщества.

Параллельно с этим развивался и механизм контроля за выполнением принятых на себя обязательств в соответствии с заключёнными договорами. В первых советско-американских соглашениях ОСВ-1 (1972 г.) и ОСВ-2 (1979 г.) контроль возлагался на «национальные технические средства» – разведывательные спутники сторон, которым стороны обязались «не чинить помех». Кроме того, стороны приняли на себя обязательства «не применять преднамеренные меры маскировки, затрудняющие осуществление контроля национальными техническими средствами». В последующих соглашениях – Договоре о РСМД и особенно СНВ-1 – была выработана и принята всеобъемлющая система контроля, включающая обмен данными (в том числе с указанием географических координат каждой шахтной пусковой установки МБР), уведомления и инспекции на местах, и делающая практически невозможным сокрытие даже незначительного нарушения положений этих документов. Эта система контроля продолжает функционировать в рамках российско-американского нового договора о СНВ, заключённого в 2010 году.

Трудно себе представить, чтобы будущее соглашение с Китаем не включало бы в себя положений о проверке сторонами его выполнения. И вряд ли можно надеяться на то, что система такой проверки будет иметь «облегчённый» характер, как это было в ранних договорах ОСВ-1 и ОСВ-2. Напротив, как следует из заявлений официальных лиц США, вопросам проверки и контроля за соблюдением будущих договорённостей Соединённые Штаты будут уделять самое пристальное внимание. Об этом, в частности, заявлял исполняющий обязанности заместителя госсекретаря по вопросам контроля над вооружениями и нераспространению Кристофер Форд[17].

И даже если такое соглашение не будет налагать обязательств по сокращению ядерного потенциала Китая, ему в любом случае придётся предоставить исчерпывающую информацию о своих ядерных вооружениях и местах их дислокации. Кроме того, Китай должен будет отказаться от средств маскировки ядерных сил, изменить места дислокации мобильных ракетных комплексов и допустить иностранных инспекторов на секретные объекты (включая «Великую китайскую подземную стену») для подтверждения корректности предоставленной информации и действий в связи с принятыми на себя обязательствами.

Вполне объяснимые и стандартные с точки зрения договора по контролю над вооружениями меры могут иметь катастрофические последствия для всей декларируемой ядерной политики КНР.

Дело в том, что в результате раскрытия соответствующей информации и осуществления мер контроля ядерный арсенал Китая станет полностью уязвимым для первого удара[18]. Ведь потенциальный агрессор, обладающий значительным преимуществом в ядерных вооружениях, может гарантированно уничтожить весь ядерный арсенал своего оппонента, обладая исчерпывающей информацией о местах его дислокации. При этом он имеет теоретическую возможность израсходовать даже значительно большее количество своих ядерных вооружений, чем потеряет жертва агрессии (в данном случае Китай), но всё равно сохранит в резерве огромный потенциал наступательных средств. Ответный же удар в такой ситуации нанести будет просто нечем. Декларируемый КНР принцип неприменения ядерного оружия потеряет кредитоспособность, то есть превратится в пропагандистский лозунг, не подкреплённый реальными возможностями осуществить эту политику на практике.

Именно эти соображения, скорее всего, лежат в основе отказа Китая от участия в переговорах по контролю над ядерными вооружениями, по крайней мере, до тех пор, пока стратегическая ситуация в рассматриваемой сфере не изменится самым решительным образом. И одним из важнейших условий вступления в такие переговоры, о чём Пекин открыто заявляет, является продолжение глубоких сокращений ядерных арсеналов России и США до «сопоставимых» с Китаем уровней.

Вероятные последствия участия Китая в договоре по контролю над ядерными вооружениями

Итак, в обозримом будущем согласие Китая на вступление в переговоры по контролю над ядерными вооружениями и заключение соответствующего соглашения маловероятно. Тем не менее имеет смысл попытаться ответить на ряд вопросов о том, какие решения в военно-политической области могут быть приняты китайским руководством в случае, если ему все же придётся уступить натиску США. Среди таких вопросов одним из важнейших, на наш взгляд, является возможность сохранения Китаем принципа неприменения ядерного оружия первым.

Сегодня этот принцип обеспечивается не столько количественными характеристиками китайского ядерного арсенала, сколько скрытностью его развёртывания, мерами маскировки и отказом от предоставления соответствующей информации. Китаю придётся приложить большие усилия по обеспечению неуязвимости хотя бы какой-то части ядерных сил, чтобы, раскрыв информацию об их дислокации при значительно меньшем (по сравнению с партнёром или партнёрами по будущему договору) количестве, сохранить потенциал ответного удара. Без резкого наращивания ядерного арсенала с упором на наименее уязвимые стратегические системы (мобильные МБР и ПЛАРБ) сделать это невозможно. Всё это потребует не только значительных затрат, но и времени. И даже если выработка нового договора затянется на 2–3 и даже на 5 лет, к моменту её завершения больших изменений в количественной и качественной структуре стратегических ядерных сил КНР не произойдёт.

Проблема уязвимости стратегических ядерных сил также теоретически может быть решена (хотя бы частично) путём создания и развёртывания средств ПРО вокруг районов их дислокации. Но это также потребует больших затрат, кроме того – такая программа вряд ли осуществима в ограниченные сроки.

Ещё одним решением проблемы уязвимости стратегических ядерных сил Китая может стать принятие концепции «встречного удара» или «запуска по оповещению об атаке». Хоть и с большой натяжкой, такую концепцию можно считать соответствующей принципу неприменения ядерного оружия первым. Но в этом случае необходимо создать такую систему оповещения, основанную на спутниках раннего предупреждения и РЛС дальнего обнаружения. При этом нет гарантий, что данная система позволит вовремя оповестить военно-политическое руководство страны о запуске ракет в сторону территории Китая, если удар будет нанесён при помощи американских БРПЛ с коротким подлётным временем, обладающих противосиловым потенциалом. Кроме того, при подобном сценарии стратегические силы КНР должны будут постоянно находиться в высокой степени боеготовности. Это означает, что Пекину придётся отказаться от отдельного хранения боеголовок ракет и установить их на стратегические носители, продемонстрировав готовность к немедленным ответным действиям в случае оповещения об атаке.

Итак, в случае согласия Китая на выработку и заключение договора в сфере ядерных вооружений, он почти наверняка должен будет отказаться от принципа неприменения ядерного оружия первым со всеми вытекающими отсюда последствиями. Наряду с прочим это может спровоцировать взвинчивание гонки вооружений и принятие Пекином более агрессивных концепций применения ядерного оружия.

Китаю гораздо проще отказаться от переговоров по контролю над ядерными вооружениями, чем бороться с отрицательными последствиями военно-стратегического характера, которые неизбежны в случае его участия в таком международном соглашении.

В связи с этим Соединённым Штатам стоило бы ещё раз оценить свою политику по вовлечению Китая в переговоры по контролю над ядерными вооружениями и сконцентрировать внимание на российско-американских стратегических отношениях, включая продление сроков действия нового договора о СНВ без увязок и каких-либо дополнительных условий.

Что касается России, то её нынешняя позиция по отказу от оказания давления на Китай с целью его вовлечения в переговоры представляется обоснованной. С политической точки зрения «трёхстороннее соглашение» будет означать, что Россия на официальном уровне, пусть и формально, но рассматривает Китай в качестве такого же «партнёра» (если не сказать «вероятного противника»), как и Соединённые Штаты, стратегические отношения с которыми основаны на концепции ядерного сдерживания и определяются соотношением ядерных сил и их возможностями по нанесению первого и ответного ударов. Кстати говоря, согласие на участие в переговорах со стороны Китая будет означать то же самое по отношению к России. Перевод российско-китайских отношений в такую плоскость вряд ли может отвечать интересам наших стран.