Украинский кризис создал новую политическую ситуацию, которая подвела черту не только под постсоветской историей, но, возможно, и под всей мировой политикой после холодной войны. Армении, как и остальным бывшим союзным республикам, придется переформатировать взаимоотношения с ведущими геополитическими акторами. По мере возвращения геополитики на постсоветское пространство не исключено, что новые (точнее, хорошо забытые) концепции и подходы Realpolitik также станут более востребованными.
Крымский прецедент и Армения: выбор без выбора
Армения, как и все ее соседи по постсоветскому пространству, оказалась абсолютно не готова к стремительным событиям. В первую очередь это отразилось в официальной позиции Армении, вернее – ?долгом отсутствии таковой. В разных регионах Украины проживает свыше 100 тыс. этнических армян и граждан Армении (по неофициальным данным – порядка 300 тыс.), оказавшихся по разные стороны конфликта. Немалая армянская община, примерно 12–15 тыс. человек, столетиями населяет Крым. Порядка 2 млн насчитывает армянская диаспора России. Соответственно, любой публичный фальстарт, преждевременная демонстрация позиции Еревана создали бы угрозу этническим армянам и гражданам Армении. Поэтому лишь после почти месячного молчания, 19 марта, 2014 г. Серж Саргсян поддержал референдум в Крыму в ходе телефонного разговора с Владимиром Путиным.
27 марта на заседании Генеральной Ассамблеи ООН Армения проголосовала против резолюции, поддерживающей территориальную целостность Украины и признающей незаконным референдум в Крыму. Армения оказалась одной из 11 стран, высказавшихся против. «За» проголосовали 100 государств – членов ООН, воздержались – 58. Еще 24 страны не приняли участие в голосование и тем самым также не поддержали направленную против России резолюцию.
Реакция политических сил Армении на голосование в ООН в целом оказалась скорее позитивной, чем негативной. Позицию официального Еревана поддержало даже большинство оппозиционных парламентских партий. При этом консолидация власти и оппозиции в Армении не была связана с отношением к самой Украине. Правда, стоит учесть, что еще со времен карабахской войны первой половины 1990-х гг. Киев является одним из ключевых поставщиков вооружений Баку. Более того, в качестве члена ГУАМ и фактического союзника Азербайджана Украина активно поддерживала антиармянские резолюции по Карабаху при голосованиях в Генассамблее ООН в 2008 и 2012 годах. Однако нынешний подход не обусловлен старыми обидами – в конце концов, исторически и культурно Армения и Украина всегда были очень близки. Так что, как говорится, ничего личного.
Прозападное студенчество и активисты НПО восприняли голосование негативно, поскольку сочли, что Армения фактически выступила в ГА ООН против западных стран и на стороне России. Армянские властные структуры и политические силы объясняли свое решение тем, что текст резолюции содержал положения, которые могли бы негативно повлиять на позицию Еревана в карабахском вопросе. В частности, пункт о том, что референдум в Крыму неправомочен и «не был санкционирован Украиной». Исходя из этого, власти Армении сознательно приняли политическое решение поддержать Россию, а не воздержаться или вообще не принять участие в голосовании.
В данном случае прослеживается связь с референдумом о независимости, который прошел в 1991 г. в Нагорном Карабахе, а также с Мадридскими принципами, которые являются единственным переговорным документом по конфликтному урегулированию. Напомним, что в Мадридских принципах, разработанных странами – сопредседателями Минской группы ОБСЕ (США, Францией и Россией), проведение референдума в Нагорном Карабахе рассматривается как ключевой механизм урегулирования конфликта и международно-правовой легитимации окончательного статуса.
Развитие событий в Крыму окончательно лишило сакральности идею нерушимости постсоветских границ. Это, в свою очередь, результат глубокого кризиса международного права, которое не смогло адаптироваться к переменам после окончания холодной войны. Очевидно, что после Крыма как минимум на постсоветском пространстве принцип самоопределения будет приоритет над схоластической идеей неприкосновенности прежних административных, а ныне межгосударственных границ. Соответственно, еще один прецедент на постсоветском пространстве, вне зависимости от реакции на него части мирового сообщества, может быть включен в дипломатический и политический арсенал армянской стороны.
Открыто выступая военно-стратегическим партнером России в ходе голосования в ООН по крымскому референдуму (равно как и в ПАСЕ в апреле), Армения рассчитывает на более предметную политическую поддержку Москвы и в карабахском конфликте, и по другим вопросам. В этой связи примечательна резкая реакция Москвы в конце марта на трагедию на севере Сирии, где исламские боевики, поддерживаемые Турцией, атаковали населенный армянами поселок Кесаб. Это повлекло за собой массовую депортацию небольшой общины потомков армянских беженцев из Турции, предки которых подверглись геноциду в годы Первой мировой войны.
В новых условиях Армении будет намного сложнее сохранять внешнеполитический баланс между Западом и Россией, не вызывая приступов ревности со всех сторон. Иными словами, проводить политику сбалансированного «комплиментаризма», визитную карточку армянской дипломатии в постсоветский период. Некоторые круги в Армении, как и в остальных постсоветских странах, опасаются, что дальнейшее усиление Москвы и ужесточение ее соперничества с Западом создадут проблемы для независимости и угрозу потери суверенитета соседей России. Соответственно, Армения также нуждается в балансирующем вовлечении ЕС и США, но не в той степени, чтобы опять столкнуться с угрозой небезопасного геополитического выбора.
Маловероятно, что в обозримом будущем Европейский союз сможет предложить Армении гарантии безопасности, соизмеримые с российскими, на карабахском направлении и в отношениях с Турцией. Но если взаимоотношения Еревана с Евросоюзом перейдут от попыток внести в них элемент геополитического противоборства в сферу чисто технических мер по углублению экономического и политического взаимодействия, Армении, возможно, удастся совместить евроинтеграцию и военно-стратегическое партнерство с Россией.
Армения в любом случае не захочет превращаться в площадку геополитического противостояния, подобно Украине, Грузии, Молдавии и отчасти Азербайджану. В отличие от остальных стран – участниц программы «Восточного партнерства», ценой для Армении грозит стать не только утрата неких территорий, а геополитическая и гуманитарная катастрофа и даже потеря государственности. После присоединения к России Крыма Армения остается единственным членом «Восточного партнерства» (за исключением Белоруссии, участвующей в этой программе лишь формально), полностью контролирующим свою территорию.
В ходе «пятидневной войны» в августе 2008 г. Армении удалось сохранить нейтралитет между ключевым военно-политическим союзником – Россией и исторически близким соседом и важнейшим коммуникационным партнером – Грузией. Однако во время украинского кризиса у Москвы, кроме прямого давления, есть аргументы иного рода, а у Армении существенно сужены возможности для маневра. Тем более что по масштабам и возможным последствиям для взаимоотношений России с Западом кризис вокруг Украины абсолютно несопоставим с российско-грузинским столкновением. Грозит ли откат к новой холодной войне, покажут ближайшие события, однако процесс будет иметь далеко идущие последствия, а Россия и Запад продолжат ужесточать борьбу за сферы влияния на постсоветском пространстве, в том числе и на Южном Кавказе.
Если речь идет о возвращении к холодной войне (как минимум на постсоветском пространстве и прилегающих регионах), пусть и в ее размытой форме, то участникам процесса придется соответствующим образом реагировать. В том числе брать на вооружение политические подходы и концепции, которые доказали свою эффективность в классический период биполярного противостояния. Одним из таких подходов может быть «финляндизация» внешней политики некоторых постсоветских стран, что наиболее четко проявляется на примере Армении.
«Финляндизация» Армении: пример или исключение?
Весной 2014 г. фактическая «финляндизация» Армении стала очевидной. Корни подобного подхода уходят в период обретения независимости, а название он получил в бытность главой МИД Вардана Осканяна (1998–2008 гг.) – комплиментаризм. Еще в разгар карабахской войны Ереван, используя уникальную внешнеполитическую конъюнктуру, получал оружие и военную технику от России, деньги на развитие экономики – от американцев, продовольствие и гуманитарную помощь – от европейцев (вплоть до марта 1993 г. даже через территорию Турции), а топливо для воюющей армии – из Ирана. Впоследствии Армения превратила комплиментаризм в отточенную технику «сидения одновременно на нескольких стульях». Причем это позволяло когда-то уравновешивать влияние Москвы, а когда-то сдерживать США или европейцев, например, на некоторых этапах карабахского переговорного процесса.
Армянская внешняя политика концептуально имела много общего с курсом послевоенной Финляндии. «Линия Паасикиви – Кекконена» эффективно использовалась официальным Хельсинки с 1950-х гг. вплоть до распада коммунистического блока и СССР, позволив путем балансирования между НАТО и ОВД не только сохранить независимость и суверенитет, но и получить значительные экономические дивиденды. При этом Финляндия, избежавшая и «советизации», и втягивания в противостояние антагонистических блоков, сыграла особую роль в европейской политике во многом благодаря доверительным отношениям одновременно с СССР/ОВД и странами Североатлантического блока. Именно в Хельсинки в 1973–1975 гг. проходил переговорный процесс и был принят Заключительный акт СБСЕ, ставший символом разрядки между СССР и Западом и кодифицировавший принципы действующего международного права.
«Финляндизация» не означает математически выверенного или зеркального баланса между внешнеполитическими партнерами. Наоборот, в зависимости от политической целесообразности она подразумевает демонстрацию пристрастий и поддержку одного из полюсов в тот или иной период. Именно так и поступила Армения в разгар украинского кризиса. Но концептуально ничего нового не произошло.
Любопытно, что 10 апреля 2014 г., в тот день, когда делегация Армении в ПАСЕ проголосовала против резолюции об ограничении полномочий российской делегации, Комитет по внешним отношениям Сената США принял резолюцию о геноциде армян в Османской империи, призвав президента проводить соответствующую политику в отношении Армении и Турции. Главным застрельщиком проармянской резолюции выступал председатель профильного сенатского комитета Роберт Менендес, один из наиболее критически настроенных по отношению к России сенаторов.
«Финляндизация» – не самый идеальный и выгодный способ внешнеполитического позиционирования, но как минимум – наиболее безопасный. Как и Финляндии в годы холодной войны, вынужденной под давлением СССР отказаться от участия в «Плане Маршалла», Армении придется периодически больше считаться с мнением Москвы и сталкиваться с более резкой реакцией США и ЕС.
Может ли «финляндизация» Армении быть воспринята другими постсоветскими странами в качестве примера или модели внешнеполитического поведения или же это некое особое исключение? Как уже отмечалось, однолинейность внешней политики в разные периоды постсоветской истории принималась на вооружение балтийскими странами, Азербайджаном (в первой половине 1990-х гг.), Грузией, Украиной (при Ющенко и после Януковича), Молдавией. Пророссийский настрой был заметен вплоть до начала 2000-х гг. у ряда центральноазиатских стран и Белоруссии. Однако сейчас в чистом виде он сохранился только у трех из четырех существующих де-факто государств постсоветского пространства (Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия) кроме Карабаха, а также у Белоруссии, поскольку Запад не принимает режим Лукашенко. Другим типом внешней политики служила «многовекторность», во многом схожая с комплиментаризмом Армении и содержащая элементы «финляндизации». С конца 1990-х гг. такая политика в целом была присуща Украине (кроме периода Ющенко и после Евромайдана), Азербайджану и ряду центральноазиатских стран.
Азербайджан (особенно при Абульфазе Эльчибее и в начальный период правления Гейдара Алиева до середины 1990-х гг.) придерживался исключительно прозападной ориентации с упором на Турцию. Лишь попытка членства в ОДКБ (1994–1999 гг.) и одновременное начало реализации нефтяных проектов с участием западных компаний заставило Баку уравновесить эту тенденцию.
Западное влияние в Центральной Азии было минимальным, ресурсы Турции и Ирана, пытающихся активно действовать в регионе, – незначительными, а Китай вызывал слишком большую настороженность и страх, чтобы рассматриваться как надежный внешнеполитический партнер. Только из-за аморфности российской внешней политики в 1990-е гг. Центральная Азия не оказалась практически безальтернативно ориентированной на Москву. Даже сам термин «многовекторность» (особенно в случае с Казахстаном) возник как эвфемизм, призванный завуалировать отстраненность от России. Диверсификация происходила скорее под влиянием событий 11 сентября 2001 г. и начала операции США и их союзников в Афганистане, нежели в результате осознанного внешнеполитического выбора. Поэтому после завершения вывода американских войск из Афганистана параметры многовекторности в Центральной Азии могут измениться, и странам региона будет сложнее сохранять такой подход. Так что элементы «финляндизации» в случае с Азербайджаном и Центральной Азией вполне применимы, хотя и с особой восточной спецификой.
Вплоть до кризиса 2014 г. концептуально наиболее похожей на Армению модели (даже принимая во внимание разницу в размерах и географическом положении) придерживалась как раз Украина.
Существенным преимуществом комплиментаризма Армении является наличие многочисленных диаспор в России, Америке и европейских странах, а также достаточно влиятельных общин в Иране и ряде стран Ближнего Востока. Этот фактор позволяет Еревану изнутри корректировать политику перечисленных государств применительно к Армении и региону, а они, в свою очередь, могут влиять на подходы Еревана через каналы армянской диаспоры.
Наличие традиционных украинских общин в ряде восточноевропейских стран, в США и Канаде, с одной стороны, и многослойная субэтническая и «семейная» интеграция между населением России и Украины – с другой, долго способствовали балансу украинской внешней политики. Региональная разорванность Украины на запад, центр и юго-восток, казалось, даже фиксировала «многовекторность» в качестве безальтернативной модели. Наконец, исторические корни такой политики (на Украине примерно с XVII столетия, а в Армении – как минимум с XIX века) должны были выработать не только практику внешнеполитического поведения, но и закрепить стойкую традицию ее восприятия в обществах и политических элитах.
Однако в период с осени 2013 г. по весну 2014 гг. Ереван и Киев, оказавшись в схожей ситуации из-за перспективы подписания соглашения об ассоциации с Евросоюзом, пошли разными путями. Армения в сентябре 2013 г. отказалась парафировать экономическую часть документа и выразила готовность войти в создаваемый Россией Таможенный союз. Ереван заявил, что согласен на политическую часть, на что Брюссель ответил отказом. Как известно, правительство Виктора Януковича также отказалось от подписания в конце ноября 2013 г., что спровоцировало острый политический кризис. Власть, сменившая свергнутого Януковича, спешно приняла политическую часть соглашения и, как утверждается, готовится присоединиться к экономической.
Украина, как и Армения, почти весь постсоветский период стремилась не делать окончательного выбора. Когда же усилиями новых элит, пришедших к власти в конце февраля 2014 г., значительная часть политического класса и общественности Украины не избежала искушения определиться, это превратило страну в поле глобального геополитического противоборства. Горькая ирония истории заключалась в том, что не было услышано мнение таких жестких практиков или теоретиков политического реализма, как Генри Киссинджер, Збигнев Бжезинский или Джон Миршаймер, которые десятилетия назад стремились перетянуть Финляндию на сторону Запада, а ныне призывали к сдержанности и проецированию «финляндизации» на Украину. Предупреждения «рыцарей холодной войны» оказались невостребованными именно в тот момент, когда, казалось бы, сама логика и практика того времени вернулись в Европу и Евразию.
Армения, пойдя на добровольное самоограничение, обеспечила себе минимизацию рисков и потерь. Однако является ли «финляндизация» по-армянски примером для других постсоветских стран, зависит уже не только от их собственного выбора. Теперь почти все определят итоги украинского кризиса и степень адекватности оценки новых геополитических реалий национальными элитами.
