Россия в глобальной политике

Журнал «Россия в глобальной политике» совместно с Центром комплексных европейских и международных исследований НИУ «Высшая школа экономики» начинает публикацию серии статей об изменениях на международной арене, связанных с пандемией COVID-19. Первая статья посвящена новому позиционированию Китая в мировой политике.

Китайское правительство в полной мере осознало опасность охватывавшей страну эпидемии коронавируса около 20 января 2020 г. и тогда же перешло к политике общенациональной мобилизации в борьбе с эпидемией. С конца января до начала марта внешнеполитические вопросы отошли для китайского руководства на второй план. В этот период китайская дипломатия решала весьма скромные задачи. Она была нацелена, прежде всего, на получение максимальной политической и материальной поддержки в преодолении кризиса.

По всему миру и с мобилизацией всех возможных каналов происходила скупка необходимого медицинского оборудования, лекарств и материалов – крупные партии медицинских масок закупались даже в таких неожиданных местах, как Туркменистан. От мировых лидеров были получены выражения сочувствия и поддержки ведущейся Китаем борьбы.

Начав первым среди крупных государств выход из острой фазы пандемии в марте 2020 г., Китай попытался максимально использовать свои преимущества. Это и накопленный опыт в борьбе с заболеванием, и огромные, дополнительно мобилизованные за начало года мощности по производству медицинского оборудования, лекарств и материалов, и сохраняющиеся по-прежнему значительные экономические возможности.

Падение ВВП КНР в первом квартале 2020 г. составило 6,8%, но в Китае уже начинается экономическое восстановление и, вполне возможно, что его экономические потери будут меньшими, чем у других крупных экономик. Таким образом, возможности страны по продвижению своего экономического влияния могут даже вырасти.

Такие перспективы уже вызывают определённую обеспокоенность в США и ЕС, судя по публикациям об усилении угрозы китайской «долговой ловушки» для развивающихся стран, экономика которых будет восстанавливаться после эпидемии. Предполагается, что набравшие китайских кредитов развивающиеся страны (долги только африканских экономик составляют 143 млрд долларов) будут вынуждены теперь добиваться их реструктуризации – на китайских условиях.

Китайская внешнеполитическая реакция на коронавирусный кризис после того, как эпидемия в КНР начала спадать, развивалась по трём основным направлениям:

• продвижение международного сотрудничества по борьбе с коронавирусом с демонстрацией китайского лидерства в данном вопросе;
• пропаганда китайских практик в борьбе с пандемией и экономическим кризисом с последующим переходом к пропаганде китайской политической системы в целом;
• жёсткое реагирование на критику политических шагов КНР в связи с эпидемией.

Все эти три направления китайской политики объективно вели Китай к углублению противоречий с ведущими странами Запада (с Соединёнными Штатам, Великобританией, Францией, отчасти Германией), напрямую бросая вызов авторитету их руководства и их роли в мировой и европейской политике.

В марте-апреле Китай занялся оказанием поддержки пострадавшим странам по всему миру. Значительные объёмы помощи распределялись с учётом приоритетов китайской внешней политики, но предпринималась попытка охватить по возможности широкий круг стран. Важными её получателями стали ключевые военно-политические партнёры Китая – Россия и Пакистан. В Европе значительная помощь предоставлялась Италии, Сербии, Испании, Венгрии, Нидерландам, Чехии – странам, руководство которых особенно активно развивало сотрудничество с КНР в предыдущие годы.

Широкий резонанс в китайских и международных СМИ получил жест сербского президента Александра Вучича, который в ходе церемонии приветствия прибывшей в страну группы китайских медицинских экспертов поцеловал китайский флаг. Большая помощь оказывается странам Африки и отдельным государствам АСЕАН. Группы китайских медиков были направлены в Иран и Ирак, во Францию высланы аппараты ИВЛ. Китайские сообщества также приняли активное участие в борьбе с пандемией в странах проживания.  

В сфере пропаганды правительство КНР, как и правительства других стран, затронутых COVID-19, решало задачу оправдания перед собственным обществом за понесённые потери. Задача решалась вполне очевидным образом – за счёт подчёркивания китайских успехов в борьбе с пандемией на позднем её этапе, особенно на фоне предполагаемых просчётов других стран. Подобную пропаганду китайцам не удалось удержать внутри страны – она транслировалась через каналы иновещания и аккаунты китайских посольств в социальных сетях. Китайское самовосхваление наносило прямой удар по правительствам США и крупнейших держав Евросоюза, которые, во-первых, не смогли продемонстрировать существенные успехи в борьбе с эпидемией в собственных странах и, во-вторых, не встали во главе эффективных международных усилий по борьбе с вирусом.

Ответ не заставил себя долго ждать. Он оказался масштабным и многообразным по формам. Он включал в себя, помимо прочего, множество невиданно враждебных и зачастую конспирологических публикаций (вплоть до комментариев на вполне уважаемых площадках о том, что Си Цзиньпин, возможно, специально устроил эпидемию). Китайская помощь стала описываться как циничная «дипломатия масок», нацеленная на расширение сферы влияния.

«Новый стиль» китайской внешней политики, когда поведение отдельных работников китайских посольств в социальных сетях перестало отличаться от поведения популярных блогеров, стал вызывать дипломатические демарши. Например, в середине апреля китайский посол был вызван в МИД Франции, где ему заявили протест в связи с публикациями в твиттере посольства, критиковавшими западную политику здравоохранения.

Что ещё хуже, Китай столкнулся с постановкой на политическом уровне вопроса о преднамеренной фальсификации значимых данных относительно эпидемии и об ответственности Пекина за последствия эпидемии для мира. Первыми подобные выступления предприняли Соединённые Штаты, к настоящему времени их подхватили Великобритания и Франция. США использовали пандемию для антикитайской риторики с раннего этапа её развития, в том числе на уровне президента Дональда Трампа и госсекретаря Майка Помпео, не говоря об активности в Конгрессе, где уже ведётся работа над законопроектами о взыскании с КНР триллионного ущерба.

К настоящему времени прямые обвинения в адрес КНР в нечистой игре на фоне эпидемии были высказаны Великобританией на министерском уровне и Францией на президентском.

Показательно, что лидерами в антикитайской пропаганде выступают именно страны Запада с серьёзными великодержавными амбициями, очевидно, реагируя на прямой вызов своему лидерству со стороны Пекина.

Действия других крупных развитых стран, даже сильнее пострадавших от вируса (Италия), либо имеющих исторически сложные отношения с КНР (Япония) являются куда более сдержанными. Китайская бравада и претензии на лидерство не слишком влияют на положение этих стран и на первом плане для них – практическое взаимодействие на фоне кризиса.

Китайская реакция на обвинения и нападки носит необычно жёсткий характер. Например, в ответ на высказывания госсекретаря США Майкла Помпео о вреде китайских инвестиций и роли КНР как источника эпидемии, сделанные во время визита в Казахстан в феврале 2020 г., китайский посол в этой стране Чжан Сяо в посте в социальной сети обвинил госсекретаря США в «наглости» и «лжи», назвав его также «выскочкой». В марте представитель МИД КНР Чжао Лицзянь в своём твиттер-аккаунте в гипотетическом ключе высказал предположение, что вирус в Ухань могла принести армия США.

Китайская наступательная дипломатия и пропаганда успехов на фоне кризиса вносят прямой и немалый вклад в рост напряжённости между Китаем и его важнейшими экономическими партнёрами в Америке и Европе. Такое поведение особенно удивительно, учитывая репутацию китайской внешней политики 1980–2010-х гг. – с её предельной прагматичностью, осторожностью и гибкостью, граничащей с беспринципностью. Считанные годы назад Китай имел репутацию страны, стремящейся замять любой скандал и готовой практически на что угодно ради благоприятных внешних условий для экономического развития.

Очевидно, что китайская внешняя политика переходит в новое качество, и было бы наивным полагать, что китайские дипломаты не видят, какие потери с этими изменениями сопряжены. Но у них нет выбора. Китайское общество ведёт себя так, как и должно вести себя общество возвышающейся мировой державы, у которой, как отмечает Манджари Чаттерджи Миллер, начинают развиваться идеи относительно того, «что означает их растущая мощь и что им нужно делать, чтобы стать великими державами»[1].

Изменения в идеологии и ожидания китайского общества задают теперь Пекину гораздо более узкий, чем ранее, коридор для возможных действий. Они подталкивают китайских политиков и дипломатов, практически против их воли, к углублению конфронтации с лидерами существующего мирового порядка. В условиях неизбежности столкновения мобилизация и наступление становятся единственным вариантом действий, дающим шансы на успех.