С экономической точки зрения время после падения Берлинской стены было благословенным периодом. Многие полагали, что наконец воплотится в жизнь мечта любого специалиста в области политэкономии – начнется непрерывный экономический рост, не знающий инфляции. Казалось, навсегда забыты 1970-е годы с их двумя нефтяными кризисами и «стагфляцией», то есть одновременным существованием безработицы и роста цен. Интересно, что на исходе 1980-х, как и в середине 2000-х годов, многие специалисты заговорили о том, что законы экономической науки больше не действуют.
Но спустя двадцать лет после начала постсоветской эйфории рыночные механизмы дают серьезные сбои и в мире все чаще вспыхивают панические настроения, напоминающие депрессию 1930-х. Наша планета больше не должна жить по принципу латания дыр по мере появления последних, и это касается всех областей. Ускоряющийся ход истории и развитие глобализации могут остановиться, как это уже случалось в начале XX века. Однако в этот раз последствия будут ужасающими. Более согласованные действия основных полюсов нового мира являются срочной и насущной необходимостью. В противном случае вскоре наступит настоящий коллапс.
СИЛА И СЛАБОСТЬ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА
По формальным критериям Европейский союз является очевидным бенефициаром последних двадцати лет. В 1989 году Европейское сообщество, как его тогда называли, состояло из 12 стран. После падения Берлинской стены был совершен самый настоящий и, безусловно, неизбежный рывок в сторону расширения этой организации. Число стран-членов более чем удвоилось, что, впрочем, создало значительные проблемы с точки зрения управляемости.
Существует большая разница между двумя понятиями – многообразием и неоднородностью. Проект Европейского сообщества, которое с подписанием Маастрихтского договора переросло в Европейский союз, как раз и был направлен на формирование единства в многообразии. Создание Евросоюза должно было привести к возникновению нового вида политического образования, которое стало бы примером для остального мира. Несмотря на все недостатки ЕС, есть основания гордиться проделанной работой.
Финансовая помощь, которая выделяется новым членам Европейского союза, значительно превосходит ту, что Европа получила по плану Маршалла после Второй мировой войны. Впрочем, сами эти страны склонны рассматривать это как законную компенсацию. За исключением бывшей Югославии посткоммунистический переходный период прошел достаточно гладко. Несомненным успехом стало введение единой европейской валюты. Европейский центральный банк (ЕЦБ) проделал великолепную работу, что бы ни говорили политики, всегда готовые променять обилие денежных средств на структурные реформы, или, выражаясь простым языком, отойти, чтобы дальше прыгнуть.
Тем не менее Евросоюз в том виде, в каком он существует сегодня, имеет два существенных недостатка, тесно связанных между собой. Первый связан с культурным аспектом. Когда многообразие граничит с неоднородностью, под угрозу ставится единство. Зачастую создается впечатление, что страны – основатели Европейского союза забыли о своих первоначальных целях, а новые члены ЕС в основном руководствуются узконациональными интересами, далекими от идеалов Жана Монне.
Другой недостаток Евросоюза – институциональная структура. После подписания Маастрихтского договора необходимая реформа руководящих институтов Европейского союза не была доведена до конца. Неудача референдума во Франции в 2005-м не позволила принять Конституцию для Европы, да и так называемый Лисабонский договор, содержащий в себе основные положения провалившейся европейской Конституции, проходит с большим трудом.
Таким образом, сегодня ЕС оказался в парадоксальной ситуации. С одной стороны, процесс реформирования зашел в тупик на всей территории Евросоюза. В особенности это верно в отношении его новых членов: Польши, Румынии и Чешской Республики, где наблюдается наиболее скептическое отношение к проекту Конституции. С другой стороны, продолжаются спекуляции вокруг принятия в ЕС новых крупных стран, таких, к примеру, как Турция (переговоры ведутся с 2005 года) или Украина. В отношении обоих этих государств основную роль играют скрытые геополитические мотивы, чуждые самой идее Европейского союза.
Стоит вспомнить и о Североатлантическом альянсе. В 1990-м объединение Германии и ее вхождение как единой страны в НАТО справедливо расценивалось как триумф западной дипломатии и явный признак поражения Советского Союза. Однако очень скоро встал вопрос о будущем самой организации, особенно в контексте ее отношений с Россией. После того как альянс чуть было не завяз в гражданской войне в Югославии, он, казалось, наконец-то нашел новое призвание после 11 сентября 2001 года, став важнейшим военно-политическим инструментом в регионах, которые в эпоху существования СССР называли «за пределами зоны». Исходя из нового предназначения НАТО, Франция усилила свое присутствие в Афганистане, а американцы, к большому недовольству России, нашли оправдание своему решению о развертывании элементов системы противоракетной обороны в Польше и Чешской Республике, официально направленных против Ирана.
В фундаментальном плане проблема, вставшая в самом начале европейского строительства и связанная с исключением из сферы деятельности Евросоюза военно-политических вопросов, все еще остается нерешенной: Общая внешняя политика и политика безопасности, предусмотренная Маастрихтским договором, до сих пор находится в зачаточном состоянии. Соединенные Штаты более чем когда-либо рассматривают НАТО в качестве ключевого инструмента своего влияния в Европе, которая с этой точки зрения включает в себя, разумеется, Турцию, а также – потенциально – Украину и Грузию. Приняв решение вернуться в военные структуры НАТО и, таким образом, порвав с традицией, унаследованной от генерала Шарля де Голля, президент Николя Саркози стремится воплотить в реальность идею об «общеевропейской обороне».
Трудность, однако, состоит в том, что в начале XXI столетия неопределенность самих концепций единой Европы и Североатлантического альянса только возросла. Сможет ли ЕС в будущем продолжить свое существование, если европейцы по-прежнему не будут его ценить? Иными словами, имеет ли идея Европейского союза какой-либо смысл при отсутствии минимального европейского патриотизма либо общей гордости за то, чтЧ мы вместе строим? Североатлантический альянс все-таки сохранился, несмотря на исчезновение советской военной угрозы, стоявшей у истоков его создания, однако сегодня авторитет США в значительной степени утрачен в сравнении с эйфорией начала 1990-х годов.
Не стоит преувеличивать долговременные последствия ухудшения имиджа Америки при Джордже Буше, преемник которого, вероятно, будет осуществлять более разумную и умелую политику. Но подлинная проблема носит объективный характер, она связана с формированием многополярного мира и развитием новых форм сотрудничества, которые должны реализовываться в отношениях между центрами новой системы. Говоря о необходимости заключения европейского договора о коллективной безопасности, Дмитрий Медведев по-своему поднял этот вопрос. На Западе же даже не хотят признавать существование проблемы.
РОССИЯ МЕЖДУ ГОРБАЧЕВЫМ И МЕДВЕДЕВЫМ
Вполне очевидно, что в минувшую эпоху особое внимание привлекала судьба России. Примечательно, но отнюдь не удивительно, что на Западе о периоде президентства Бориса Ельцина сохранили более хорошие воспоминания, чем в самой России. Для Запада, по крайней мере для идеологов западного строя, Ельцин был человеком, похоронившим Советский Союз (это правда) и убежденным поборником демократии (что весьма наивно). Что же до россиян, то у подавляющего большинства, напротив, сохранился в памяти образ человека, который довел страну, прежде вызывавшую страх и уважение, до упадка, а затем позволил установиться и расцвести анархии (которую на Западе называли «демократией»).
Фактически в середине 1990-х серьезно стоял вопрос о выживании Российской Федерации как государства. Гипотеза, согласно которой Россия может вернуться к границам Великого княжества Московского, казалась весьма правдоподобной. В то же время уровень жизни почти всего населения продолжал падать. Система образования, одно из немногих несомненных советских достижений, разрушалась. Пенсионеры и больные были брошены на произвол судьбы. Неудивительно, что в этих условиях россияне хотели видеть у руля человека сильного, способного вернуть России авторитет и улучшить условия жизни населения. После нескольких неудачных попыток найти преемника Борис Ельцин останавливает свой выбор на никому не известном выходце из рядов КГБ Владимире Путине, с которым он заключает соглашение, позволившее укрыться как ему, так и его «семье» от любопытных взглядов.
И вновь примечательно, но неудивительно, что в России и на Западе по-разному оценивают выбор, сделанный Ельциным: россияне и по сей день испытывают по отношению к Путину признательность и демонстрируют ему лояльность, в то время как на Западе его считают человеком, похоронившим демократию и ностальгирующим по советским временам.
Несомненно, Владимиру Путину сопутствовала удача. Во-первых, его приметили прежний президент или, по крайней мере, его окружение. Во-вторых, оба срока президентства проходили на фоне десятикратного увеличения мировых цен на нефть. Позволю себе провести параллель и сказать, что в экономическом плане Путину повезло примерно так же, как Биллу Клинтону в период между 1993 и 2000 годами. Согласно прогнозам, которые эксперты делали в 2000-м, при ценах на нефть ниже 15 долларов за баррель Российское государство оказывалось абсолютно неспособным обеспечить даже минимальный бюджет, и риск такого развития событий в те времена представлялся вполне реальным. Когда же Владимир Путин покинул Кремль весной 2008 года, цена на нефть колебалась в районе 150 долларов за баррель.
За восемь лет этот сильный политический деятель сумел восстановить порядок, чего и ждал от него народ. Он создал условия для реального экономического развития, призвал к порядку олигархов, переставших видеть разницу между бизнесом и политикой, и вернул стране достоинство, которого той так не хватало со времен ухода Горбачёва, проводя жесткую, но в целом умеренную внешнюю политику. Можно сказать, что Путин пошел по стопам генерала де Голля, выбрав в качестве приоритета независимость страны. Особенно это проявлялось в сфере экономики, поскольку Владимир Путин не позволил иностранному капиталу взять под контроль природные ресурсы – основу национального богатства.
В конце советского периода можно было задаваться вопросом о том, как лучше проводить реформы. Михаил Горбачёв – больше из слабости, чем на основе расчетов, – выбрал путь невмешательства и вседозволенности, что привело к развалу Коммунистической партии, к его собственной отставке и к последующим ошибкам ельцинского периода. Президент Путин скорее действовал в соответствии с китайским методом реформирования с позиции силы. В результате Россия вновь вернулась на мировую политическую сцену.
Безусловно, в России остается много ужасающих проблем. Численность населения продолжает уменьшаться, средняя продолжительность жизни мужчин все еще не превышает шестидесяти лет. В стране имеет место шокирующее неравенство в уровне жизни. Восточная Сибирь, территория которой составляет около 10 миллионов кв. км, практически не заселена: здесь проживает менее 30 миллионов человек. К сожалению, для тех, кого эта проблема действительно волнует, не существует волшебных путей ее решения. Совершенно очевидно, однако, что способность находить такие пути будет во многом определять роль России в XXI веке как на евразийском континенте, так и за его пределами.
В течение 2008-го, ставшего годом президентских выборов, пришлось еще раз наблюдать, насколько необъективной бывает позиция западных идеологов. Владимир Путин находился на пике своей популярности, и ему ничего не стоило добиться внесения поправок в Конституцию, которые позволили бы ему переизбраться на третий срок. Надо ли напоминать, что ныне действующая Конституция Французской Республики в течение полувека не ограничивала число президентских сроков, и нужно было сильно постараться, чтобы найти во Франции правозащитников, подвергших критике изменение Основного закона Алжира, позволяющее Абдельазизу Бутефлике оставаться у власти. Действия же Путина предсказать было нетрудно – ведь он делает то, что говорит.
Нет ничего проще, чем осыпаЂть руководителей упреками, но Путин как президент заслуживает большего, чем вульгарные нападки. Скорее всего, этот государственный деятель, отдавая себе отчет в том, что он уже стал исторической фигурой, невольно следует заповедям Наполеона и ориентируется на два варианта развития событий. Если в дальнейшем станет понятно, что Дмитрий Медведев способен продолжать его дело по модернизации России и расширению политических контактов, бывший президент может решить, что пришло время посвятить себя другим делам. Если же что-то пойдет не так, вполне вероятно, что Путин вновь займет президентское кресло. Не исключены и другие сценарии, например появление и постепенное усиление соперничества между Путиным и Медведевым, что, безусловно, отвечало бы человеческой природе. Поэтому не стоит заниматься спекуляциями, а вместо этого надо посмотреть на ситуацию по возможности непредвзято.
Дмитрий Медведев демонстрирует преемственность во всех областях, в частности во внешней политике. Политический стиль Медведева менее груб, чем у его предшественника и наставника, и, вероятно, он более открыт к диалогу. Россию часто упрекают, и не без оснований, в определенной неспособности делать конструктивные предложения. Но теперь Медведев предлагает заключить новый европейский договор о коллективной безопасности. Слишком часто забывают о том, что, как сказал Генри Киссинджер, «абсолютная безопасность одной страны означает абсолютное отсутствие безопасности для других стран». Мирное объединение Германии не стало бы возможным без соглашения между крупными заинтересованными державами. И, напротив, драма распада Югославии после краха СССР во многом связана с тем, что обретение независимости Словенией и Хорватией происходило в одностороннем порядке.
До сих пор преобладает мнение, согласно которому желания одной страны получить право на вступление в НАТО или ее желания разместить ракеты на своей территории вполне достаточно. На самом деле пришло время взять на вооружение иную концепцию, основанную на интересах многих сторон. Коль скоро мир стал многополярным, а его неоднородность является свершившимся фактом, нужно незамедлительно вспомнить о преимуществах многосторонней дипломатии и международных договорах, подобных Хельсинкским соглашениям 1975 года либо договорам о сокращении вооружений, заключенным еще во времена существования СССР. В тот период мир приобрел опыт «управляемости», и было бы неправильно предать его забвению. Такой важный вопрос, как энергетическая безопасность, также следовало бы решать на основе подобных подходов.
В ПОИСКАХ УПРАВЛЯЕМОСТИ
XX век был ознаменован падением империй. Распалась Османская империя, исчезли империи в Центральной Европе, европейские колониальные империи и, наконец, Российская империя. В то время как большинство империй угасали постепенно, российская рухнула в одночасье, подобно башням-близнецам в Нью-Йорке, что повлекло за собой нарушение всего мироустройства в глобальном масштабе.
Получив независимость в прошлом столетии, бывшие колонии превратились, как правило, в авторитарные, а иногда даже тоталитарные режимы (здесь достойным внимания исключением является Индия). Подобные режимы изначально опирались на смесь национализма и марксизма, то есть на идеологии, возникшие и развившиеся в Европе в XIX веке. Лишь в конце XX столетия появились политические режимы и группы, источником вдохновения для которых стали неевропейские идеологии. Они придерживаются революционных взглядов, которые выражаются во враждебности по отношению не только к Западу, но и к другим государствам. В этих условиях Россия и Китай также ощущают угрозу своей безопасности.
Советский Союз, у которого искали поддержки множество только что получивших независимость государств, рухнул вследствие неспособности адаптироваться к революции в области информационных технологий и средств коммуникации, развитие которых тоже является базовой причиной новой волны глобализации. Глобализация неожиданно нахлынула в конце 1990-х, к чему не были готовы ни многие капиталисты, ни большинство руководителей государств. Однако миф о грядущем «конце истории» оказался несостоятельным.
Глобализация не упразднила ни идеологические разногласия, ни экономические кризисы. В целом государства должны признать неоднородность стабильных политических режимов, что лучше бесчисленного количества «квазигосударств», то есть территорий, которыми никто не управляет или управляет плохо. Однако политические режимы (при всей их неоднородности) не должны скатываться к империализму либо революционным устремлениям. Такая тенденция в сочетании с естественными механизмами международных отношений, основанными на мощи отдельных государств, объясняет возникновение нового многополярного, многообразного и глобального мироустройства. Эта система вполне жизнеспособна, но потенциально неустойчива. В каждой неоднородной политической группировке может произойти раскол, что грозит появлением враждебных коалиций и, как следствие, может привести к войнам или к другим нежелательным последствиям в масштабах планеты. Именно поэтому мы постоянно говорим о проблеме «управляемости».
С этой точки зрения итоги двух десятилетий, прошедших после падения коммунистических режимов в Европе, трудно назвать положительными. Очевидно ухудшение обстановки на большей части Ближневосточного региона (в широком смысле). Ситуация в Европе также вряд ли может быть расценена как удовлетворительная. Драматизм ситуации, связанной с разделением Югославии, во многом объясняется односторонним характером принятия политических решений, в частности одностороннего признания независимости Словении и Хорватии, а затем Косово. Решение о начале военных действий против режима Милошевича в 1999 году было принято без участия ООН. Начатая в 2003-м иракская война также велась за рамками международного права. В целом основополагающий принцип, согласно которому любая крупная проблема должна решаться с учетом всего комплекса региональных факторов, соблюдается крайне редко. Северная Корея в этом отношении представляет собой любопытное исключение. Однако Соединенным Штатам пока не удалось добиться чего-то подобного в отношениях с Ираном.
Многосторонний характер международных отношений отодвинут на второй план. Ограниченный, но реальный опыт контроля над вооружениями и создания системы коллективной безопасности (СБСЕ, ставшее ОБСЕ) времен холодной войны в значительной степени забыт, хотя сама их суть могла бы сегодня быть очень полезной. Правовая основа для борьбы с распространением ядерного оружия весьма эфемерна. Проблемы экологии и здравоохранения, которые касаются всего человечества, не решаются на должном уровне. В экономическом плане методы управления не адаптированы ни к условиям экономического роста, ни к взаимозависимости национальных экономик. Примерами тому – буксующий процесс многосторонних переговоров в области мировой торговли, отсутствие какой-либо правовой базы в области инвестиций, недостаточная согласованность денежно-кредитной политики.
На протяжении полувека Европейский союз идет по трудному, но приносящему плоды пути разделения суверенитета. Примечательно, что такие страны, как Германия и Франция, решительно вступили на этот путь. В современном мире продолжение процессов глобализации и сохранение ее преимуществ возможны только при условии, что крупные державы призна Ђют принцип совместной ответственности за решение глобальных проблем, то есть принцип разделения суверенитета. Поведение Соединенных Штатов, а также крупных центров международной системы – Индии, Китая, России, напротив, показывает, насколько Евросоюз, несмотря на все его недостатки в области «управляемости», идет впереди.
Таким образом, мы очертили круг проблем, выступающих на первый план в XXI веке. Те государства, которым чужды революционные методы, должны понимать, что пришло время неотлагательной реорганизации мироустройства для правильного решения этих проблем, не забывая о том, что «правильное» означает и «справедливое».
Жителям планеты, не подверженным влиянию каких-либо доктрин, зачастую кажется, что они живут в мире, которым никто не управляет, что поезд остался без машиниста. Неправильно утверждать, что роль государства в современных условиях исчезает. Как раз наоборот. Однако эта роль должна быть пересмотрена в результате совместной работы экономических операторов и специалистов в области экономики. БЧльшая часть международных институтов уходят корнями в начало ХХ столетия, и с тех пор их сущность не слишком изменилась, а относительно новые учреждения, например «Большая восьмерка», уже успели закостенеть.
Нелегко заглянуть в будущее и предсказать ход истории в XXI веке, так же как сто лет назад было трудно предвидеть мировые войны и их последствия или же появление Интернета. С уверенностью можно утверждать лишь одно: без срочного и быстрого реформирования системы глобального управления в будущем возможны и даже весьма вероятны огромные потрясения мирового масштаба.
