Вопрос о роли религии в современном развитии, который, казалось бы, должен становиться все большим анахронизмом в век небывалого научно-технического прогресса и супертехнологий, снова оказался в центре политической дискуссии. Утверждения о том, что мы живем в эпоху «столкновения цивилизаций», превратились в общее место, а за различными конфликтами все чаще угадывается религиозный фактор.
Россия – государство многонациональное и мультиконфессиональное, так что любой разлом по линии религии чреват серьезнейшими внутренними проблемами. На уровне официальных заявлений руководители Российского государства, а также различных конфессий не устают напоминать об этом, предостерегая от любых проявлений, способных задеть чувства верующих.
Характерна в данной связи российская реакция на «карикатурный» скандал, сотрясавший Европу зимой 2006 года. В России не только осудили публикацию карикатур, отвергнув европейскую аргументацию о незыблемости свободы слова, но и подвергли преследованию отечественные СМИ, которые неосмотрительно перепечатали спорные рисунки. Между двумя крупнейшими отечественными конфессиями – православием и исламом – в принципе существует единство взглядов на то, как светская власть должна относиться к чувствам верующих и вообще к религиозной проблематике.
На фоне столь осторожной позиции власти особенно бросается в глаза, что образ врага, стремительно формирующийся в российском обществе, явно окрашен в религиозные тона. «Исламская угроза» постепенно превращается в главное «пугало», в восприятии которого переплетаются многочисленные бытовые стереотипы и возникающая государственная идеология противостояния всему тому, что кажется «чуждым».
СТЕРЕОТИПЫ ВОСПРИЯТИЯ
Отношение к исламу в российском обществе было и остается двойственным. В России он традиционно ассоциируется в первую очередь с мусульманским Востоком, который хотя и представляет собой нечто экзотическое и загадочное, но является соседом, а значит, «своим». Это чувство усиливается благодаря сложному восприятию соседа западного – Европы. Ощущение того, что Европа «не принимает» Россию, порождает, отчасти в знак протеста, тягу в противоположную сторону.
На уровне же массового подсознания россияне воспринимали и воспринимают ислам как нечто чужеродное. Отвечая на вопрос «Какая религия кажется вам наиболее чуждой?», большинство (26 %) указало на ислам. Подобному отношению немало способствовала официальная советская идеология, делившая ислам на «зарубежный» (активный, политизированный, чаще всего антикоммунистический, но иногда использовавшийся в качестве лозунга в национально-освободительном движении) и собственный, «советский», распространенный среди «отсталых стариков» и «слабых женщин». Конечно, некоторые функционеры в партийном аппарате и особенно в КГБ отдавали себе отчет в том, что ислам оказался в СССР более чем живуч и во многих местах сохранил свои функции как регулятор социальных отношений. Однако в целом «наш ислам» не был тождествен «их исламу», а религиозная идентичность советских мусульман считалась маргинальной и обреченной на исчезновение.
В конце XX века (под влиянием распада СССР, углубления внутренних конфликтов в России и обострения противоречий между мусульманским миром, с одной стороны, и Европой и Америкой – с другой) российский ислам стал все более отождествляться с мусульманским миром, как таковым, со всеми его минусами и плюсами. Особенно это касается Северного Кавказа – части как России, так и мирового мусульманского пространства. Ближе к миру ислама становится Татарстан с его тысячью мечетей, Исламским университетом и стремлением перейти с кириллицы на латиницу.
Вместе с тем деление ислама на «свой» и «чужой» сохранилось. Правда, теперь новая официальная идеология именует «чужим» фундаменталистский (ваххабитский и проч.) ислам, который противостоит «нашему» – традиционному, погруженному в дела веры и отвергающему политическую ангажированность.
Большинство россиян не проявляют особого интереса к отношениям с миром ислама. Только 1,8 % считают, что в долгосрочной перспективе Россия должна ориентироваться на укрепление связей в первую очередь с мусульманскими странами. (40,2 % предпочли страны СНГ, 26,2 % – Западную Европу, 7% – Китай). Они уверены, что мусульманские государства в целом не представляют угрозу их стране. Враждебными их считают только 2,9 % опрошенных в возрастной категории 17–26 лет (по результатам опроса, проведенного в конце 1990-х Центром стратегических и политических исследований).
Когда же речь заходит об отношении к российским мусульманам, картина резко меняется, даже несмотря на то, что наши мигранты-мусульмане – это в основном или бывшие граждане СССР, или нынешние граждане России. Они владеют русским языком, сравнительно легко адаптируются к российскому быту. У старшего поколения мигрантов общий с остальными россиянами менталитет.
У людей выработалось несколько стереотипов мусульманина. Это агрессивные, безжалостные, презирающие русского обывателя фигуры: либо бородач с автоматом, либо террорист в маске, либо жуликоватый делец. Правда, это и приехавший на заработки и нещадно эксплуатируемый «убогий мусульманин» в тюбетейке. Он не вызывает неприязни, но к нему нет ни чувства сострадания, ни уважения. (Интересно, что ни один из негативных стереотипов не ассоциируется с татарами, которые в большинстве своем, особенно в городах, по образу жизни и менталитету близки к славянам или вообще неотличимы от них.)
В чем же причины столь негативного восприятия мусульман в России?
НЕПОНЯТОЕ И НЕПОНЯТНОЕ
Отношение к исламу и мусульманам вписывается в общий контекст ксенофобии, которая в первой половине 1990-х считалась рудиментом посттоталитарного менталитета, а спустя 10 лет превратилась в его системообразующую часть. Если в 1989 году признаки ксенофобии проявлялись у 20 % населения, то в 2001-м – уже у 50 %. В 2006 году лозунг «Россия для русских» поддержали, по данным социологического опроса, 35,4 % российских граждан. Как заметил известный социолог и философ Лев Гудков, по уровню неприязни к инородцам Россия превзошла даже самую ксенофобскую страну Европы – Австрию.
Если раньше в ксенофобских настроениях доминировал антисемитизм, то сегодня они пестрее, а их главным объектом становятся выходцы с юга страны, из которых 70 % – мусульмане. По данным мониторинга Аналитического центра Юрия Левады, к чеченцам негативно относятся 52,3 %, к азербайджанцам – 29,2 %, а вот к евреям – «всего» 11 % участников интернет-форумов (среди молодежи до 19 лет эти цифры соответственно 64,1 %, 48,9 %, 19,5 %). Как видим, кавказофобия «захватывает иногда до двух третей населения и более».
Евреи боролись с антисемитизмом, преимущественно покидая СССР и Россию или же встраиваясь в русскую культуру и утверждаясь в рядах образованной и обеспеченной элиты общества. Мусульмане не уезжают и не растворяются, даже если они «научились забывать» о религиозных запретах. Они оберегают свою конфессиональную идентичность.
«Внутренняя» ксенофобия неотделима от «внешней». Но, к примеру, антиамериканизм принципиально отличается от исламофобии. Американцев не боятся, их бытовым стереотипам пытаются подражать, им завидуют. Это – своего рода национальный комплекс неполноценности, которую бывшая сверхдержава испытывает по отношению к стране, сумевшей сохранить великодержавный статус. В отношении мусульманского мира такого комплекса нет. Есть удивление и раздражение по поводу того, что некогда младшие, нуждавшиеся в помощи братья – арабы, афганцы, индонезийцы, наконец, жители советской Средней Азии – «вдруг» подросли, перестали спрашивать совета у старших и ведут себя вызывающе самостоятельно. Это влечет за собой растерянность и боязнь.
Конечно, можно попытаться «развести» собственно исламофобию и мусульманофобию, то есть неприятие ислама как религии и неприязнь к мусульманам. Однако это вряд ли возможно, ибо означало бы отделение традиции от ее носителей. Попытки же мусульманских духовных лидеров представить ислам исключительно как «религию мира» (наиболее расхожее выражение в разного рода межконфессиональных диалогах) воспринимаются со скепсисом. Во-первых, имамы и муфтии редко бывают достаточно красноречивы, чтобы убедить людей в своей правоте. Во-вторых, по мере подавления свободы суждений звучащие из телевизора слова перестают вызывать доверие точно так же, как в недавние времена не воспринималась советская пропаганда. В-третьих, деяния исламских радикалов опровергают в глазах людей тезис о миролюбии ислама.
Людям «неуютно» оттого, что рядом что-то необычное, непонятное. Контраргумент о том, что в СССР мирно уживались самые разные народы, в данном случае не работает. Ведь при советской власти конфессиональная идентичность игнорировалась на официальном уровне и постепенно истаивала в общественном сознании.
Страх – вот главная причина исламофобии. Он привел к зарождению представления об исламской, а не исламистской угрозе, которая действительно существует. (Различие между этими двумя понятиями стало осознаваться совсем недавно усилиями ряда политиков, экспертов и журналистов.) На самом деле даже раздражение в отношении мигрантов-мусульман лишь в незначительной степени связано с неприятием их религии. Просто речь идет о способе восприятия реальности испуганным обывателем.
А реальность – это и рост национализма среди мусульманских народов, и вспыхивавшие с конца 1980-х этнополитические конфликты, участники которых апеллировали к исламу. Но самое главное – эксплуатировавший исламские лозунги терроризм с его кровавыми акциями в России, Европе и США. Восприятие исламского мира отягощено воинственной риторикой мусульманских политиков, а также международными проявлениями религиозного фанатизма, которые привлекли всеобщее внимание. Такими, например, как уничтожение талибами древнейших статуй Будды в 2001 году, убийство в Голландии режиссера Тео ван Гога в 2004-м, погромы в предместьях Парижа и пр. Именно этими объективными факторами прежде всего определялся подъем с начала 1990-х антиисламских настроений в России.
Подавляющая часть россиян судят об исламе по тем, кто находится на виду, то есть по наиболее дерзким представителям мусульманского мира – как правило, радикалам. Образ мусульманства, таким образом, формируется у нас под воздействием акций религиозных экстремистов, конфликтов с участием мусульман, радикальных заявлений мусульманских политиков и духовных лиц. В то, что международный терроризм объявил нашей стране войну, верят 48 % участников опроса, проведенного российским ВЦИОМом в октябре 2005 года. (В январе того же года такого мнения придерживались 35 % респондентов.) На вопрос Левада-центра «Считаете ли вы ислам агрессивной религией?» «определенно да» ответили 23,1 % опрошенных, «скорее да» – 26,6 %.
На вопрос в 2004 году «Как бы вы отнеслись к тому, чтобы были введены административные ограничения на распространение ислама в России?» ответы распределились следующим образом: «целиком положительно» – 19,2 %, «скорее положительно» – 25,5 %, «скорее отрицательно» – 26,7 % и «резко отрицательно» – 11,1 %.
Важнейший фактор негативного восприятия мусульман в России – конфликт на Северном Кавказе, тем более что на самом деле Россия воюет с мусульманами на протяжении вот уже четверти века. Афганский моджахед и кавказский боевик стали символами врага. 25 % респондентов, участвовавших в опросе, проведенном ВЦИОМом в 2004-м, сочли мусульман непримиримыми противниками православия. Отвечая в 2005 году на вопрос «Какого влияния следует сейчас больше всего опасаться России?», 27,3 % опрошенных заявили, что исламского, 17,6 % – национально- шовинистического, 17,0 % – западного, 8,5 % – израильского, сионистского и 9,3 % – китайского.
Вместе с тем в глазах общественного мнения ислам далеко не всегда представляется идейной основой для совершения терактов. По данным социологической службы Validata, в 2003-м только 7–8 % участников опроса считали, что основной побудительный мотив, заставляющий чеченцев становиться шахидами-смертниками – джихад, зато 69–71 % полагали, что это – реакция на применение насилия федеральными войсками в Чечне. Иными словами, в Чечне акты террористов-самоубийц обусловлены, по мнению респондентов, не влиянием ислама, а невозможностью восстановить справедливость. В ответ же на вопрос Левада-центра «Кто, на ваш взгляд, произвел в 2000 году взрыв в московском подземном переходе?» только 4,7 % респондентов указали на воинствующих исламских террористов.
Наконец, ислам ассоциируется с наплывом в Россию мигрантов, которые зачастую ведут себя неадекватно, демонстрируя неуважение к местным традициям и обычаям, что составляет прочную основу настороженного и откровенно негативного отношения к исламу. Проведенный ВЦИОМом в марте 2002-го опрос показал, что к выходцам с Северного Кавказа «в основном отрицательные» и «резко отрицательные» чувства испытывают соответственно 43,3 % и 30,1 % респондентов, к приезжим из Центральной Азии – 38,7 % и 25 %, к арабам – 30,3 % и 20,2 %, а вот к белорусам, молдаванам и украинцам – 12,6 % и 4,0 % опрошенных. По результатам других опросов негативное отношение к иноэтничным мигрантам характерно для 73 % сотрудников МВД.
Правда, с формальной точки зрения в вопросе отношения к мигрантам Россия оказывается в одном ряду с европейскими странами. Так, недовольство в связи с проживанием мусульман в их стране выражают, например, 75 % шведов, 61 % немцев, 48 % испанцев, 44 % итальянцев, 39 % британцев.
Мигрантофобия в России будет расти и впредь, хотя бы в силу роста числа самих переселенцев. «Нам нужно от 700 тыс. до 1 миллиона мигрантов в год, – отмечает этнолог Владимир Мукомель. – Понятно, что они будут, скорее всего, представителями тех этнических групп, которые не являются традиционными для России».
Рост исламофобии необходимо остановить. В этом заинтересованы все, в том числе и мусульмане, которым тоже следует быть осторожнее и избегать высказываний, например, о неизбежности исламизации России либо о необходимости замены ее герба.
СОЗДАВАЯ ОБРАЗ ВРАГА
Огромное влияние на создание образа мусульманина оказали также средства массовой информации и массовая культура. В конце прошлого – начале нынешнего столетия российские СМИ способствовали религиозному возрождению, пробуждали интерес к религии. Они формировали «новых верующих», поддерживали соблюдение ими обрядов и укрепляли складывавшуюся религиозную идентичность. Государство поощряло подъем православия и допускало исламское возрождение.
Одновременно, с 1990-х годов, в СМИ начинает «вырисовываться» негативный образ ислама.
В прессе и на телеэкране реальные трудности в отношениях с мусульманским миром стали быстро трансформироваться в «исламскую страшилку». Исламский фактор гиперболизировался, война в Чечне в середине 1990-х часто определялась как «конфликт цивилизаций». Искажались основные понятия ислама (в особенности джихад), а идеология экстремизма – сознательно или в силу неведения – экстраполировалась на всю мусульманскую традицию. Большинство связанных с исламом и мусульманами публикаций привязывались к войнам, терактам, конфликтам. Достаточно вспомнить такие заголовки журнальных либо газетных статей, как «Исламские волки убивают русских солдат», «Деньги для диктатуры шариата», «Зеленая чума», «Хиджаб замедленного действия», «Шахидкам с бомбами везде у нас дорога», «Чеченские шлюхи взрывают Москву».
Негативный взгляд на ислам культивируется и публикацией тенденциозных высказываний исламских политиков и духовных лиц, рассуждающих о неминуемой исламизации России и создании в перспективе исламского государства, выступающих против браков мусульман с иноверцами и т. д.
Можно привести, наверное, тысячи цитат из СМИ, создающих искаженные представления об исламе, отождествляющих ислам с идеологией и практикой экстремизма. По горькому замечанию журналистки Надежды Кеворковой, «нашим экспертам все ясно: приезжие – грязь, террорист – исламский, таджики – наркокурьеры, интернационал – мусульманский, война – цивилизаций».
Свой «вклад» в исламофобию и особенно в кавказофобию вносит российское телевидение. В таких передачах, как «Дежурная часть», «Криминальная Россия», «Человек и закон», «Криминал», «Чрезвычайное происшествие», одно из главных действующих лиц – человек с нерусской внешностью чаще всего мусульманин.
На телевидении крайне редки программы и передачи, дающие не связанную с политическим контекстом или вопросом «борьбы цивилизаций» информацию об обыкновенном исламе. Кроме того, можно часто столкнуться с элементарным невежеством в отношении истории и специфики мусульманской религии. В СМИ по-прежнему встречаются и «мусульманская церковь», что тождественно «христианской мечети», и «исламский бог любви» (?!), и употребление термина «шафииты» (один из толков суннитского ислама) вместо «шииты». Исламская тематика проникла и в кроссворды, где она представлена такими вопросами, как, например, «бестселлер мусульман» (видимо, Коран) или «религия, которую считают наиболее воинственной» (наверняка ислам).
Необходимость в объективной и правдивой, а не только в негативной либо сусальной информации возрастает. Роман Силантьев, автор нашумевшей «Новейшей истории исламского сообщества России», отмечает, что «приличных книг об исламе в современных библиотеках и книжных магазинах довольно мало, малотиражная исламская пресса продается только в киосках при мечетях, поэтому ответы на свои вопросы обычный православный человек, скорее всего, станет искать в Интернете на самых популярных мусульманских сайтах. И что же на них увидит? А увидит он множество антихристианских статей, электронные библиотеки, забитые сочинениями Полосина, южноафриканского опровергателя христианства Ахмада Дидата, апокрифическим евангелием от Варнавы и переводными брошюрками для неофитов-ваххабитов…»
Казалось бы, в этих условиях СМИ, и в первую очередь телевидение, должны были бы взять на себя основную роль по созданию сбалансированного видения мусульманства в обществе. Однако ислам остается для них почти terra incognita. Между тем такого рода вакуум всегда имеет тенденцию заполняться некомпетентными, примитивно-апологетическими или, напротив, провокационными, исламофобскими материалами, что, к сожалению, не раз происходило в нашей стране в трудные времена.
Крупные теракты, осуществленные в России, не вызвали стремление «смикшировать» рост негативного восприятия ислама. «Для сравнения, – пишет философ и искусствовед Даниил Дондурей, – после теракта в Лондоне отношение населения к исламу было одним из важнейших сюжетов британских СМИ. Было показано огромное количество документальных сюжетов… свидетельствовавших о том, что традиционный ислам сам по себе не является источником опасности». После терактов в Великобритании, Испании, Франции местные лидеры неоднократно предупреждали людей о недопустимости антиисламских выступлений. Президент США Джордж Буш, неосторожно определивший борьбу против терроризма как «крестовый поход», много раз пытался исправить свою ошибку, позитивно отзываясь об исламе и призывая не отождествлять террористов с мусульманами.
Ничего или почти ничего подобного не происходило в России. Ключевые фигуры в российском истеблишменте избегали публичных выступлений, а на экране мелькали второстепенные политики, которые скорее провоцировали аудиторию. В итоге общественное сознание оказалось дезориентированным – в частности, возникла неопределенность относительно трактовок роли ислама в произошедших трагических событиях.
Таким образом, неформальный государственный заказ по созданию образа врага успешно выполняется. Даже тогда, когда с наступлением 2000-го началась реставрация архетипа американского империалиста, делались намеки на его связи с исламским экстремистом.
НОВЫЕ ХАДЖИ-МУРАТЫ
Кое-что об исламе и мусульманах мы узнаём из книг. А в них на смену жестоким, но все-таки благородным абрекам Пушкина, Лермонтова, Толстого пришли головорезы и садисты. Кавказский мусульманин оказался в заурядном детективе, где превратился даже не в варвара, а в уголовника.
Писатели XIX века кавказцев не идеализировали, но и не превращали в зверей, сопровождающих свои жестокости ссылками на ислам. Старые книги пробуждали интерес к исламу, к его приверженцам. «У классиков и их современников не было ощущения стены между двумя, по видимости, непримиримыми мирами».
Нынешнее общественное сознание, напротив, все более проникается ощущением этой стены. И массовая литература, особенно детективная, наглядно в этом убеждает. «У нас не так, как у вас», – произносит чеченец Рашид из книги Льва Пучкова «Операция “Моджахед”». – Мы – другие». Среди авторов немало выходцев из спецслужб, юристов и журналистов, так что конкретные факты чередуются с литературным вымыслом. На стыке и возникает детективный дискурс ислама.
В детективной литературе появились целые серии – «Антитеррор», «Спецназ», «Офицеры», в которых в качестве антигероев выступают кавказцы, а слова «джихад», «Коран», «неверный», «гяур», «Аллах» (чаще всего упоминаемый всуе и не к месту) маркируют их конфессиональную принадлежность. Приверженность исламу – обязательная характеристика, если хотите, «грим» отрицательных персонажей.
Такие книги «поглощают» люди с пассивным сознанием, по большей части уставшие от работы и напряженной жизни. Для них это – чтиво, не требующее ни нравственных, ни умственных усилий: его просто принимают на веру. Поэтому образ мусульманского кавказского врага успешнее формируется в менее образованной и интеллектуализированной, зато наиболее многочисленной среде.
В некоторых книгах, написанных в жанре научно-политической фантастики, сюжет развивается на фоне тотальной экспансии ислама. Внушая страх перед исламом, такие произведения льют воду на мельницу исламофобии, разрывают и без того непрочную ткань межконфессионального согласия.
«Классическим» выразителем подобного рода исламофобии можно назвать Елену Чудинову с ее романом «Мечеть Парижской Богоматери», который по степени неприязни к исламу сравним разве что со скандально известным бестселлером «Ярость и гордость», вышедшим из-под пера публицистки Орианны Фаллачи (итальянская писательница, проживавшая в Америке, которая неоднократно отзывалась об исламе как о «религии, сеющей ненависть вместо любви и проповедующей рабство вместо свободы»; в 2005 году ее обвинили в клевете на ислам и возбудили против нее дело в итальянском суде. – Ред.).
Последовательный единомышленник Чудиновой – писатель Михаил Веллер, который недвусмысленно заявляет, будто окончательная цель мусульман – разрушить христианский мир. Впечатляет веллеровский вариант борьбы против терроризма, предложенный им в книге «Великий последний шанс»: «Все террористы – арабы-мусульмане. Следовательно, если уничтожить всех арабов-мусульман, терроризма не будет. Технические возможности позволяют сегодня белой цивилизации начать и выиграть войну на тотальное уничтожение с применением всех средств».
Есть, правда, ряд книг, которые не могут быть занесены в категорию исламофобских, хотя в них ислам выглядит не менее угрожающим. Их герой – мусульманин, но отнюдь не кровожадный ваххабит, а горец, следующий скорее не исламским, а своим этническим традициям. Он может быть индифферентным к исламу и зачастую ненавидеть пришедших на Кавказ арабов. Читателю внушается, что источник «исламского негатива» не мусульмане – уроженцы Кавказа, а выходцы с Ближнего Востока, афганские талибы и т. п. Эти «чужаки» представлены как нелюди, издевающиеся над самими кавказцами, оскверняющие их традиции. Чего, например, стоят сцены убийства муфтия и группового изнасилования арабами чеченки Эльзы, которую таким способом «вербуют» в шахидки в уже упоминавшемся романе Пучкова «Операция “Моджахед”».
Конечно, названные выше книги – однодневки, их сюжеты и герои быстро забываются. Но они успевают наложить отпечаток на представления читателя об исламе и мусульманах. А ведь поток подобной литературы нарастает, закрепляя в обывательской картине мира зловещий образ мусульман.
***
Тиражируемая политиками и средствами массовой информации, отраженная в искусстве, «исламская угроза» прочно встроилась в сознание российского общества. В ближайшем будущем вряд ли удастся изменить восприятие нашими гражданами ислама, тем более что далеко не все зависит от хода событий в самой России.
Но всё же основания для надежды есть. В 2003 году фонд «Общественное мнение» пытался выяснить отношение россиян к возможному браку их детей с представителями мусульманской религии. Оказалось, что 50 % респондентов не имели бы ничего против брака своего сына с мусульманкой. На вопрос «Возражали ли бы вы против брака вашей дочери с мусульманином?» положительно ответили 44 %, а отрицательно – немногим меньше: 39 % опрошенных. Эти ответы, подтверждающие, что сближение с приверженцами «чуждой» религии не исключено, возможно, позволяют смотреть вперед с оптимизмом.
