Успех Дональда Трампа знаменует завершение этапа и смену вех в глобальной политике. И именно этот сдвиг определит все остальное, включая и то, что будет происходить между Россией и Соединенными Штатами.
Победа Трампа на выборах – политический аналог банкротства системообразующего банка Lehmann Brothers в сентябре 2008-го. Этого, по общему тогда мнению, не могло случиться, потому что не могло случиться никогда. Мировой финансовый кризис, спровоцированный крахом, запустил обратный отсчет неолиберальной глобализации, начавшей набирать обороты с концом коммунизма и исчезновением СССР. Повышение роли государства, национализация рыночных убытков ради поддержания общей стабильности, рост (хотя изначально и не драматический) протекционистских устремлений – все это развернуло тенденцию в другую сторону, противоположную дальнейшей либерализации мировой экономики.
Экономический тренд, проявлявшийся все более явно, вступал в диссонанс с политическим. Точнее, в политическом поведении ведущих стран, прежде всего США и Европы, начались перемены, но они камуфлировались активизацией прежней риторики, свойственной времени расцвета либерального мироустройства. Наиболее яркий пример – Барак Обама. Он победил на выборах в ноябре 2008-го, то есть в разгар финансового кризиса, и лучше многих понимал, что мир кардинально меняется, а Америка не сможет вести себя так, как раньше. Доминирование уходит в прошлое, и нужны другие приемы. Но преобразовать это понимание в действенную стратегию Обама не смог. По сути, крайне осторожный подход и избегание излишних рисков, осознание, что США должны всерьез заниматься внутренними проблемами, не может быть везде и не способна на все. Однако прямо заявить это Обама то ли не хотел, то ли не мог. И фактическая сдержанность компенсировалась усиленной риторикой относительно американской исключительности.
Фактически Обама приступил к демонтажу глобальных обязательств Соединенных Штатов, публично говоря противоположное. Трамп открыто провозглашает то, что Обама сказать не решался – США собираются сосредоточиться на своих интересах и больше не хотят нести бремя глобального начальника. Для Трампа принципиально важно понятие престижа и уважения, так что применение силы совсем не исключается. Но только не по идеологическим причинам – идея силовой «коррекции» других стран ради того, чтобы там восторжествовала какая-то определенная политическая модель, будущему президенту глубоко чужда. «Величия», которое он хочет вернуть, не равно глобальному лидерству. Величие для будущего хозяина Белого дома – что-то вроде «блистательного эгоизма». Америка занимается собой, показывает всем пример того, как решать собственные проблемы, а вмешиваться где-либо в мире стоит только для того, чтобы напомнить о том, кто самый сильный, и не допустить появления системного оппонента. Главное направление – что-то вроде «нового курса» Рузвельта, но, конечно, применительно к условиям XXI столетия: создание новой масштабной инфраструктуры в Соединенных Штатах, стимулирование спроса, возвращение производств, рабочих мест.
Более чем символично, что Трамп победил соперника по фамилии Клинтон – ведь именно с этой фамилией связан расцвет американского глобального доминирования после 1992 года. То есть, как Lehmann Brothers восемь лет назад, сейчас вылетела в трубу казавшаяся незыблемой концепция.
Эпоха Клинтона – Буша, при всем их антагонизме, составляла один период – становление и взлет США в качестве единоличного мирового полицейского, имеющего право вмешиваться в любые дела по мере необходимости и обустраивать всеобщий порядок. Это был результат нежданной и потому довольно ошеломительной победы Вашингтона в холодной войне. Победы, столь легкой на финальной стадии, что она породила ощущение, будто теперь возможно все.
Эпоха Обамы – Трампа, сколько бы она ни продлилась, время возвращения на более умеренные позиции национальных интересов, признание факта «имперского перенапряжения». И приведения политической оболочки, риторики в соответствие с экономическими тенденциями.
Приход эпатажного миллиардера подводит черту под американо-центричным миром, в котором Москва так и не нашла себе понятного места. Отводившуюся ей ячейку в «Большой Европе» России занять не удалось – попросту не уместилась. На роль системного оппонента США она не тянула, но и подчиненное положение признавать отказывалась категорически. Непопадание ни в один предлагавшийся формат во многом и обусловило острый кризис середины 2010-х. Если Соединенные Штаты снизят амбиции, точнее – обернут их внутрь, Россия, по сути, получит то, чего добивалась, – куда более многовариантную международную систему, где не играют по правилам, принятым когда-то без нее. Правда, по каким правилам там играют, и хватит ли у России козырей, тоже еще предстоит выяснить.
