Нет сомнений в том, что падение Берлинской стены в 1989 году и распад Советского Союза двумя годами позже стали наиболее значительными мировыми событиями второй половины прошлого века. В частности, они оказали огромное воздействие на социально-экономические и политические перемены в Китайской Народной Республике и ряде других стран Восточной Азии.
КИТАЙ: КОНЕЦ СПОРА О ПЛАНЕ И РЫНКЕ
Реформы и политика открытости в Китае, по сути, имели внутренние причины и мало опирались на международный опыт. КНР провозгласила стратегию отхода от сталинизма (или маоизма – его китайской разновидности) в конце 1970-х, то есть за много лет до того, как деградация советской социально-экономической системы стала очевидной.
Яростные дебаты о стратегии реформ и экономической модели, которые отражались и в политической борьбе, бурлили все 1980-е. Тот факт, что плановая (командная) экономика нежизнеспособна и рынку следует позволить играть определенную роль в координации экономической деятельности, не подлежал сомнению. Но правящая элита и общество разделились по вопросу о цели преобразований. Должна ли желаемая система представлять собой плановую экономику при вспомогательной роли рынка или рыночную экономику при вспомогательной роли планирования?
Падение Берлинской стены и распад СССР положили конец этим спорам. Главный вопрос первого десятилетия китайских реформ – насколько жизнеспособна, трансформируема и устойчива плановая экономика – был закрыт, все доводы в пользу командного хозяйства утратили убедительность. Не случайно в 1992–1993 годах Коммунистическая партия Китая отказалась от плановой экономики, введя понятие рынка в партийную программу и Конституцию КНР. Такой сдвиг был тем более неожиданным, что после трагических событий 1989-го в Китае резко усилились антирыночные настроения и критика капиталистической экономической системы.
Подобный поворот объясним, поскольку в том, что касается системного строительства и развития, Советский Союз служил Китайской Народной Республике образцом для подражания даже после политического разрыва в 1960-х годах. Экономическая модель, существовавшая в Китае с 1949 по 1978-й, копировала советское устройство. И ничто не могло больше повлиять на китайский менталитет, чем крах учителя – СССР.
После осуждения плановой и введения рыночной экономики КНР быстро отказалась от двойной системы ценообразования. В середине 1990-х годов рыночным путем определялось уже большинство цен на товары и услуги. Началась приватизация – сначала в форме кооперативов, затем она распространилась на малые и средние государственные предприятия, подчиненные округам и префектурам, и, наконец, на крупные государственные предприятия, подчиненные более высоким властным структурам.
Фундаментально изменилась структура собственности. Доля частного сектора в ВНП, измеряемая в объемах продукции, выросла с 0,9 % в 1978-м до 24,2 % в 1996-м и 65 % в 2006 году. Курс на вхождение в мировую экономику, осторожно начатый в 1980-х, получил мощный импульс в следующем десятилетии, и Пекин смог договориться с крупнейшими экономическими державами о вступлении в ВТО (2002). Вследствие этого интеграция в мировую экономику оказалась более стремительной, чем у любой другой страны, и принесла куда больше выгод, чем можно было себе представить.
Переход к рыночной экономике стал вехой не только экономического, но и политического развития. Сталинизм перестал быть определяющей линией, поскольку рыночная экономика с ним просто не сочеталась. При этом Китай в идеологическом плане отличался от таких развитых государств, как США, Великобритания и другие страны Западной Европы. То есть КНР не могла ориентироваться на них в качестве образцов для подражания, хотя изучала и приспосабливала к своим условиям отдельные полезные аспекты их практики.
Споры о том, существует ли так называемая «китайская модель развития», идут давно, аргументы есть как за, так и против. Но невозможно отрицать, что развитие Китая действительно начало приобретать особый характер. И до некоторой степени это является побочным продуктом мирной революции в Европе.
КОНЕЦ РАДИКАЛИЗМА В ПРОВЕДЕНИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕФОРМ
Экономические уроки, преподанные крахом европейского социализма и СССР, были совершенно ясны, однако в политическом плане единства взглядов на то, что произошло, в Китае не было.
Одна школа аналитиков считала, что политическая система Советского Союза не рухнула бы, не начни Горбачёв реформы. Другое направление мысли доказывало, что обвал случился именно потому, что реформы запоздали и проводились далеко не лучшим образом. Первая оценка доминировала в начале 1990-х годов, когда еще был силен шок от политических волнений в Пекине в 1989-м. Доводы приверженцев второго взгляда были менее заметны, но всегда присутствовали, в частности, потому, что разные варианты политических реформ Китай стал изучать с конца 1970-х годов.
Общая проблема КНР (до 1978-го) и СССР заключалась в том, что, во-первых, отсутствовала упорядоченная преемственность и, во-вторых, власть была чересчур сосредоточена в руках одного-единственного лидера. В начале 1980-х годов Дэн Сяопин, архитектор политики реформ и открытости, представил программу институционализации передачи власти. Он инициировал уход в отставку ветеранов революции, находившихся у власти с момента создания Китайской Народной Республики (1949). По карьерной лестнице начали подниматься более молодые, при этом они знали, что их власть тоже не будет бесконечной и со временем ее придется передать следующему поколению.
Последствия культа личности Мао Цзэдуна в Китае были столь же трагическими и болезненными, как и культа личности Сталина в Советском Союзе. Поэтому Дэн Сяопин и его соратники приложили большие усилия для выстраивания института коллективного руководства. Власть должна была разделяться между группой руководителей, чтобы в определенной степени ограничивать влияние одного-единственного лидера.
Поспешная передача власти в СССР от умирающего Брежнева к умирающему Андропову, затем умирающему Черненко, а потом к относительно молодому и не очень опытному Горбачёву убедила Пекин в правильности урока, который страна извлекла из собственного неудачного опыта с преемственностью при Мао. Поэтому институт, обеспечивающий упорядоченную преемственность, стал главным приоритетом политических реформ.
В 1997-м несколько членов Постоянного комитета Политбюро старше 70 лет вышли на пенсию, в 2002 году за ними последовали большинство их ровесников. Высшая власть мирно перешла к младшему поколению, процесс ротации продолжается. Наверняка семь из нынешних девяти членов покинут свои посты в 2012-м. Так что преемственность стала в КНР нормой, что было трудно представить себе еще в середине прошлого десятилетия.
Перестройкой и гласностью в СССР руководил Горбачёв, и только он один. Успех или провал зависел от единственного верховного лидера. Для наблюдателей в Китае подобная ситуация выглядела просто-таки пугающе. Китайцев особенно шокировало то, что Коммунистическая партия целиком пребывала в апатии, когда Ельцин объявил о роспуске КПСС, а Горбачёв затем признал упразднение Советского Союза. В КНР это истолковали как результат того, что рядовые члены партии не играли никакой роли в политическом процессе. Следовательно, необходимо было срочно снизить уровень концентрации власти в одних руках и добиться активного участия рядовых членов Коммунистической партии Китая (КПК) в процессе принятия решений, чтобы они были кровно заинтересованы в существовании партии. Для Китая это стало животрепещущей проблемой. Разговоры о совершенствовании внутрипартийной демократии ведутся с 1990-х годов. Но для ее обеспечения на практике создано недостаточно конкретных институтов, то есть этот аспект осмысления советского опыта остается актуальным.
Другой вопрос – насколько открытой должна быть партия по отношению к государству и обществу. В 1980-х среди китайского руководства преобладало ощущение того, что КПК слишком тесно переплетена с государством, заместила его собой и выродилась в бюрократию. Обсуждалась необходимость разделения функций, чтобы партия могла политически руководить государством, а оно сосредоточилось бы на исполнении и администрировании. Тогда же были предприняты немалые усилия для того, чтобы отделить партийную структуру от государственной.
Однако события-1989 в Пекине и исчезновение социалистических стран в Европе встревожили китайские власти. Распространена была точка зрения, что слишком быстрая передача существенной части власти от партии государству, осуществленная Горбачёвым, радикально и необратимо ослабила партию. В результате некогда жаркие дискуссии об отделении КПК от государства сошли на нет. Более того, с 1990-х наблюдается тенденция к усилению партийного контроля над государством.
Но Коммунистическая партия Китая была забюрократизирована не меньше, чем КПСС, и потребность в реформах представляется не менее насущной. Советский опыт смутил правящий класс, но вопрос о том, как обеспечить боЂльшую открытость и эффективность КПК, по-прежнему открыт.
РАЗРЯДКА НАПРЯЖЕННОСТИ В АЗИИ
Падение Берлинской стены и распад Советского Союза повлияли на политико-экономическое развитие не только КНР, но и других государств и регионов Восточной Азии, например Южной Кореи и Тайваня. Не случайно именно конец 1980-х годов стал там временем начала демократизации, а основные преобразования были осуществлены в следующем десятилетии. Их механизм отличался от того, который имел место в Китае. Если в Пекине инициатором перемен выступила правящая элита, которая сделала выводы из провала бывших советских товарищей, то Сеулу и Тайбэю демократическую повестку дня формулировали и даже навязывали Соединенные Штаты.
В период холодной войны Вашингтон брал в союзники любого, кто был настроен против Москвы, сколь бы авторитарным ни был соответствующий режим. США не вмешивались во внутреннюю политику этих стран, если это могло разгневать правителей и побудить их переметнуться на другую сторону. Аналогичным образом поступал и СССР: по своей идеологии он осуждал капитализм и феодализм, но был готов к альянсам с капиталистическими и даже феодальными государствами, лишь бы они разделяли его неприязнь к Соединенным Штатам.
Когда противостояние закончилось, Вашингтон получил возможность требовать от своих союзников демократизации, чего не случалось раньше. В 1988-м военный режим в Южной Корее организовал первые свободные президентские выборы со времен захвата власти генералом Пак Чжон Хи (1961). На Тайване многолетний диктатор Цзян Цзинго тогда же впервые разрешил оппозицию – Демократическую прогрессивную партию. В конце 1980-х годов и в Южной Корее, и на Тайване были сняты ограничения на свободу слова, а в конце 1990-х (1998-й и 2000-й соответственно) в результате свободных выборов сменились правящие партии.
В начале 1990-х годов случилась третья с 1949-го волна установления или восстановления Китаем официальных связей со многими странами, прежде всего с соседями – Вьетнамом, Индонезией, Сингапуром, Южной Кореей, а также с Израилем, Намибией, Саудовской Аравией, Южной Африкой. Все это не было бы возможно без перемен в Европе. Например, из-за распада СССР Вьетнаму пришлось отказаться от агрессии в Юго-Восточной Азии, что проложило путь для восстановления официальных связей между Ханоем и Пекином. А КНДР по той же причине утратила возможность вторжения в Южную Корею. Даже отношения между Индией и Китаем улучшились с конца 1980-х годов, когда Михаил Горбачёв и китайское руководство приступили к нормализации связей. При поддержке Советского Союза Индия десятилетиями была антагонистом Китая. Когда советский фактор исчез, Дели и Пекин начали взаимодействовать.
Вообще, с точки зрения КНР, падение Берлинской стены и распад Советского Союза, прекращение ожесточенной холодной войны заметно укрепили международную безопасность. Стал ли в итоге мир в целом более безопасным – это другой вопрос, поскольку возникла угроза нового разрушительного экстремизма. Но многие прежние угрозы ушли в прошлое, что особенно заметно именно в Восточной Азии.
В результате перемен перестал преобладать подход, связанный с разделом мира по идеологическому признаку, будь то коммунизм, национализм или либерализм. Самой мощной движущей силой формирования международных отношений стало содействие экономическим интересам и расширение торговли между странами. Это помогло многим государствам Азии забыть об идеологических расхождениях и заняться налаживанием экономического сотрудничества. Более того, в силу внутренних изменений во многих странах и регионах идеологические расхождения заметно ослабли. Так что, даже если напряженность, вызванная идеологиями, еще существует, ее остроту нельзя сравнивать с тем, что было до 1980-х.
МИРНОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Большое влияние на Восточную Азию оказал и еще окажет тот факт, что драматические перемены в Европе и СССР имели мирный характер. Особенно важную пищу для размышлений это дало Китаю и Корее, двум странам, перед которыми стоят проблемы национального воссоединения.
До тех пор мало кто мог вообразить, что смена режима, распад единого или воссоединение разделенного государства возможны ненасильственным путем: подобные катаклизмы неизменно сопровождались массовым насилием, кровопролитием и человеческими жертвами. Трансформация в Европе вписала обнадеживающую страницу в историю человечества. Уникальность этих событий была еще отчетливее осознана в дальнейшем, когда войны на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке подтвердили, как легко государства скатываются к насилию в отношениях друг с другом.
Трудно оценить, насколько Китай и Корея усвоили великое наследие этих мирных процессов. В 2005 году КПК и ее бывший враг Гоминьдан достигли примирения после десятилетий антагонизма. Это значительно снизило напряженность в районе Тайваньского пролива. С конца 1990-х начали взаимодействовать Южная и Северная Корея. Хотя степень примирения между ними несравнима со сближением КНР и Тайваня, атмосфера на Корейском полуострове улучшилась. То, что у этих отколовшихся друг от друга стран появился хотя бы шанс на разрешение проблем, отчасти можно считать результатом европейских событий.
Информационная среда в начале 1990-х годов была совсем иной, чем сейчас. Телевидение в Китае только начинало повсеместно распространяться, Интернет не был общедоступным. Поэтому лишь относительно небольшая часть населения была по-настоящему в курсе происходившего в Европе, глубоко размышляла о событиях там. Тем не менее для образованных китайцев, родившихся раньше середины 1970-х, перемены в Европе и СССР стали переломным моментом. Те же, кто не застал прежнюю эпоху в сознательном возрасте, не способны в полной мере оценить масштаб происшедшего. 20 лет спустя все меньше людей сохраняют яркие воспоминания о том времени, падает интерес к его изучению. Но великое наследие перемен рубежа 1990-х годов не должно быть забыто, – тем выше ценность научных работ, посвященных этому периоду.
В данной статье представлены личные взгляды и наблюдения автора. Они не обязательно отражают позицию его организации.
