Уже в мае-июне стало понятно, что в России загодя, более чем за полтора года, началась подготовка к сезону парламентских (декабрь 2003 г.) и президентских (март 2004 г.) выборов.
Резвое начало предвыборной кампании проходило на фоне тревожного ожидания американских ударов по Ираку, резкого обострения российско-грузинских отношений, неопределенности в отношениях с Белоруссией и Украиной.
Предстоящие выборы не вызывают особого интереса на Западе: до них далеко, в них нет захватывающей интриги, популярность В.Путина «зашкаливает». Стабильность по-прежнему остается главной чертой политической ситуации в стране. Но более четко стали расставляться акценты и очерчиваться тенденции во внутренней и внешней политике, все более явной становится их взаимосвязь. Стоит внимательнее присмотреться к российской политической динамике. Ибо именно сейчас – и в этом особенность предстоящих выборов – закладываются основы российской стратегии 2004–2008 гг. в экономике, внутренней и внешней политике. Причем последняя играет как никогда важную, стержневую роль в развитии России. Проводится «инвентаризация» политических блоков и партий, анализируется расклад сил в политической элите и настроения в обществе в средствах массовой информации, формируется повестка дня президентской кампании на следующий президентский срок.
А значит, нынешняя предвыборная кампания не столько подготовка самих выборов, сколько следующего четырехлетнего этапа, что объясняет ее раннее начало, продолжительность, и, иной, нежели у предыдущих, характер. В ближайшие полтора года, вероятно, особую роль будут играть не политтехнология и тактические моменты, а разработка будущей стратегии и подготовка политической, общественной и экономической сцены для ее реализации.
Поле предвыборной битвы
Парламентские выборы имеют для Кремля хоть и инструментальное, но принципиальное значение – обеспечение дальнейшей поддержки принимаемых им решений. При этом значительная часть проводимых и планируемых реформ (экономических, правовых, военных), требующих законодательного оформления, связана с развитием сотрудничества и интеграции с Западом. Поэтому внешняя политика становится одним из ключевых факторов, который определится на выборах 2003 и 2004 гг.
Хотя результаты выборов 2004 г. фактически предопределены, и В. Путину вряд ли понадобятся дополнительные ресурсы — властные, политические, финансовые — тем не менее, он использует кампанию как инструмент влияния на элиту, на расстановку политических сил с тем, чтобы подготовиться к следующему сроку президентства, когда будут, как мы надеемся, завершены многие из декларированных реформ. Ибо сама суть нынешней стабилизации – сверхсильная президентская власть, укрепление государства и оттягивание прорыва в структурных преобразованиях экономики – содержит элемент, сдерживающий дальнейшую трансформацию страны. Для того, чтобы на следующей ступени трансформации предотвратить взрывы дестабилизации, необходимо уже сегодня добиться большей консолидации политической элиты, общества, представителей бизнеса.
Одним их важнейших инструментов консолидации Кремль избрал внешнюю политику. Сгусток весенних саммитов – Россия – США, Россия – ЕС, Россия – НАТО, G-8 привел к тому, что не только западная, но и российская элита, а также российское общество в целом убедились в серьезности и долгосрочности намерений России интегрироваться в западное сообщество. Наконец удалось дать окончательный ответ на вопрос “Who is Mr. Putin?”, доказать, что российская внешняя политика «сформирована».[1]
Определяя ключевую функцию внешней политики как создание «благоприятной внешней среды для внутреннего развития», власть пытается также завершить затянувшийся процесс постсоветской самоидентификации, разрешить сохраняющиеся серьезные разногласия: — по модели внутреннего развития; — по выбору политики в отношении внешней среды; — по выбору стратегии модернизации и определению промышленной политики в условиях интеграции в глобализирующуюся экономику.
В оценках модели внутреннего развития произошли существенные сдвиги. Все больше аналитиков и обозревателей высказывают точку зрения, что тип режима – вторичен, в то время как первична его кратко- и среднесрочная эффективность для реформирования страны, включая и те реформы, ограничивающие произвол власти, которые принято называть демократическими и правовыми, т.е.
И эксперты, и журналисты обращают внимание на следующий парадокс: в демократической России больше простора для оппозиции Путину, твердо проводящему курс на сотрудничество с Западом.
Подвижки в оценках обусловлены и изменениями, вызванными терактом в США. Результатом трагедии 11 сентября, отмечают российские обозреватели, стало упрощенное судопроизводство в Америке, вспышка ксенофобии в Европе, заметное поправение европейских элит, возросшее значение спецслужб. «Дело бен Ладена живет и побеждает в печальном новом мире». Иррациональный страх перед террором заставляет голосовать за власть, которая может отомстить и защитить любыми средствами.
Односторонняя внешняя политика США, ставка на военную силу, пренебрежение международными договорами, вынужденное ограничение демократии, практика двойных стандартов пошатнули классические представления о либерализме и демократии, поставив во главу угла понятия целесообразности и эффективности в достижении целей. Такая «смена ценностей» представляет опасность для обществ со слабыми демократическими традициями, неустоявшимися демократическими институтами и нормами. Например, таким, как российское общество.
Тем не менее, наиболее надежной гарантией демократического развития остается интеграция с западными демократиями и институтами. Именно этого направления и придерживается В. Путин, пытаясь преодолеть разногласия с большой частью политической элиты по выбору внешней политики. В этом Россия кардинально отличается от трансформирующихся стран Центральной Европы и Балтии, где, несмотря на серьезные противоречия по социально-экономическим вопросам (особенно в связи с предстоящим вступлением в Евросоюз), по повестке дня внешней политики элита на удивление консолидирована.
Особняком – до поры до времени – от парадигмы президент–элита стоит общество. Абсолютно в недобрых российских традициях (добрый царь – злые бояре) оно доверяет первому и люто ненавидит вторых.
Путину пока не удалось консолидировать элиту и общество, а внешнеполитическое измерение, похоже, не только не способствует, но препятствует консолидации. По мнению самого влиятельного «клуба» российской элиты, Совета по внешней и оборонной политике, Россия не может позволить себе чрезмерно активной внешней политики, отвлекающей руководство и элиту от концентрации на задачах национального возрождения.[2] То есть, выбор внешней политики в качестве доминанты предстоящих выборов чреват, во-первых, трудностями в обеспечении поддержки со стороны общества президентской прозападной линии на фоне внутренних проблем и, во-вторых, что менее вероятно, отклонениями от этой линии под давлением внутриполитической необходимости. Разногласия по внешней политике, похоже, будут одной из главных интриг предстоящего политического сезона в России длиной почти в полтора года.
Российские выборы могут стать зеркальным отражением последних выборов в Германии. Если в традиционно сосредоточенной на внутренних проблемах Германии Шредер победил благодаря ставке на антиамериканские настроения, разыгрывая внешнеполитическую карту, в российских выборах внешнеполитическая карта сыграет в пользу Президента лишь как интеграционная, позитивная тема.
Внутриполитическая и экономическая модели развития во многом диктуются именно внешней средой. В этом – главная уловка и для элиты, и для бизнеса, и для общества, и для Кремля. Президент, похоже, это осознал и сделал выбор, намереваясь использовать сотрудничество с Западом как инструмент «принуждения» России к рынку и правовому государству.
Кроме того, важными причинами того, что Кремль – по крайней мере на нынешнем этапе – отдает предпочтение внешней политике как теме выборов, является, во-первых, недостаток «историй успеха», прорывов в социально-экономической сфере, точнее, «непродаваемость» стабилизации и определенных успехов в реформах как достижений общественному мнению. Во-вторых – нерешенность «вечных проблем», прежде всего, Чечни и военной реформы.
Именно эти темы, особенно в связи с обострением российско-грузинских отношений, широко обсуждались прошедшей осенью в российских печатных и электронных СМИ.
Власть, бизнес и политика
Бизнес-сообщество играет ключевую роль в выборе стратегии модернизации и промышленной политики в условиях интеграции в глобализирующуюся экономику. Хотя политтехнологи по старинке выстраивают схемы связей исполнительной власти в Кремле и Белом доме с «семьей» и крупнейшими бизнес-группами, в этом сегменте российской политической сцены произошли серьезные изменения. В условиях традиционного выдвижения «своих людей» в исполнительную власть и конкуренции между бизнес-группами за «близость к уху» per se идет борьба по вопросам, оказывающим непосредственное воздействие на интересы деловой элиты. Не в последнюю очередь по вопросу вступления России в ВТО. Мнение, например, банкира С. Пугачева о необходимости отложить вступление в ВТО некоторые политтехнологи объясняют совершенно в духе «дворцовых интриг» конца 90-х гг. – его принадлежностью к «питерскому клану». Однако в действительности такой подход разделяют те российские предприниматели, чьи интересы связаны с развитием отдельных отраслей отечественной промышленности и кто видит в открытии России для западных компаний угрозу для собственного бизнеса (например, в автомобилестроении О. Дерипаска).
Многие обозреватели отмечают, что под влиянием бизнес-элиты изменился сам характер дискуссии по вопросам членства России в ВТО. Несмотря на то, что многие правительственные чиновники и представители отраслевого бизнеса все еще воспринимают вступление в ВТО как самоцель, с резко негативным или резко позитивным к ней отношением, тем не менее, начинает преобладать здравый смысл – главным становится вопрос: что нам может дать членство в этой организации. Вероятно, только после третьего обсуждения доклада рабочей группы по ВТО к концу 2002 – началу 2003 года можно будет более уверенно сказать, как далеко России до ВТО.
Здесь стоит вспомнить и десятилетний юбилей словосочетания «новый русский», отмеченный в средствах массовой информации публикациями с одинаковыми вопросами «куда они подевались?». Как писал поэт, «иных уж нет, иные уже далече». Тысячи людей в малиновых пиджаках, золотых цепях и перстнях в 90-х гг. стали жертвами криминальных «разборок»; многие, спасаясь от коллег по бизнесу и от тюрьмы, перебрались на Запад; недаром лидирующие позиции в иностранных инвестициях в России занимает Кипр, куда и был вывезен российский капитал. Но часть «новых русских» трансформировалась во вполне респектабельных бизнесменов: они выучили английский язык, изменилась их одежда и манеры, но главное, изменился деловой стиль. Этому в немалой степени способствовали последствия для российской экономики дефолта августа 1998 г., частичный выход экономики «из тени».
Кремлю, в свою очередь, до сего времени удавалось в значительной степени придерживаться провозглашенного Путиным принципа «равноудаленности» бизнеса от власти.
Экономический интерес, эффективность и целесообразность приняты как базовые аргументы российской внешней политики, большей части экспертного сообщества, и даже традиционно критически настроенных СМИ. Не принадлежащий к лагерю радикальных реформаторов экономист вице-президент Российской Академии наук академик А. Некипелов считает, что на нынешнем и предстоящем этапах, как переходных, особое значение «имеет не столько поиск годных на все времена решений, сколько создание эффективных механизмов формирования компромиссов по ключевым вопросам развития мировой экономики, взаимодействия государств, их объединений, транснациональных и национальных структур, наконец, граждан разных стран и механизмов, которые максимально гармонизировали бы их интересы».[3]
В свою очередь, журнал «Итоги», комментируя августовскую встречу Путина с северокорейским лидером, подчеркивает, что в отношениях России с Северной Кореей нет никакой благотворительности, а одна из его важнейших целей – экономическое сотрудничество, соединение Транскорейской магистрали с Транссибом.
Практически все СМИ не видят в позиции Москвы в отношении военной операцией в Ираке поддержки режима Саддама Хусейна. «Москва бьется не за Саддама, а за свои экономические интересы в Ираке и за выстраивание новых отношений с США на реально партнерской основе». Проблема «переводится в долларовый эквивалент» — 7 миллиардов, полученных Россией с 1996 г. от торговли в рамках ООНовской программы «нефть в обмен на продовольствие», плюс предложенное в августе соглашение с Ираком о сотрудничестве сроком на 5 лет, оцениваемое в 40 млрд. долл. Еще больший интерес вызывают гарантии участия России в экономическом возрождении Ирака – поставки товаров, разработка нефтяных полей и т. д.
Одно из самых часто употребляемых экспертами и журналистами словосочетаний – «цена вопроса». Цена вопроса – потеряет ли Россия, и сколько, от войны США против Ирака; упадут ли, и насколько, цены на нефть. Оценки разнятся. Часть не видит оснований ожидать падения цен ниже 18-20 долларов за баррель, так как более низкие цены противоречат интересам нефтяного бизнеса самих Соединенных Штатов. В тоже время один из самых рьяных сторонников развития сотрудничества с США, глава компании ЮКОС М. Ходорковский, оценивают падение до 14 долларов за баррель. Что означает провал бюджета-2003, в котором заложена цена в 21,5 долларов за баррель; актуализацию почти было решенной так называемой «проблемы-2003» — пика выплаты процентов по российским внешним долгам; дестабилизацию экономики в год выборов – со всеми вытекающими отсюда внутри- и внешнеполитическими последствиями. Мало кто из политиков и экспертов верит в то, что США будут учитывать интересы России. Бизнесмены же оценивают ситуацию реально и ищут пути избежать потери прибыли.
Сейчас и в обозримой перспективе бизнес-сообщество для Кремля – едва ли не главный внутриполитический ресурс во внешней политике, так как курс Путина на интеграцию с Западом находит самую активную поддержку именно у наиболее успешной и богатой части экономических и финансовых кругов, в частности, у руководства нефтяных и газовых компаний, кровно заинтересованных в практическом развитии анонсированного энергетического партнерства с США и ЕС. Его также поддерживает экономическое крыло правительства и связанная с бизнесом часть бюрократии. Это особенно ярко проявилось во время майского саммита Путин-Буш, а в сентябре – в ходе форума в Хьюстоне.
Российский бизнес становится все более активным фактором и в отношениях России и с ближайшими соседями.
Подвижки на международном «фронте»
В конце лета–осенью произошла своего рода «фокусировка» российской внешней политики. После многочисленных саммитов с западными лидерами, где были закреплены «рамки» и направления взаимодействия с западным сообществом, получены подтверждения активного «re-engagement» России в международные дела и того, что она воспринимается Западом как надежный и долговременный партнер, Кремль сконцентрировался на отношениях с ближайшими соседями, а также на конкретных насущных проблемах, в первую очередь, калининградской. Кроме того, Кремль убедился, что у него, в силу геостратегического положения, есть сильные внешнеполитические козыри. Динамика вполне логична – для проведения эффективной политики в странах СНГ Россия должна быть гарантирована от обвинений в неоимперских намерениях со стороны Запада. Впрочем, в ситуации «плывущих» международных обязательств и формирования коалиций на основе критерия целесообразности, а не «общих ценностей», такие обвинения раздаются все реже.
В то же время Кремль, похоже, окончательно отказался от попыток сохранить СНГ в его первоначальном виде, что вполне соответствует общественным настроениям. Социологические опросы показывают, что лишь 12 % респондентов считают, что идея создания СНГ себя оправдала. В возможность возрождения СССР в прежнем виде верят только 16 %. Однако 76 % считают необходимым «искать новые формы содружества бывших республик СССР».
Поиск новых форм Москва начала с жесткого предложения «определиться» самому близкому своему соседу – Белоруссии. Символично, что позиция Путина была поддержана СМИ, экспертным сообществом и правыми. Президент «решил отказаться от неумной и лживой игры в объединение», «назвал вещи своими именами», обвинил Лукашенко в стремлении создать что-то наподобие СССР (реально белорусский лидер не хочет интеграции). В августе на встрече, которую журналисты охарактеризовали как самую скандальную, Президент предложил Белоруссии войти в состав России не как единое целое, а как восемь областей. График объединения: май 2003 г. – референдум, декабрь – выборы единого парламента, март 2004 – выбор единого президента. Путин обозначил и вариант «похожий на интеграцию в рамках ЕС». Вряд ли, предложив Лукашенко трудный выбор, Путин рассчитывал на то, что он будет стразу принят. Однако точки над i были поставлены. Как считают эксперты, на жесткую позицию Путина повлияли жалобы российских промышленников, которым, вопреки обещаниям, было отказано в участии в приватизации белорусских нефтехимических заводов.
Комментарии в российских СМИ касались преимущественно экономических вопросов и мало кто сомневался в том, что пока Лукашенко у власти, реальной интеграции – будь то в форме единого государства или ЕС – не будет. Впрочем, решающим моментом в интеграционном процессе будет вхождение Белоруссии в рублевую зону, против чего она не возражает. Как будет называться конечный продукт – союзом, федерацией или конфедерацией и кем там будет Лукашенко, другой вопрос.
Одной из серьезных проблем Москвы остается дефицит каналов политического влияния, так как все прошедшие годы Лукашенко рассматривался как единственный политический партнер Кремля.
В аналогичной ситуации Россия может оказаться и в отношениях с Украиной, отказываясь вести разумный диалог с оппозицией, которая просила о встрече с Путиным. Однако масштаб проблем будет существенно больше. Позиции Кучмы ослабевают не только внутри страны, но и на Западе (о чем свидетельствовали обвинения США Украины в продаже оружия Ираку). В 2004 г. президентство Кучмы завершается и наладить контакты с его возможными преемниками необходимо. Тем более, что на Украине высока не только личная популярность Путина, но и нынешняя модель российского политического режима. Озабоченные проблемой передачи власти, украинские политологи оценили заявленное намерение Кучмы вновь ввести парламентско-президентскую республику как шаг назад. При проведении реформ, подчеркивают они, нужна власть, а не дебаты.
Главное внимание в двусторонних отношениях уделяется торгово-экономическим проблемам – прекращению «торговых войн» и завершению создания газового консорциума (с участием Германии), что стало особенно актуальным в связи с замораживанием планов строительства второго газотрубопровода через территорию Белоруссии и Польши.
Действуя путем двусторонних переговоров, осенью Москве удалось приблизить решение одной из сложных стратегических проблем: в конце сентября В. Путин и Г. Алиев подписали документ о делимитации дна Каспия. Сепаратная договоренность с Азербайджаном, вторая, после майского соглашения с Казахстаном о разделе природных ресурсов каспийского шельфа может, как считают эксперты, смягчить позиции Туркмении и Ирана.
Осторожно-негативно были восприняты политической элитой и СМИ жесткие заявления в отношении Грузии, что обусловлено целым рядом причин. Помимо немаловажного и очень болезненного фактора культурной близости и родства российского и грузинского народов, неприятие обострения в российско-грузинских отношениях связано с тем, что его реальные причины имеют мало общего с отношениями двух стран. Прежде всего, это «нерешаемая» проблема Чечни, крайняя слабость политического режима Шеварднадзе и нелюбовь многих в Москве к самому Шеварднадзе, которого обвиняют в главных внешнеполитических просчетах президентства Горбачева и в неспособности сделать Грузию дееспособным государством и надежным партнером. Кроме того, многие политики и СМИ расценили заявление Путина о возможности ударов по базам террористов в Грузии не столько как обращение к Тбилиси, сколько к США – как заявку России на право защищать свои интересы на Кавказе теми же методами, что Вашингтон в Афганистане. Большинство крайне скептически оценили военные возможности проведения операции (что, в свою очередь, вызвало очередной всплеск дискуссии о военной реформе и негативной роли военных в принятии политических решений).
Обострение российско-грузинских отношений вновь вернуло внимание экспертов и СМИ к проблеме участия третьей стороны, и, прежде всего, США и НАТО в урегулировании конфликтов на постсоветском пространстве (на Кавказе и Центральной Азии). Если Председатель СВОП С. Караганов, за неимением у России ресурсов, видит выход в совместной операции в Панкисском ущелье, то вице-спикер Государственной Думы В. Лукин считает, что США «втягиваться» в конфликт с Россией из-за Грузии не будут. В еще более широком плане обсуждается вопрос о степени участия США в конфликтах в Центральной Азии и на Кавказе – российской сфере влияния. Вновь оживилась дискуссия по проблеме особого статуса полу-признанных территорий – «постсоветских беспризорников» — Абхазии, Приднестровья, Нагорного Карабаха, Чечни.
Ни одно из выдвигаемых решений «чеченского вопроса» не идеально, но все они предполагают предоставление Чечне широкой автономии, вплоть до туманного статуса «международной автономии» (как предлагает Р. Хасбулатов). По мнению экспертов, в частности Э. Паина, стабилизировать Чечню можно лишь принципиально отделив главную цель – урегулирование конфликта – от цели получения власти, что невозможно без договоренностей между влиятельными группами в Чечне, даже теми, переговоры с которыми Москва считала для себя неприемлемыми. Необходимо сменить парадигму – «не сохранить в Чечне позор, потерю идеи державности и вертикали власти», подумать о том, чтобы последствия выхода из кризиса не были печальными.
Вместе с тем появились и более реалистичные и проработанные планы урегулирования Чечни (см., например, планы Е. Примакова и Г. Арбатова)
Калининград
При всем различии проблем Чечни и Калиниграда у них есть много общего: нет быстрого «идеального» решения, в обоих случаях встает вопрос особого статуса, обсуждается угроза сецессии и проблема «интернационализации» – участия третьих сторон. Наконец, без их решения будет трудно обеспечить гладкое течение выборов.
Подвижки в позициях Москвы и Брюсселя свидетельствует о том, что компромисс, устраивающий Россию и ЕС будет найден. Проблема виз и транзита, которая в мае была поднята Москвой до уровня «нарушения прав человека», осенью интерпретировалась уже как «техническая проблема», каковой она по сути и является. ЕС со своей стороны предложил ввести упрощенные транзитные документы (УТД), в принципе выразил готовность помочь в строительстве высокоскоростной железнодорожной магистрали через Литву.
Тем не менее, урегулирование транзита не решает калининградской проблемы. Как отмечают обозреватели, радикальные предложения некоторых калининградских политиков отделиться от России могут из экстравагантного пиара превратиться в устойчивые настроения большой части населения. Сецессия региона, образование «Четвертой балтийской республики» дестабилизирует политический баланс не только в балтийском регионе, но и во всей Европе, так как просчитываемый следующий шаг нового образования — просьба к Германии о предоставлении ему той или иной формы протектората (кошмара в духе дежавю для Польши, удара по политическим амбициям Франции и т.п.). Избежать такого развития можно двумя путями: улучшив социально-экономическую ситуацию в Калининградской области и углубляя интеграционные процессы с Евросоюзом. Оба решения невозможны без активного привлечения крупного российского бизнеса.
Ключевым направлением российской внешней политики продолжают оставаться отношения с США. Главная тема внешнеполитической дискуссии в России, как, впрочем, и везде, — краткосрочные и стратегические последствия ставки Соединенных Штатов на одностороннюю стратегию и военную силу.
Парадигма «Power and Weakness», предложенная Р. Каганом в нашумевшей статье в июньском номере «Policy Review» на самом деле уже давно стала ключевой, определяющей позиции российских политиков, аналитиков и журналистов по внешней политике России. Считающие Россию слабой они не видят иного пути, кроме ускоренной интеграции с западным сообществом. Оценивающие Россию как «все же сильную» оптимальным считают выбор самостоятельной внешнеполитической стратегии.
О том, что парадигмы «сила – слабость» и производная от нее «индивидуализм – институционализм» являются определяющими, свидетельствуют и «главные темы» российских СМИ, выносимые крупным шрифтом на обложку. Журнал Профиль — «Одиночное плавание», журнал Эксперт – «Пора стать Сильными. Стоит ли России спешить в ВТО?».
Одна из наиболее болезненных для России тем – силовой фактор. Не в силах сохранять нынешний политический и экономический курс и поддерживать военный потенциал на уровне США и, перестроившись на логику снижения роли силового фактора в международных отношениях в 90-х гг., в начале века Россия, как, впрочем, и Европа, встали перед новым вызовом. Эксперты пока не просчитали последствий, и тем более необходимых действий в ответ на сделанную США ставку на силу и на объективное возрождение роли военной силы в международных отношениях. У подавляющей части политологов этот сдвиг вызывает негативную реакцию как ведущий к дестабилизации. Однако из предлагаемых решений наиболее реалистичны рекомендации СВОП: коалиция с наиболее мощными державами при одновременном а) наращивании хотя бы небольшого, но эффективного потенциала собственной современной военной мощи для решения ограниченных проблем безопасности и б) резком подстегивании военной реформы.
Едва ли не больший, чем ставка на силу, вызов для России представляет курс США на односторонние действия, так как он подрывает основу основ, логику внешней политики Путина на интеграцию в западное сообщество, ставку на институционализацию России в западных структурах. Ставка на односторонность усугубляет неопределенность фактора США и евроатлантического сообщества в будущей архитектуре безопасности.
По сути, запаздывание России в реформах и интеграции в западное сообщество в 90-х гг. привело к тому, что в начале века, наверстывая опоздание, Россия объективно вошла в противофазу с односторонней логикой американской динамики, подстегнутой к тому же трагедией 9 сентября 2001 года, и напротив, частично совпала с европейской динамикой. В силу этого, даже помимо хорошо известных экономических резонов, партнером по интеграции для России на данном этапе становится Европа.
Другое дело, что интеграционные мотивы Европы и России различаются. Объединяясь и укрепляя свои институты, Европа стремится поддержать баланс с США или, по крайней мере, сохранить самое себя. Для России интеграция – способ «удержаться в обойме» ведущих и стимул, инструмент принуждения к внутренним реформам.
Очевидно, что, несмотря на успехи в двусторонних отношениях с европейскими державами, ни интегрироваться в западное сообщество, ни занять в нем сильную позицию Россия не сможет, если на это не будет отмашки Вашингтона. Кроме того, Европа, в том числе в силу своей собственной неспособности определиться, пока не готова рассматривать Россию как надежного союзника в сфере безопасности. И только серьезное сотрудничество с США в борьбе с терроризмом, распространением оружия массового уничтожения, организованной преступностью и другими угрозами 21 века может стать для России инструментом для военно-политического партнерства с Европой.
Одновременно и Москва, и Брюссель, особенно после блицкрига в Афганистане, отдают себе отчет в том, что реально противостоять новым угрозам без Вашингтона в обозримой перспективе невозможно, как нереально и создание новых структур безопасности, необходимость в которых становится все более очевидной в силу углубляющегося кризиса НАТО. На практике Кремль пока избрал политику «в рамках возможного», что проявилось как в подписании в мае, несмотря на жесткую критику внутри страны, договора по СНП, так и осенью – в позиции по Ираку и по расширению НАТО и на саммите Россия — ЕС. В то же время необходимость выдвижения собственных инициативных идей остается.
Новым вызовом для России может стать усматриваемое рядом аналитиков в новой американской стратегии национальной безопасности «внятное приглашение России к более тесному сотрудничеству» с США, «потерявшими доверие к прежним союзникам и партнерам».
Вступая в третий год третьего тысячелетия Россия сохраняет уникальную возможность выбора оптимального пути внутриполитического, экономического и внешнеполитического развития. Тенденции, которые сформируются в 2003 г. в ходе парламентской и президентской избирательных кампаний в России, могут оказать принципиальное влияние на будущую роль России в глобальном мире.
Статья опубликована в англоязычной версии журнала «Россия в глобальной политике» — Russia in Global Affairs.
