ВРЕМЯ ПОШЛО!
В то время как Соединенные Штаты изо всех сил стараются наладить трудный процесс восстановления Ирака, на Вашингтон уже неумолимо надвигается новый крупный кризис национальной безопасности. Эксперты из Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) обнаружили, что Иран пытается освоить технологию обогащения урана и отделения плутония, то есть предпринимает шаги c целью получения возможности производить расщепляющиеся материалы для создания ядерного оружия (ЯО). Открывшиеся факты, касающиеся обширной секретной программы Ирана, убедили даже сомневающиеся европейские правительства в том, что конечная цель этого государства – овладеть ядерным оружием или, по крайней мере, сформировать предпосылки, которые позволят сделать возможным создание такого оружия в любое время по усмотрению Тегерана.
Остается открытым вопрос, смогут ли Соединенные Штаты научиться сосуществованию с «ядерным» Ираном. Со времени смерти аятоллы Рухоллы Хомейни в 1989 году Тегеран посылал Вашингтону весьма разнородные сигналы. Муллы продолжают придавать своей внешней политике антиамериканскую направленность и часто прибегают к агрессивным методам для достижения своих целей. Они пытаются вести подрывную деятельность против правительств Саудовской Аравии и других стран – союзников США на Ближнем Востоке; они начали жестокую кампанию террора, пытаясь сорвать израильско-палестинский мирный процесс, в котором Соединенные Штаты выступают посредником; они даже содействовали по крайней мере одному непосредственному нападению на США, взорвав «Хобар-Тауэрз» (казармы американских войск) в Саудовской Аравии в 1996-м. Хотя Тегеран демонстрирует агрессивность, антиамериканизм и склонность к насилию, его поступки все это время не являлись ни бессмысленными, ни опрометчивыми. Руководство Ирана тщательно выверяло свои действия, демонстрировало сдержанность, если риск был велик, и отступало, когда возникала угроза тяжелых последствий его шагов. Такая расчетливость позволяет предположить, что США, вероятно, смогут сдерживать Иран даже после того, как тот переступит ядерный порог.
Однако нет никаких сомнений в том, что США, Ближний Восток да и, вероятно, весь остальной мир чувствовали бы себя лучше, если бы им не пришлось иметь дело с «ядерным» Ираном. Не позволить Ирану стать таковым – это, безусловно, трудная задача. Похоже, Иран сумел добиться существенного успеха во многих аспектах своей ядерной программы благодаря масштабной помощи со стороны Китая, Германии, Пакистана, России и, возможно, Северной Кореи. Клерикальное иранское руководство показало также свою готовность идти на значительные жертвы для достижения наиболее важных целей.
Тем не менее есть основания полагать, что политический курс Тегерана все еще возможно изменить в случае, если Вашингтон сумеет воспользоваться уязвимыми местами режима. Хотя неуступчивые власти Ирана демонстрируют удивительную сплоченность перед лицом реформаторской оппозиции, в их среде наблюдаются серьезные разногласия по ключевым проблемам внешней политики, включая вопрос о важности обладания ядерным оружием. На одном полюсе в руководстве – самые ярые сторонники жесткой линии, пренебрегающие экономическими и дипломатическими соображениями и ставящие во главу угла безопасность Ирана. На другом – прагматики, считающие, что, дабы религиозный режим смог удержаться у власти в течение длительного времени, на первое место следует поставить задачу подъема находящейся на грани краха экономики страны. Между этими двумя полюсами – многие из тех влиятельнейших «серых кардиналов» Ирана, кто не хотел бы выбирать между пушками и маслом.
Раскол в руководстве Ирана предоставляет возможность США и их союзникам в Европе и Азии выработать новую стратегию срыва намерений Ирана превратиться в ядерную державу. Западу следует использовать свои экономические рычаги для усиления позиций иранских прагматиков, что позволило бы последним убедительно выступить за замедление, ограничение или замораживание ядерной программы в обмен на торговлю, помощь и инвестиции, так необходимые Ирану. Муллы, возможно, только тогда откажутся от своих ядерных амбиций, когда осознЗют, что они обязаны сделать однозначный выбор между ядерным оружием и здоровой экономикой и не могут иметь и то и другое. С ростом тревоги по поводу ядерных притязаний Ирана у Соединенных Штатов и их союзников сейчас появляется шанс предъявить Ирану именно такой ультиматум.
ВЕЛИКИЙ РАСКОЛ
Иранский консервативный блок – это множество группировок и противоречий между ними. Но если разногласия между реформаторами и консерваторами касаются внутренних проблем, то расхождения внутри консервативного блока связаны в основном с ключевыми вопросами внешней политики. Наследники исламской революции, начатой аятоллой Хомейни в 1979-м, все еще контролируют судебную власть, Наблюдательный совет за соблюдением Конституции и другие влиятельные институты, а также такие основные принуждающие органы, как Корпус стражей исламской революции и исламские группы бдительности организации «Ансар-э-Хезболла». Сторонники жесткого курса считают себя самыми верными учениками Хомейни; для них революция не столько мятеж против монархии, сколько продолжающееся восстание против западного империализма, сионизма и арабского деспотизма, то есть тех сил, что когда-то поддерживали американское присутствие в Иране. Аятолла Махмуд Хашеми Шахруди, глава судебной власти, сказал в 2001 году: «Наш национальный интерес состоит в том, чтобы сопротивляться Большому Шайтану. Мы клеймим любое проявление трусости по отношению к Америке и любые слова о компромиссе с Большим Шайтаном». Для таких идеологов, как Шахруди, международный остракизм – необходимая цена за преданность делу революции.
Прагматики из числа последователей Хомейни полагают, что живучесть режима связана с проведением более разумного внешнеполитического курса. Благодаря этим реалистам Иран оставался постоянным игроком на международном энергетическом рынке даже в разгар революционных страстей. Сегодня они объединяются вокруг бывшего президента – влиятельного Али Хашеми Рафсанджани и занимают ключевые посты в системе национальной безопасности. Один из ведущих деятелей этой группы Мохаммед Джавад Лариджани, в прошлом законодатель, утверждает: «Мы не должны проводить в отношении остального мира политику, которую бы я назвал политикой упрямства». Отказавшиеся от «политики упрямства», прагматичные консерваторы попытались достичь договоренностей в сфере экономики и безопасности с иностранными державами, такими, как Китай и Россия, а также с Европейским союзом. В ответ на свержение Соединенными Штатами режимов в двух граничащих с Ираном странах – Афганистане и Ираке прагматики насторожились, но в то же время проявили сдержанность. Так, наставляя своих более радикальных собратьев, Рафсанджани предупреждал: «Перед нами – жестокое и могущественное правительство США, и мы должны вести себя осторожно и осмотрительно».
Проблема Ирака подобным же образом вызвала отсутствие единства в иранской теократической верхушке. По мнению иранских реакционеров, идеологическая миссия Исламской Республики требует экспорта революции в страну, являющуюся главным арабским (в основном шиитским) соседом Ирана. Такая линия не только продемонстрировала бы сохраняющееся значение исламистских идей, некогда провозглашенных в Иране, но и дала бы Тегерану, находящемуся во все возрастающей изоляции, важного союзника. Напротив, позиция иранских реалистов обусловлена интересами национального государства и его потребностью в стабильности. Для этой группы самая важная задача – не допустить, чтобы религиозная и этническая напряженность, охватившая Ирак, перекинулась на Иран. Подстрекательство шиитов к восстаниям, отправка отрядов смертников и провоцирование ненужных столкновений с США едва ли отвечает интересам Ирана в то время, когда обостряются его внутренние проблемы. В результате ведущая группа иранского руководства убеждала иракских шиитов не препятствовать усилиям США по восстановлению страны, а участвовать в этом процессе и делать все возможное, чтобы избежать гражданской войны. В то же время сторонники жесткого курса добились разрешения на предоставление определенной помощи Армии Махди под командованием Муктады ас-Садра и другим шиитам, не приемлющим нового режима.
Верховный религиозный правитель Ирана аятолла Сейед Али Хаменеи балансирует между позициями этих двух лагерей. Как главный религиозный идеолог теократического режима, он разделяет революционные убеждения сторонников жесткого курса и их стремление к конфронтации. Но как глава государства, он должен защищать национальные интересы Ирана и искусно сочетать идеологический и государственный подходы. За 16 лет пребывания на посту верховного правителя Хаменеи стремился уравновесить влияние идеологов и реалистов, наделяя обе группы определенными полномочиями, чтобы не допустить доминирование одной из них. Однако последнее время меняющаяся политическая карта Ближнего Востока заставила его несколько изменить эту тактику. Учитывая опасное наступление американской сверхдержавы на границы Ирана, Хаменеи, один из наиболее решительно настроенных иранских «ястребов», вынужден по некоторым проблемам сближаться с прагматиками.
ЯДЕРНЫЙ КОЗЫРЬ
Стремление обладать ядерным оружием больше, чем какая-либо другая проблема, обострила напряженность среди иранского духовенства. Теократическая элита в целом сходится во мнении, что Ирану следует продолжать разработку ядерной программы, которая в итоге позволит ему создать ядерную бомбу. В конце концов, теперь, когда Вашингтон доказал, что готов пустить в ход свою дерзкую доктрину упреждающего удара, намерения Ирана обладать ядерным оружием имеют стратегический смысл. Так что вину за это стремление нельзя полностью возложить на Тегеран. После того как Соединенные Штаты вторглись в Ирак, который не был ядерной державой, но уклонялись от применения силы против Северной Кореи, уже являвшейся таковой, иранцы пришли к заключению, что ядерное оружие – это единственное эффективное средство удержать США от военных действий.
Хотя лидеры Ирана признают стратегическую важность активной ядерной программы, они не могут договориться относительно того, насколько интенсивной она должна быть. Консервативные идеологи настаивают на ядерном «прорыве», игнорирующем мировое общественное мнение, в то время как консервативные реалисты утверждают, что сдержанность более всего отвечает интересам Ирана. Те идеологи, кто считает конфликт с США неизбежным, полагают, что единственный способ гарантировать выживание Исламской Республики и воплощение ее идеалов – это обеспечить обладание ею независимым ядерным потенциалом. Али Акбар Натек-Нури, кандидат в президенты от консервативных сил в 1997 году, а ныне влиятельный советник Хаменеи, подвел итог недавним переговорам Ирана с европейскими странами, заметив: «К счастью, опросы общественного мнения говорят о том, что 75–80 % иранцев хотят сопротивляться и продолжать нашу программу и отвергают унижение». В космологии таких «ястребов» ядерное оружие не только имеет стратегическую ценность, но и является козырем во внутренней политике. Иранские консерваторы рассматривают вызов Большому Шайтану как способ мобилизовать националистические настроения вокруг дела революции, постепенно утратившего легитимность в глазах народа.
В противоположность этому реалисты из числа духовенства предостерегают: поскольку Иран находится под пристальным вниманием международной общественности, любой провокационный шаг со стороны Тегерана приведет к тому, что другие страны станут положительно воспринимать «карательный» подход Вашингтона и предпримут шаги по еще большей изоляции теократического режима. В одном из интервью, данном в 2002 году, министр обороны Али Шамхани, принадлежащий к лагерю прагматиков, предупредил, что «наличие ядерного оружия превратит нас в угрозу для других, и это может быть опасным образом использовано для того, чтобы навредить нашим отношениям со странами региона». Экономическая составляющая ядерной дипломатии также подталкивает прагматиков к сдержанности, поскольку ослабленная экономика Ирана не может позволить себе подвергнуться многосторонним санкциям. Как предупредил Рафсанджани, «если будут происходить внутренние и внешние конфликты, иностранный капитал не пойдет в нашу страну. Фактически такие конфликты приведут к оттоку капитала из страны».
ВСЕ ДЕЛО В ЭКОНОМИКЕ
Несмотря на богатые природные ресурсы, Иран по-прежнему страдает от высоких, выраженных двузначными цифрами уровней инфляции и безработицы. Каждый год на рынок труда приходит миллион молодых иранцев, но экономика страны может предложить работу менее чем половине из них. Пристрастие духовенства к централизации вызвало к жизни неэффективную командную экономику с раздутым бюрократическим аппаратом. Огромные субсидии на такие основные товары, как пшеница и бензин, поглощают десятки миллиардов долларов, но почти не помогают в борьбе с бедностью. Крупные фонды, благотворительные только по названию, монополизируют ключевые сектора экономики, действуя в условиях незначительной конкуренции, регулирования или налогообложения. Неэффективные государственные предприятия вытягивают средства из госбюджета, а министерства способствовали созданию огромного «серого» рынка коммерческих структур. Недавнее повышение цен на нефть – это отнюдь не долгосрочное решение иранских проблем; экономика страны дала слишком глубокую трещину. Спустя 25 лет после того, как иранская революция обещала создать более справедливое общество, Исламская Республика породила экономическую систему, которая работает только на благо клерикальной элиты и ее приближенных и душит частное предпринимательство.
Реформы возможны, но они потребуют распродажи госпредприятий и сокращения обременительных государственных субсидий. Иранская клерикальная элита слишком глубоко увязла в коррупции и слишком сильно боится потерять свои привилегии, чтобы поддержать меры, способные коренным образом изменить структуру экономики. Опасения, что программа радикальной приватизации вызовет народное недовольство, тормозят реформу. Любая попытка провести перестройку в госсекторе привела бы к еще большему к росту безработицы. Реакционный Наблюдательный совет вряд ли санкционирует приватизацию ключевых секторов, в частности банковского, поскольку такие меры противоречат Конституции Ирана. А проведение серьезной кампании против коррупции оттолкнуло бы тех, кто еще сохраняет преданность режиму.
Иранские технократы осознают, что экономическая ситуация в стране усложняется. Заместитель министра экономики и финансов Мохаммед Хазаи признал, что для обеспечения рабочими местами своих граждан Ирану понадобятся ежегодные инвестиции в размере 20 млрд долларов на предстоящие 5 лет. Над нефтяной отраслью, становым хребтом иранской экономики, нависают еще более трудные проблемы. По оценкам Иранской национальной нефтяной компании, для модернизации пришедшей в упадок инфраструктуры страны потребуются в течение ближайших 10 лет вложения в размере 70 млрд долларов; в компании рассчитывают, что около 75 % этой огромной суммы обеспечат иностранные нефтяные компании и международные рынки капитала. Поскольку клерикальная элита не способна реформировать экономику, иностранные инвестиции превратились в главнейший фактор экономического возрождения Ирана. Как считает Хазаи, «мы должны думать о привлечении иностранных инвестиций и о том, как подготовить почву для притока иностранного капитала».
Некоторые официальные лица даже высказывают предположения о том, что Иран не сможет преодолеть экономические трудности, если руководство страны будет и впредь сохранять такие напряженные отношения с Соединенными Штатами. Глава Организации управления и планирования Хамид Реза Барадаран Шорака в отчаянии отозвался об экономических санкциях, введенных Вашингтоном, как об одном из основных препятствий развитию страны. Продолжение антагонизма по отношению к США вряд ли будет способствовать отмене этих санкций.
В результате реалисты попытались использовать намерение Ирана получить ядерное оружие как средство, позволяющее строить более благоприятные отношения с США в области безопасности и экономики. Как и руководство Северной Кореи, иранская клерикальная верхушка надеется извлечь выгоду из ядерных устремлений Тегерана – добиться с их помощью переговоров с американцами и заставить Вашингтон пойти на уступки. На сентябрьской пресс-конференции (2004) такой авторитетный деятель, как секретарь Высшего совета национальной безопасности Хасан Роухани, признал, что Тегеран провел с американскими представителями конструктивные переговоры по вопросу войны в Афганистане, и добавил, что «подобные переговоры по ядерной проблематике полностью не исключаются». Опасаясь, что слабая экономика Ирана не выдержит новых многосторонних санкций, иранские прагматики готовы уступить по ядерному вопросу, чтобы помочь спасти хозяйство страны.
До сих пор это давление со стороны соперничающих группировок выливалось в непоследовательность позиции правительства. Иранское правительство, даже согласившись приостановить усилия по обретению страной ядерного статуса, заявляло, что никогда не откажется от программы создания ядерного оружия, и фактически способствовало продолжению работы над ней. Между тем, пытаясь предотвратить введение международных санкций, Хаменеи временно примкнул к реалистам. Несмотря на призывы клерикальных подстрекателей и иранского парламента выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), он согласился в октябре 2003 года на подписание Ираном Дополнительного протокола к ДНЯО, который включает положения о довольно жестком режиме инспекций. В ноябре прошлого года Тегеран при посредничестве Великобритании, Германии и Франции подписал также соглашение о приостановке действий по обогащению урана и отказе от завершения ядерного топливного цикла.
НОВЫЙ ПОДХОД
Поскольку в иранском руководстве нет согласия по вопросу о том, как сочетать ядерные амбиции с экономическими потребностями страны, у Вашингтона есть возможность не позволить Тегерану переступить ядерный порог. Так как экономика все больше беспокоит иранское руководство, Вашингтон может усилить свои рычаги, проводя работу со странами, играющими наиболее значительную роль в сфере международных экономических отношений Ирана: это западноевропейские государства и Япония, а также Россия и Китай, если будет возможно убедить их сотрудничать с США. Данные государства должны сообща повысить экономические ставки в «ядерной игре» Тегерана. Им следует сделать так, чтобы Иран оказался перед нелегким выбором: либо ядерное оружие, либо экономическое оздоровление. Чтобы четко обрисовать Тегерану альтернативы, стоящие перед ним, понадобится существенно повысить как размеры дивидендов, которые он получит за уступчивость, так и цену, которую придется заплатить за неповиновение.
В прошлом разногласия между США и их союзниками позволяли Тегерану уходить от трудного выбора. На протяжении 1990-х Соединенные Штаты в отношении Ирана проводили в жизнь исключительно стратегию сдерживания, действуя посредством жестких санкций и осуществляя малоэффективную программу тайных операций. Тем временем европейские страны отказывались даже выступать с угрозой разорвать свои торговые связи с Ираном, как бы плохо последний себя ни вел. Тегеран настраивал Европу против США, используя щедрую экономическую помощь европейцев для смягчения последствий американских санкций, и все это время успешно работал над своей секретной ядерной программой.
Сегодня ситуация иная. Положительным результатом отрицательной (хотя и успешной) деятельности Ирана в ядерной области можно считать то, что теперь ему будет гораздо труднее уходить от ответственности. Обнаруженные данные о том, что за последние два года Иран приблизился к производству расщепляющихся материалов, могут помочь в формировании единой позиции Запада. В 1990-х европейцы имели возможность игнорировать многие допущенные Ираном нарушения в силу неоднозначности имевшихся доказательств. Но из-за того, что МАГАТЭ недавно обнаружило так много фактов, свидетельствующих о секретной деятельности Ирана по обогащению урана, а Тегеран впоследствии признал их, европейцам будет крайне затруднительно (если не сказать – невозможно) закрывать на все это глаза. Пока неясно, насколько серьезно Европа относится к усилиям Ирана в ядерной области, но европейские государственные деятели и в публичных, и в неофициальных заявлениях уже не пытаются приуменьшить значение этой деятельности. Более того, когда во время переговоров с ЕС в ноябре [2004 года] Тегеран попросил согласиться с тем, чтобы 20 опытных центрифуг продолжали функционировать, европейцы ответили отказом. Такая решительность знаменует собой резкий отход от позиции безответственности, характерной для Европы в 1990-х. То, что Иран быстро уступил, – явный признак его боязни навлечь на себя гнев своих экономических благодетелей.
Сейчас есть возможность проводить такую многостороннюю политику, которая сможет убедить Тегеран отказаться от его ядерной программы. США и их союзники должны совместно выработать и представить два сильно отличающихся друг от друга сценария для Ирана. Он, согласно первому сценарию, соглашается отказаться от своей ядерной программы, принимает режим всеобъемлющих инспекций и прекращает поддержку терроризма. В обмен на это Соединенные Штаты отменят санкции и урегулируют претензии Тегерана в связи с активами шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Запад также рассмотрит вопрос о приеме Ирана в международные экономические организации, такие, как Всемирная торговая организация, возможность расширения торговых связей Ирана и даже, не исключено, предоставления ему экономической помощи. Западные государства должны подсластить эту договоренность согласием помочь Тегерану в удовлетворении его энергетических потребностей (которые якобы оправдывают существование программы ядерных исследований) и обещанием не прибегать к прямому военному нападению. Соединенные Штаты также могут способствовать созданию новой архитектуры безопасности в Персидском заливе, в рамках которой иранцы, арабы и американцы найдут такие пути сотрудничества, которые позволят им избавиться от тревог за свою безопасность, – примерно так, как в 1970–1980-х годах Вашингтон строил свои отношения с Россией в контексте Европы. Если же Иран, напротив, решит придерживаться своего нынешнего курса, союзники США присоединятся к Вашингтону и применят именно такие санкции, которые, как боятся муллы, потопят находящуюся на грани краха иранскую экономику. Эти санкции могут принять любую форму – от запрета инвестирования в конкретные проекты или целые сектора экономики (такие, как нефтяная отрасль) до разрыва всех коммерческих контактов с Ираном, если окажется, что он не готов выполнить требования Запада.
ПОВЫШАЯ СТАВКИ
В идеальном мире иранцы согласились бы уладить все разногласия с Западом, заключив одну большую сделку. Такое всеобъемлющее соглашение в наибольшей степени отвечало бы интересам Вашингтона, так как оно явилось бы самым быстрым способом урегулирования нынешних споров и самой надежной основой для строительства новых отношений сотрудничества. И в самом деле, при президентах Рональде Рейгане, Джордже Буше-старшем и Билле Клинтоне Вашингтон неоднократно предлагал такой подход. Но консервативные идеологи в Тегеране подавляли усилия любого иранского представителя, который пытался принять умиротворительные предложения США. Администрация Клинтона сделала почти дюжину односторонних шагов навстречу Ирану, включая частичную отмену санкций, чтобы дать возможность реформаторскому правительству Сейеда Мохаммеда Хатами участвовать в таких переговорах. Но эти попытки примирения провоцировали негативную реакцию со стороны консерваторов, что в конечном счете ослабило правительство Хатами.
Даже при том, что большая сделка представляется маловероятной, учитывая все сложности внутриполитической обстановки в Иране, политика, по-настоящему основанная на принципе «кнута и пряника», остается жизнеспособным вариантом. В этом случае западные страны выдвинули бы для Ирана те же два сценария, которые, однако, были бы представлены как изложение сути совместной политики, а не в качестве возможных итогов двусторонних переговоров с Тегераном. Представители от США, европейских стран и Японии (а также от любой другой страны, желающей принять участие, включая Китай и Россию) четко указали бы, чтЧ Иран должен и что не должен предпринимать. В отношении каждого из этих шагов союзниками будут установлены положительные и отрицательные стимулы («пряники» и «кнуты») для того, чтобы Тегеран мог отчетливо сознавать, какую выгоду сулит ему прекращение ядерной и террористической деятельности и какое наказание грозит ему за отказ.
Осуществить все это будет нелегко. Соединенным Штатам и их союзникам придется немало потрудиться над выработкой четких критериев, по которым определялась бы «уступчивость» Ирана, и между ними, скорее всего, возникнут разногласия по вопросу о том, в какой мере следует вознаграждать или наказывать Тегеран за каждое действие. Но такой подход может сработать, если будет основываться на нескольких важных принципах.
Во-первых, эта стратегия требует, чтобы и потенциальное вознаграждение, и потенциальное наказание были ощутимыми. Иранские сторонники жесткого курса просто так не откажутся от своей ядерной программы. Хотя муллы не так упрямы, как лидер Северной Кореи Ким Чен Ир (они сознательно не пойдут на то, чтобы три миллиона их сограждан умерли от голода только ради сохранения ядерной программы), они, безусловно, готовы подвергнуться серьезным лишениям, лишь бы сохранить надежду на получение ядерного оружия. Поэтому изменить поведение Тегерана, способны только по-настоящему действенные стимулы: крупные вознаграждения, которые могут возродить экономику, или же жесткие санкции, чреватые неминуемым ущербом для хозяйства страны.
Во-вторых, Тегеран необходимо ознакомить с перспективой внушительных вознаграждений, а не только наказаний; Вашингтон должен быть готов пойти на послабление в отношении Ирана в обмен на реальные уступки со стороны последнего. Выдвижение такого условия прежде всего обусловлено тем, что на нем настаивают европейцы. Европейские дипломаты постоянно заявляют: если Тегеран будет по-прежнему демонстрировать ненадлежащее поведение, они смогут убедить лидеров своих стран прибегнуть к угрозе применения серьезных санкций против него (к чему правительства европейских стран не склонны) только в том случае, если США согласятся вознаградить «уступчивость» Ирана предоставлением ему реальных экономических выгод.
Более того, «пряник» должен быть настолько же привлекателен, насколько опасен «кнут». Только перспектива значительных бонусов обеспечит поддержку иранским прагматикам, настаивающим на пересмотре Тегераном своей позиции по ядерной проблеме, с тем чтобы добиться выгодных предложений, необходимых для оживления больной экономики страны. Нынешние уровни торговли и инвестиций из Европы и Японии недостаточны для решения застарелых экономических проблем. Доводы прагматиков прозвучат убедительно только в том случае, если удовлетворение Тегераном требований Запада поможет иранской экономике работать лучше, чем сейчас. Уступки в экономической сфере, достаточные для поддержания нынешних показателей, едва ли подействуют на колеблющихся в своем выборе иранцев, а вот гораздо более щедрые экономические стимулы могли бы повлиять на них.
Печальный опыт 1990-х, когда попытки установить жесткий режим санкций против Ирака пробуксовывали, позволяет говорить еще об одной составляющей подхода к политике в отношении Тегерана. Один из уроков, связанных с тогдашними событиями вокруг Ирака, состоял в том, что, хотя многие правительства угрожали Саддаму Хусейну санкциями на случай, если он бросит вызов международному сообществу, в действительности мало кто применил санкции, когда иракский лидер повел себя именно так. Заблаговременное четкое определение всех действий, ожидаемых или нежелательных со стороны Тегерана, а также установление конкретного вознаграждения или наказания за каждый из этих шагов – наилучший способ не допустить, чтобы Иран и союзники США отказывались от своих обязательств (как они поступали в прошлом).
И последнее. Любое стимулирование должно строиться на градуированной системе – так, чтобы пусть даже небольшие предпринятые Ираном шаги, положительные или отрицательные, приносили бы Тегерану соразмерное поощрение или санкции. Для того чтобы иранцы хотя бы рассмотрели возможность отказа от своих ядерных амбиций, необходимо, чтобы они с самого начала ощущали реальную выгоду, а также сумели не потерять из виду «золотые горы», маячащие в конце пути. И напротив, Тегеран, скорее всего, не изменит свой курс, если его нежелание идти навстречу не будет навлекать на него все более суровые последствия. В отсутствие системы немедленных и автоматических наказаний Иран, скорее всего, станет действовать так, как и на протяжении 1990-х годов: отмахиваться от обещаний и предупреждений Запада как от пустой риторики, одновременно продолжая работать над своей программой при сохранении статус-кво.
САМЫЙ ЛУЧШИЙ ИЗ ПЛОХИХ ВАРИАНТОВ
Конечно, нет никакой гарантии, что такой подход убедит Тегеран отказаться от его ядерных проектов или поддержки терроризма. Даже если Иран все-таки свернет свои проекты, данная стратегия далеко не идеальна: достаточно сказать, что она потребует от Вашингтона еще в течение какого-то времени сосуществовать с режимом, к которому он питает отвращение. Но, недвусмысленно определив, какие выгоды Иран приобретет за сотрудничество и каким наказаниям подвергнется за свое упрямство, политика кнута и пряника заставит иранское руководство встать перед выбором, который оно никогда не хотело делать: либо отложить ядерную программу, либо столкнуться с опасной возможностью краха своей экономики. Поскольку в Иране экономические неурядицы – основная причина народного недовольства режимом, есть все основания полагать, что руководство страны, поставленное перед таким выбором, предпочтет (пусть и без особой охоты) спасти экономику и начнет поиск других путей реализации своих устремлений в области безопасности и внешней политики.
Вместе с тем данный подход – наилучший из всех возможных, так как у него гораздо больше шансов на успех, чем у альтернативных вариантов. Вторжение в Иран просто не должно рассматриваться; Вашингтону не следует решать проблему иранской ядерной программы и поддержки Ираном терроризма так же, как он действовал в отношении движения «Талибан» и режима Саддама. Америка играет ключевую роль в процессе восстановления Афганистана и Ирака и поэтому располагает весьма ограниченными силами для вторжения еще в одну страну. Горная местность Ирана и значительная часть националистически настроенного населения страны, похоже, превратили бы любую военную кампанию в кошмар. Послевоенное восстановление стало бы более сложным и изматывающим делом, чем в Афганистане и Ираке.
Даже при том что большинство иранцев хотят иметь правительство иного типа, чем нынешнее, и более дружественные отношения с США, было бы безрассудством считать, что Вашингтон может решить проблемы, связанные с ядерными амбициями Тегерана, организовав переворот или призывая народ к революции, способной смести существующий режим. Судя по всему, молодые иранцы относятся к Америке лучше, чем о ней думало старшее поколение, но более широкие взгляды молодых не надо путать с их желанием американского вмешательства в иранскую политическую жизнь; в прошлом такое вмешательство вызывало яростные протесты населения. Более того, хотя многие иранцы, может быть, и хотят иметь иное правительство, они практически не продемонстрировали стремление принять необходимые меры к низложению нынешнего. Большинство устало от революций: когда в стране назрела революционная ситуация в разгар студенческих демонстраций летом 1999-го, мало кто внял горячим призывам. Есть все основания полагать, что дни режима сочтены, но мало поводов думать, что режим падет очень скоро или что США могут многое сделать для ускорения его краха. Пропаганда смены режима – это, возможно, полезное дополнение к новой политике в отношении Ирана, но оно не решит текущие проблемы Вашингтона, ассоциированные с иранской ядерной программой и поддержкой Ираном терроризма.
По аналогии с этим стоимость воздушных ударов по ядерным объектам Ирана, неопределенность и риски, с ними связанные, слишком велики, чтобы можно было считать их не чем иным, как самым последним средством, какими бы ни были на сей счет надежды некоторых членов администрации Буша. Поскольку Тегерану удавалось скрывать свои основные ядерные объекты, неясно, в какой степени даже успешные бомбардировки способны затормозить разработку ядерного оружия. Более того, Иран, скорее всего, нанесет ответный удар даже в том случае, если причиненный ему ущерб окажется незначительным. Иран обладает самой эффективной террористической сетью в мире, и Соединенным Штатам придется быть готовыми к целой серии атак. Пожалуй, еще более важным обстоятельством является то, что начало военной кампании со стороны США может побудить Тегеран развязать подпольную войну против американского воинского контингента в Ираке. Иранцы там, конечно, не всесильны, но все-таки они способны значительно усугубить и без того тяжелую ситуацию и привести к росту потерь. Если не повысить качество разведданных об иранской ядерной программе и не усовершенствовать систему обороны на случай ответного удара со стороны Ирана, то идею ведения воздушной кампании следует положить под сукно в качестве крайней меры.
Сегодня Иран на распутье. Он может умерить свои ядерные амбиции до параметров, определенных ДНЯО, или безрассудно переступить ядерный порог, размахивая бомбой как орудием революционной дипломатии. Он может сыграть позитивную роль в восстановлении стабильности в Ираке или же выступить в роли догматика, усугубляя религиозный и этнический раскол в Ираке. Каким бы трудным ни было положение американцев в Ираке на сегодняшний день, Тегеран в состоянии осложнить его еще больше: он может разжечь серьезный мятеж и дестабилизировать обстановку в соседнем государстве, которое и так не назовешь безопасным. Со времени свержения Саддама Хусейна Иран направлял в Ирак представителей духовенства и «стражей исламской революции» и выделял средства для создания там замысловатой сети влияния. Пока неясно, каковы конкретные цели религиозной верхушки Ирана, но есть опасения, что они могут идти вразрез с целями США.
Многое теперь зависит от курса Вашингтона, обстановки безопасности, складывающейся в регионе, и от того, насколько Вашингтону и его союзникам удастся воздействовать на Тегеран и заставить его сделать выбор между ядерными амбициями и экономическим благополучием. Учитывая экономическую слабость Ирана и зыбкость баланса сил в руководстве страны, можно рассчитывать на то, что стратегия, предполагающая солидное вознаграждение и суровое наказание, сумеет убедить Тегеран отказаться от своих ядерных планов, особенно если европейцы и японцы готовы в полной мере участвовать в этом процессе. По существу, это единственный на настоящий момент план, имеющий реальные шансы на успех. Вместо того чтобы критиковать политику других государств в отношении Ирана, Соединенным Штатам надо перестать действовать по принципу «лучшее – враг хорошего». У Вашингтона есть возможность сдержать вызывающие тревогу устремления Тегерана – причем с помощью союзников и не прибегая к силе. Если США не воспользуются этой возможностью немедленно, то в скором будущем они могут пожалеть о том, что не сделали этого.
Данная статья опубликована в журнале Foreign Affairs №2 за 2005 год.
