В течение многих лет востоковеды всего
мира с восхищением произносили имя историка-арабиста и исламоведа
Бернарда Льюиса, и среди западных специалистов по истории
арабо-мусульманской цивилизации долгое время не было человека более
авторитетного. Его книги издавались миллионными тиражами, ими
зачитывались, оценки Льюиса формировали представление о предмете у
огромной массы читателей. Эрудиция, владение историческим
материалом, полет мысли автора находили почитателей не только на
Западе, но и в исламском мире. Увы, труды Льюиса последних лет всё
в большей степени отмечены печатью идеологизации, политической
ангажированности, агрессивной тенденциозности, а выводы всё дальше
уходят от академической объективности.
В лекции «Последнее наступление
ислама?», опубликованной в этом номере журнала, Льюис окидывает
взглядом историю взаимоотношений христианско-иудейской западной
цивилизации и арабо-мусульманского мира через призму введенной им в
прошлом в оборот идеи «столкновения цивилизаций». Впоследствии она
получила детальное развитие в нелепой концепции Самьюэла
Хантингтона. В рамках данной статьи нет необходимости доказывать,
что все культуры и цивилизации подверглись столь сильному смешению
и взаимовлиянию, что говорить об их непримиримой обособленности –
очевидная фикция.
Эдвард Саид, известный американский
(палестинского происхождения) профессор английской литературы (он
скончался в 2003 году) обвинял Бернарда Льюиса в том, что тот,
«используя ложные аналогии, искажает истину и косвенно – методы
исследования, создавая при этом видимость всезнающего ученого
авторитета».
Эта беспощадная оценка содержалась в
послесловии к новому изданию (1995) книги Саида «Ориентализм»,
впервые выпущенной в свет в 1978-м. В ней автор резко критиковал
Льюиса, увлеченного, как он считал, «своим проектом разоблачить,
развенчать, дискредитировать арабов и ислам» и задачей показать,
«что ислам – это антисемитская идеология, а не просто религия».
Книга Саида, в свою очередь, подверглась критике в работе Льюиса
«Ислам и Запад».
О КРЕСТОВЫХ ПОХОДАХ
Я не хотел бы, чтобы эти заметки
рассматривались как «наш ответ» Льюису в духе
антиориентализма a la Эдвард Саид или, тем более, модного
нынче антиамериканизма. Это лишь размышления, на которые наводит
выступление знаменитого профессора Принстонского университета.
Выдвигаемый в лекции тезис о том, что
Крестовые походы Запада были квазиджихадистским ответом на
джихадистскую экспансию арабо-мусульманского Востока, вызывает
образ фехтовального поединка. В различные исторические периоды
стороны меняются местами, нанося друг другу уколы и всегда держа
шпагу наготове. В VII столетии молодое арабо-мусульманское
государство, созданное пророком Мухаммедом, действительно
осуществило серию успешных завоеваний, подчинив себе и часть Европы
– Испанию. Впоследствии Испания, отвоевавшая в результате
Реконкисты захваченные арабами территории, вновь стала
христианской. Арабо-мусульманский мир начал ужиматься, а обычные
для любой империи междоусобицы привели к делению на обособившиеся
сегменты. Азиатская часть оказалась в XI веке под контролем
тюрков-сельджуков, которые отобрали у багдадского халифа из
династии Аббасидов светскую власть и сохранили за ним лишь роль
верховного религиозного правителя мусульман.
Христиане и иудеи по-прежнему мирно
сосуществовали с мусульманами в аббасидском Халифате. Более того,
евреи, подвергавшиеся преследованиям в христианской Испании,
находили убежище у мусульман-арабов. Рядом с Халифатом продолжала
существовать Византия, и к моменту начала в том же XI столетии
Крестовых походов (которые, кстати, тогда так не назывались)
византиец чувствовал себя гораздо комфортнее в Дамаске, Багдаде или
Каире, нежели в Париже либо Риме. Как пишет известный западный
исследователь Стивен Рансимэн, «за исключением редких периодов
кризиса и репрессалий, власти в Византийской империи и в Халифате
соблюдали договоренность не принуждать друг друга к обращению в
другую религию и позволять свободу вероисповедания… Западный
христианин не разделял византийскую терпимость и чувство
безопасности. Он гордился тем, что был христианином и, как он
полагал, наследником Рима; в то же время он остро чувствовал, что
во многих аспектах мусульманская цивилизация была выше, чем
его».
Как бы то ни было, импульсом для
Крестовых походов было не только объясняемое
религиозно-геополитическими мотивами стремление
западнохристианского мира вернуть себе господство над Иерусалимом.
Имелись соображения экономического и политического свойства –
пограбить богатый Восток, консолидировать власть в своих странах,
прежде всего во Франции, сыгравшей главную роль в кампаниях. Однако
всерьез спорить о том, было ли вторжение крестоносцев агрессией или
ответом на арабо-исламскую угрозу, не только академически
некорректно и бесперспективно, но и смешно. Слава богу, профессор
признаёт, что поведение крестоносцев на Востоке было «чудовищным и
варварским», но делает он это лишь затем, чтобы высказать мысль о
«непропорциональности» извинения папы за Крестовые походы. Сказал
бы прямо, что Алжиру, к примеру, надо извиниться за своих пиратов,
досаждавших европейцам в период Средневековья.
Но надо признать, что в Крестовых
походах было и благо. В течение двух веков господства епископов и
рыцарей-крестоносцев над частью Арабского Востока его цивилизация
оказывала огромное влияние на многие стороны материальной и
духовной культуры европейцев. Благодаря контактам с мусульманами,
европейские рыцари стали не только чаще мыться, но даже
использовать при этом горячую воду, устраивая неизвестные им прежде
горячие бани, относительно часто менять белье и верхнее платье,
чего раньше не делали вовсе, носить бороду похожего на восточный,
фасона, и тюрбан. Познакомившись в Сирии с ветряными мельницами,
они заимствовали это техническое новшество, равно как и водяное
колесо. Они узнали о существовании почтовых голубей, научились
выращивать немалое число новых сельскохозяйственных культур,
впервые получили представление о сахарном тростнике.
Европейские рыцари полюбили мягкие и
красивые восточные одеяния, сменившие их грубые одежды, ковры,
которыми украсили свои жилища, переняли производство многих изящных
тканей, которые до сих пор называются по-арабски. На Запад попали
восточные геральдические знаки, арабские музыкальные инструменты и
другие атрибуты ближневосточной культуры. Эти заимствования
дополнили то мощное цивилизационное влияние, которое еще до
Крестовых походов оказали на средневековую Европу исследования
арабских философов, теологов, математиков, медиков, астрономов и
др. Через эти труды до европейской науки дошли величайшие
достижения как греков, давно и хорошо освоенные арабами, так и
самих арабов. Духовное обогащение шло, впрочем, через Испанию и
Византию, а крестоносцы не проявляли никакого интереса к данной
сфере. Тем не менее средневековый опыт столкновения Европы с
мусульманским Востоком подтверждает, что взаимовлияние цивилизаций
происходит всегда и, как правило, продолжается во время
столкновений и завоеваний. Так было в Средние века, так было во
времена «классического» западного колониализма, то же самое
происходит и сегодня.
О СВОБОДЕ И МОРАЛИ
Правда, средневековые европейцы не
восприняли у арабов-мусульман достаточно высокой для того времени
степени свободы, какой отличалась интеллектуальная жизнь Халифата.
В публичных диспутах и на страницах своих книг арабские
философы-перипатетики (последователи Аристотеля. – Ред.) и
теологи-мутакаллимы (приверженцы мусульманского ортодоксального
богословия. – Ред.) спорили, к примеру, о том, является ли наш мир
извечным или сотворенным (в Европе инквизиция быстро сожгла бы
спорщиков на костре). А известные арабские поэты позволяли себе
такие высказывания о религии, из-за которых в нынешнем
мусульманском мире им бы наверняка не поздоровилось. Почему в этом
соперничестве за то, кто более развит и более свободен, стороны
поменялись местами – предмет особого разговора. Однако совершенно
очевидно, что некорректно, как это делает Льюис, приписывать Западу
монополию на знание и свободу: ход истории переменчив. А
рассуждения профессора о рабстве у мусульман и вовсе непонятны (не
будем вспоминать позорные страницы истории западной
работорговли).
Сегодня Запад является и источником
технологических достижений, заимствуемых Востоком, и отторгаемых
мусульманским миром норм, которые расцениваются как проявление
моральной распущенности, разложения и деградации. Но именно так же
смотрели на Ближний Восток и европейские борцы за Иерусалим эпохи
Крестовых походов, и европейские путешественники XIX века. В жизни
ближневосточного общества они находили вседозволенность,
аморальность, сексуальную распущенность.
Так, по выражению Эдварда Саида,
«каждому европейцу, путешествующему по Востоку либо постоянно там
проживающему, приходилось защищаться от его тревожащего влияния… В
большинстве случаев казалось, что Восток оскорбляет нормы
сексуального приличия». Знаменитый английский исследователь Египта
XIX столетия Эдвард Уильям Лэйн говорил об избыточной «свободе
половых сношений» в этой стране.
Иначе говоря, и здесь стороны поменялись
местами. А ведь различие в морально-этических установках играет
немалую роль в существующих сегодня острых противоречиях между
Западом и мусульманским миром.
Когда глубже познакомишься с подходом
Льюиса к истории исламского Востока, уже не удивляешься, что в
Европе ему столь не нравится «так называемое уважительное отношение
к разным культурам». Особо острое неприятие вызвало у профессора
высказывание премьер-министра Франции, в котором тот упомянул о
блестящей победе египетского султана Салах ад-Дина, основателя
династии Айюбидов, над крестоносцами и освобождении Иерусалима. Но
к началу Крестовых походов арабы действительно жили в Иерусалиме
уже несколько веков. Конечно, когда-то они пришли туда, как пришли
на те или иные территории подавляющее большинство народов
(например, европейские переселенцы в Америку). Иерусалимские
святыни, бесспорно, принадлежат всем трем монотеистическим
религиям, но политизировать историю в духе концепции «единой и
неделимой столицы Израиля», по меньшей мере, неакадемично.
Безусловно, арабский мир стал отставать
от Запада задолго до начала колониальных завоеваний. Но европейский
колониализм Нового времени и продолжающаяся до сих пор экспансия
Запада, откровенное стремление к доминированию, навязывание своих
ценностей и прямое вооруженное вмешательство – главные факторы
фрустрации мусульманских народов Ближнего Востока и радикализации
ислама. Религия становится важнейшим инструментом сохранения
культурной идентичности мусульманского Востока.
О ВОЙНАХ ЗА УМЫ И ТЕРРИТОРИИ
Любое цивилизационное вмешательство –
война, завоевания, установление колониального доминирования либо
более изощренные современные формы – всегда имеет две стороны.
С одной стороны, оно способствует обмену
культурными нормами и ценностями (за исключением тех случаев, когда
вмешательство приводило к уничтожению народов и поглощению
культур). С другой – бумерангом возвращается к новым поколениям,
вызывая очередные витки противостояния народов.
Увы, в дискурсе Льюиса отчетливо
слышится нотка превосходства и пренебрежительности: страны
исламского мира долго подчинялись внешним силам (символическим
началом этой эпохи была экспедиция Наполеона в Египет), теперь
Ближний Восток больше ими не управляется, а «приспособиться к
ситуации, требующей от них отвечать за свои действия и их
последствия» мусульманским государствам трудно. Так и вспоминается
старая колониальная максима: ну, не созрели они еще для
независимости – и всё тут!
Странным выглядит толкование Люисом
миграций «мусульманских меньшинств» в Европу как одной из форм
«третьей волны атак на Европу» наряду с террором. Действительно,
миграция населения из мусульманского мира имеет широкие масштабы. В
настоящее время в странах Европейского союза мусульмане составляют
5 % населения, их доля неуклонно растет и к 2020 году
предположительно составит уже 10 %. И остановить этот процесс вряд
ли возможно. Конечно, его не следует объяснять исключительно
экономическими причинами. Мусульманская хиджра на Запад – это еще и
формирование новой псевдоуммы с особой идентичностью. Французский
исследователь Оливье Руа видит в этом проявление
детерриториализации ислама. Новые мухаджиры (добровольно или
вынужденно переселившиеся) зачастую приходят к парадоксальному
выводу, что они могут свободнее исповедовать ислам в
немусульманской стране, чем на своей родине, где господствующие
нравы и порядки не представляются им чисто исламскими.
Такого мнения придерживается и профессор
Тарик Рамадан – один из наиболее популярных и либерально
настроенных молодых лидеров исламской Европы, внук основателя
организации «Братья-мусульмане» Хасана аль-Банны. Конечно, борьба
за умы европейских мусульман будет продолжаться. Недовольство
последних социально-экономическим положением экстремисты охотно
используют для пополнения рядов своих сторонников. Однако нельзя не
замечать и процесса интеграции мусульман в европейские общества,
который является частью протяженного во времени исторического
процесса цивилизационной гибридизации и взаимообмена.
Неудивительно, что европейцы серьезно
озабочены проблемой адаптации иммигрантов и основывают свою
политику в отношении других культур на терпимости,
политкорректности и «конструктивном вовлечении». Межкультурный
разлом губителен для Европы так же, как для США – расовая
сегрегация, на борьбу с которой американское общество потратило
столько сил.
Острейшие дебаты не прекращаются и
внутри самого мусульманского мира. Они велись на протяжении всей
истории ислама и иногда, как и в других религиях, принимали форму
кровопролитных столкновений. Внутриконфессиональные войны и на
Западе, и на Востоке зачастую бывали более ожесточенными, чем
межрелигиозные (достаточно вспомнить Варфоломеевскую ночь).
Полезно напомнить, что ислам –
плюралистическая религия. В ней изначально нет «ортодоксии», и
государственной религией становилось то направление, которое
избирали правящие группы. В сочетании с отсутствием клира это и
обостряло борьбу, и создавало механизм преодоления противоречий.
Заметим, что история нашего времени знает примеры войн между
мусульманскими государствами. Принадлежность к одной религии не
смогла предотвратить кровопролитие. Так, многолетняя ирано-иракская
война унесла более миллиона человеческих жизней. То же, что
происходит в Ираке сегодня, связано не только и не столько со
старой рознью шиитов и суннитов, сколько с грубым силовым
вмешательством Запада, рассматриваемым в исламском мире как новый
«Крестовый поход».
К несчастью для Соединенных Штатов,
повод для этой опасной коннотации дал своими «фундаменталистскими»
высказываниями сам американский президент Джордж Буш. Всякая
реанимация мотива Крестовых войн, в том числе и в интерпретации
Льюиса, выглядит в глазах мусульманских сообществ как попытка
оправдать колониализм в широком понимании этого слова (боюсь,
колониализм как политика вечен), и международные террористы активно
используют тему Крестовых походов для мобилизации своих
сторонников. Главный идеолог «Аль-Каиды» Айман аз-Завахири в 2005-м
заявлял: «Сионистское образование (так он называет Израиль. – В.Н.)
– плацдарм для крестового завоевания исламского мира. Сионистское
образование – авангард американской кампании по установлению
господства на мусульманском Леванте (общее название стран восточной
части Средиземноморья. – Ред.). Это часть крупномасштабной кампании
Запада против исламского мира под руководством США в союзе с
мировым сионизмом». Говорил аз-Завахири и о французских
крестоносцах, убеждая в сентябре 2006 года алжирскую Салафитскую
группу призыва и сражения, которая позднее получила название
«Аль-Каида в исламском Магрибе», стать «костью у них в горле».
Реза Аслан из Калифорнийского
университета заявил на одной из конференций: неизвестно, как через
сто лет будут вспоминать Усаму бен Ладена – как кровавого
преступника или исламского реформатора вроде не уступавших ему в
жестокости радикальных христианских реформаторов Томаса Мюнцера или
Мартина Лютера. Аслан использует термин реформация, чтобы
подчеркнуть: насилие и терроризм исламских экстремистов – не
выражение «столкновения цивилизаций», а часть «внутренней войны в
исламе». Подобные конфликты будто бы переживали все религии,
сталкивавшиеся с вызовами Нового времени. И в вечных для всех
религий спорах о том, кто определяет веру – индивид либо интуиция,
– христианская Реформация прибегала к ничуть не менее кровавым и
бесчеловечным аргументам, чем нынешние исламисты. Такой подход
находит мало сторонников, но побуждает к размышлениям.
Позволю себе предположить, что именно
дебаты внутри исламской уммы (конечно, не в такой форме, как ныне в
Ираке) будут определять будущее место религии в государствах и
обществах, которые принято называть мусульманскими. В таких
дебатах, касающихся наиболее фундаментальных вопросов
существования, проявляют себя сторонники крайних точек зрения, в
том числе и ультраконсервативных. При этом речь может идти о,
казалось бы, довольно невинных и даже отстраненных от глобального
контекста вопросах.
Приведу один пример. В Пакистане и Индии
давно продолжается спор между двумя школами в местном суннитском
исламе – деобандийской (фундаменталистской и агрессивно
ригористичной) и барелвийской (умеренной). Один из предметов спора
последнего времени – фетва (заключение высшего религиозного
авторитета о соответствии того или иного явления либо высказывания
Корану и шариату. – Ред.) деобандийских улемов (ученых-богословов)
от 2004 года, запрещающая верующим смотреть программы телевидения,
поскольку оно является «средством фривольного развлечения». Анафеме
предавался даже находящийся под контролем барелвийцев канал Q TV,
вещающий на урду из Дубая, по которому идут благочестивые суфийские
передачи.
Но и внутри самой деобандийской школы
развернулись споры. Во-первых, об отношении к институту фетвы: одни
считают его допустимым, другие – противоречащим исконным установкам
ислама. Во-вторых, нет единства и в оценке телевидения и
возможностей его использования в «исламских целях».
Понятно, что этот спор имеет прямое
отношение к проблеме обновления и соответственно проблеме отношений
исламского мира с Западом. Руководствуясь мрачным профетизмом
Бернарда Льюиса, можно представить себе, как через несколько
десятков лет зловредные бородачи с Востока, оседлавшие
старушку-Европу, начнут бить телевизоры (как это делали в Пакистане
после упомянутой фетвы некоторые наиболее ярые последователи
деобандийской школы). Однако сам уважаемый профессор справедливо
указывает на луч надежды – модернизацию этих групп, которые,
наверное, и сегодня считали бы более привлекательной модель
западной цивилизации, не неси она беспорядочное разрушение
экзистенциально важных основ их жизни и внешнее доминирование.
Допускаю, что кто-то усмехнется, сказав:
«Ну, вот, они даже телевизоры бьют». Однако все зависит от точки
отсчета. Для многих фиксация внимания американских христианских
фундаменталистов на проблемах креационизма (учение, согласно
которому все организмы были одновременно и независимо созданы Богом
и не претерпели с тех пор изменений. – Ред.) или абортов также
выглядит признаком косности и ретроградства, если не мракобесия. А
некоторые американские фундаменталисты считают необходимым
поддерживать претензии Израиля на Иерусалим лишь потому, что верят,
будто мессия придет, когда в городе воцарятся иудеи, которые затем
будут уничтожены.
ОБ ИДЕОЛОГИИ
Многие мусульмане воспринимают
американскую концепцию Большого Ближнего Востока как
неоколониалистский проект, призванный установить угодный Западу
порядок. При несомненных достоинствах этого проекта, поддержавшего
усилия тех сил внутри региона, которые выступают за необходимую
модернизацию и демократизацию, у него есть и издержки. Прав эксперт
из Брукингского института Брюс Ридел, когда он говорит: «Понимание
стратегии “Аль-Каиды” – первый ключ к победе над ней. Запад
нуждается в “Большой Стратегии для Большого Ближнего Востока”,
которая поможет выиграть войну идей против аль-каидовского видения
“Халифата для Большого Ближнего Востока”. К счастью, большинство
мусульман разделяют с нами эту цель. С новыми лидерами на Западе
более изощренная стратегия имеет хорошие шансы победить в войне
против “Аль-Каиды”». Невозможно выиграть войну за свободу против
человеконенавистничества и мракобесия, спекулирующего на унижении
мусульман, с помощью ремейков Крестовых походов.
Однако как раз это, к сожалению, делает
Льюис, изображающий историю отношений между Западом и исламским
миром в виде фехтовального поединка, в котором победа одного из
участников непременно означала бы торжество знания и свободы, а
другого – невежества и рабства. Но именно идеологизация и знания, и
свободы, похоже, явилась основной причиной, по которой Льюис
удостоился неоконсервативной премии Ирвинга Кристола.
Суть неоконсервативного проекта на
международной арене c самого начала состояла в перекройке мирового
порядка по линии идеологического водораздела. Повсеместное
распространение американской модели демократии любыми средствами,
вплоть до военных, было одной из главных задач, провозглашенных
«неоконами». Не далее как в 2003-м Уильям Кристол в одном из своих
очерков сделал поразительное сравнение: «…крупные нации, имеющие
идеологическую идентичность (выделено мной. – В.Н.), как СССР вчера
и США сегодня, неизбежно отстаивают идеологические интересы в
дополнение к более материальным заботам. Сталкиваясь с
неординарными событиями, Соединенные Штаты всегда будут чувствовать
свою обязанность всеми средствами защищать демократическую нацию от
нападения недемократических сил, внешних и внутренних». Израиль в
данной схеме рассматривается как главный объект атаки со стороны
этих враждебных сил и соответственно защиты со стороны США.
Прагматичный республиканец и
одновременно непримиримый критик неоконсерваторов Патрик Бьюкенен
по этому поводу язвительно, но справедливо замечает: «Неужто
Кристол всерьез верит в то, что мы дали Израилю более 100
миллиардов долларов и вставали на его сторону в любой драке просто
потому, что он является демократией?»
Конструирование образа исламского врага
шло в русле именно идеологического размежевания. При этом, как уже
отмечалось, ставился знак равенства между исламским и
ближневосточным миром, где действительно находятся его важнейшие
«нервные узлы». Для неоконсервативной революции в Америке проблема
стран Ближнего Востока стала одним из главных идеационных и
мобилизирующих инструментов. Появилась тенденция относиться к
региону Ближнего Востока и Центральной Азии как к ареалу
этнического и религиозного «беспорядка» (позднее она получила
развитие в концепции Большого Ближнего Востока).
26 января 1998 года несколько видных
представителей неоконсервативного направления, входивших в группу
под названием «Проект нового американского столетия» (она составила
костяк администрации после победы республиканцев на выборах-2000),
обратились к президенту Биллу Клинтону с письмом, в котором
подвергли резкой критике американскую политику сдерживания Ирака.
Они потребовали принять стратегию, целью которой являлось бы
смещение режима Саддама Хусейна.
На самом деле идея проведения военной
операции против Багдада возникла еще в середине 1990-х, когда
«неоконы» выдвинули тезис о радикальном вмешательстве в
ближневосточно-исламский регион. Для оправдания этой стратегии
изобретались всё новые аргументы. Это и то, что исламские режимы не
добились социального прогресса, который позволил бы населению их
стран воспользоваться благами глобализации, и коррупция разжиревших
от нефтедолларов авторитарных элит, и отсутствие демократии (эта
критика, по замечанию Жиля Кепеля, весьма напоминала ту, с которой
выступали левые). В 1996 году группа «неоконов», недовольная
«процессом Осло» (договоренности, достигнутые в норвежской столице,
предусматривали возвращение палестинцам оккупированных Израилем
территорий взамен признания ими еврейского государства), направила
от имени иерусалимского мозгового центра одному из лидеров «Ликуда»
Биньямину Нетаньяху (он в то время баллотировался на пост
премьер-министра Израиля) доклад «Чистый разрыв: новая стратегия
обеспечения задачи». Среди прочих под документом стояли подписи
Ричарда Пёрла и Дугласа Фейта, будущих видных деятелей
администрации Джорджа Буша.
Авторы доклада предлагали формулу «мир
за мир», а не «территории в обмен на мир», как предусматривалось
переговорщиками в Осло. Также выдвигалась идея стратегического
альянса с Турцией и Иорданией, предоставления права преследовать
палестинцев на территориях, контролируемых Палестинской
национальной администрацией, меньшей зависимости от США. Другие
важные рекомендации: Израилю нужно ослаблять, сдерживать и даже
«отбрасывать назад» Сирию; в Багдаде необходимо восстановить
хашимитскую монархию; Израилю следует руководствоваться стратегией
не возмездия, а упреждения, которую давно разрабатывали
неоконсерваторы Алберт Волстеттер и Пол Вулфовиц.
В феврале 2004-го один из ведущих
американских политических комментаторов Чарлз Краутхаммер
триумфально провозгласил на ежегодном обеде в Американском
институте предпринимательства, что американцы создали «самую
большую империю в мировой истории». США, по его заявлению, не
только однополярная держава, но и «хранитель международной
системы». До сих пор подобное выражение использовалось только в
титулатуре королей Саудовской Аравии, называющих себя «хранителями
двух святынь» (Мекка и Медина). Эта параллель символична, поскольку
нынешняя американская империя в качестве одной из своих идейных
опор также использует фундаментализм, но только иного, чем у
ваххабитов, толка.
После 11 сентября 2001 года у части
«неоконов» Саудовская Аравия заняла первое место в перечне
источников «исламской угрозы». Выступая 10 июля 2002-го в Бюро
оборонной политики, Лорент Муравик (бывший помощник Линдона Ларуша)
заявил, что Вашингтон должен предъявить саудовцам ультиматум: «Или
вы преследуете и изолируете всех тех, кто замешан в
террористических сетях, включая саудовские спецслужбы, и
заканчиваете всякую пропаганду против Израиля, или мы осуществляем
вторжение, захватываем нефтяные месторождения и оккупируем
Мекку».
К совету Муравика администрация Белого
дома, к счастью для США и для всех нас, не прислушалась. Поход на
Мекку не состоялся. Зато новым звеном в бесконечной исторической
цепи военных вторжений стала оккупация Ирака. Хотелось бы верить,
что последним.
