Последние события в Европейском союзе, которые продемонстрировали наличие глубоких противоречий между крупнейшими государствами-членами, способны серьезно повлиять на перспективы отношений ЕС со странами-соседями, многие из которых стремятся к вступлению в Евросоюз. Как заявил в газетном интервью вице-председатель Комиссии Европейского союза Гюнтер Ферхойген (ранее комиссар, ответственный за расширение ЕС), «помимо полноценного членства в Евросоюзе существуют и иные возможности, чтобы обеспечить политическую и экономическую стабильность во всей Европе».
В самом деле, и до неудач периода весна – лето 2005 года вопрос о расширении, которое охватывало бы страны СНГ, в практической плоскости не вставал. Конечно, демократическую ненасильственную революцию в Украине, которая разворачивалась под проевропейскими лозунгами, в Европейском союзе восприняли с большой симпатией. Правда, доброжелательное мнение о событиях в Украине сформировалось не сразу, а лишь после того, как стало ясно, что протест в отношении многочисленных фальсификаций в ходе голосования 21 ноября 2004-го поддержан широкими слоями населения.
Чем же объяснялась первоначальная сдержанность, проявленная ЕС? Во-первых, в некоторых столицах сыграло роль опасение вызвать подобным вмешательством раздражение Москвы, которая считает Украину своей приоритетной зоной влияния. Разумеется, Евросоюзу следовало принимать во внимание российские интересы, учитывая тесные экономические, а также разнообразные исторические, гуманитарные и культурные связи Москвы и Киева. Любая попытка перетянуть Украину на сторону Европейского союза могла бы нанести серьезный ущерб внутреннему единству страны, ее международным связям и всему региональному окружению. Однако политика ЕС в отношении Украины и других «новых соседей» не должна зависеть от его партнерства с Россией. Притязания Москвы на то, чтобы выступать на этом пространстве в качестве единственной упорядочивающей силы, неприемлемы. Согласиться с ними означало бы признать российские претензии на доминирующую роль в регионе; это могло возродить также одиозный тезис «ограниченного суверенитета».
БЕСПОКОЙНОЕ СОСЕДСТВО
Еще в начале 2004 года, то есть до революционных событий в Украине, Европейской комиссией был принят основополагающий документ, определяющий контуры его политики в отношении новых восточных и южных соседей Wider Europe – New Neighbourhood. В нем провозглашалось, что ЕС намерен преследовать собственные стратегические цели – при возможности во взаимодействии с Россией. Эти цели совпадают с неоднократными заявлениями Виктора Ющенко, утверждавшего, что внутренние структурные изменения и независимость на международной арене не означают для Украины отказа от партнерства с Россией в пользу Евросоюза, а его программа включает в себя хорошие отношения как с Брюсселем, так и с Москвой.
Правда, в то же время Европейский союз подчеркивал, что желал бы расширения демократического пространства, а это стремление как раз и вызывает настороженность у России. Тем не менее успех совместного посредничества при урегулировании кризиса в Украине свидетельствует о принципиальной способности обеих сторон к сотрудничеству. Если бы Россия и ЕС перенесли этот опыт в более широкую сферу геополитического «поля напряженности» между ними и если бы извлеченные уроки нашли отражение в переговорах по все еще спорным вопросам содержания «общего пространства» внешней безопасности, это стало бы позитивным сигналом на будущее. Был бы сделан важный шаг к формированию доверия в Европе в целом, к чему Владимир Путин призывал в сентябре 2001-го, выступая в Германском бундестаге.
Второй из основных причин первоначальной сдержанности Евросоюза являлись опасения некоторых стран-членов, что после успеха «оранжевой революции» ее лидеры могут начать усиленно настаивать на том, чтобы Украине была гарантирована пусть отдаленная, но перспектива вступления. Ранее Европейский союз предусматривал дальнейшее развитие отношений в рамках своей Европейской политики соседства и опубликовал в связи с этим документы «Большая Европа – соседство» (март 2003 г.) и «Европейская политика соседства – Стратегия» (май 2004 г.). Они не открывают перед «новыми соседями» четкой перспективы членства в ЕС, но и не исключают ее однозначно в рамках политики «полуоткрытых дверей». Предусмотрены политический диалог, сотрудничество в области правосудия и правопорядка, а также усиленная интеграция инфраструктур.
Основу политики соседства составляет продвижение к более тесному экономическому сотрудничеству по мере того, как «новые соседи» проводят внутренние преобразования. В долгосрочной перспективе это могло бы привести к созданию единого рынка с его знаменитыми четырьмя свободами – свободным передвижением лиц, товаров, услуг и капиталов. Такая частичная интеграция во внутренний рынок включает в себя, в частности, предложения о преференциальном асимметричном открытии рынков, содействие приближению к правовым и административным положениям, стандартам и нормам Евросоюза, участие в определенных совместных программах (наука, образование, культура), упрощение порядка предоставления виз. Согласно «Стратегии» от мая 2004-го, основной целью является приближение экономик стран-партнеров к экономической модели Европейского союза. Важнейшая институциональная новация Европейской политики соседства – предложение Комиссии ЕС о том, чтобы совместно с «новыми соседями» разработать отдельно для каждой страны гибкие планы действий, рассчитанные на период от трех до пяти лет и опирающиеся на европейские программы содействия. В этих планах, которые Европейский совет справедливо определил как «ключевые политические инструменты», будут зафиксированы цели и масштабы, сроки их выполнения, подлежащие согласованию в каждом случае, а также механизм постоянного мониторинга.
С учетом различных исходных позиций восточных соседей-партнеров, а в некоторых случаях и натянутых отношений между ними Брюссель столкнулся с трудными задачами при воплощении в жизнь Европейской политики соседства. Россия не рассматривает себя как часть этой политики, рассчитывает на особую роль в качестве самостоятельной великой державы и защищается от усиления западного влияния в регионе. Минск проявляет определенный интерес к Европейской политике соседства. Намерение в будущем вступить в ЕС неоднократно выражал и Кишинёв.
Пока у Евросоюза нет необходимости немедленно предпринимать какие-либо действия в отношении Белоруссии и Молдавии. В силу внутренних структурных слабостей и неурегулированного приднестровского конфликта шансы на вступление Молдавии в Европейский союз весьма малы. С этой точки зрения европейская направленность Кишинёва, так же как и Украины при Кучме, носит скорее декларативный характер и не наполнена конкретным содержанием. Поэтому ожидать здесь «интеграционного конфликта» между ЕС и Россией в обозримом будущем не приходится.
Что касается Белоруссии, то правящий там режим не делает ничего, чтобы создать предпосылки для реализации постепенной стратегии Евросоюза. Она предусматривает, что на прогресс в деле демократизации той или иной страны Брюссель реагирует налаживанием тесных связей между ней и европейскими структурами, равно как и включением ее в зону действия Европейской политики соседства. Совет ЕС, Еврокомиссия и Европейский парламент неоднократно обращались к режиму Александра Лукашенко с предложением включить страну после проведения честных и свободных выборов в зону действия Европейской политики соседства и совместно выработать план действий, который бы соответствовал ее специфическим условиям и содержал дифференцированные программы сотрудничества. Однако после избирательного фарса в октябре 2004 года (парламентские выборы и референдум о возможности продления полномочий президента. – Ред.) эти идеи потеряли актуальность, что не должно, однако, мешать выстраивать и уточнять стратегию двойного диалога с Минском.
С одной стороны, собственные жизненные интересы (безопасность границ, «мягкие» угрозы безопасности и пр.) диктуют Брюсселю необходимость сохранять избирательные контакты на рабочем уровне с представителями режима Лукашенко, с другой – само европейское самосознание подталкивает к проявлению солидарности и оказанию широкой поддержки демократической оппозиции и формирующемуся гражданскому обществу в Белоруссии.
Благодаря этому ЕС может рассчитывать на симпатии не только белорусской оппозиции, но и части элит и даже номенклатуры. Правда, европейская стратегия двойного диалога едва ли будет пользоваться поддержкой Москвы в той же степени, что прежде. Ведь и в России нарастают авторитарные тенденции, а путинское руководство подвергает критике у своего союзника лишь определенные политические и экономические процессы, но не авторитарную систему Лукашенко, как таковую. По мнению российского руководства, смена режима в Минске чревата тем, что Белоруссия вслед за Украиной переориентируется на Европу и не только поставит под вопрос проект реализации Единого экономического пространства (ЕЭП), но и окончательно похоронит идею Союзного государства, в котором де-факто доминирует Россия.
В Украине демократический прорыв, как мы видели, перевел европейские амбиции страны от деклараций к действиям. Таким образом, Украина – единственное (и к тому же наиболее важное) за последнее время государство геополитической промежуточной зоны, которое в результате демократических сдвигов вышло на новую позицию.
Москва убеждена в том, что Евросоюз хотел бы оторвать Украину от прежних партнеров и перетянуть на свою сторону. На самом деле, однако, внутри Европейского союза пока нет согласия относительно его будущих отношений с Украиной. Вырисовываются три основные «группировки».
Во-первых, те страны, особенно в Южной Европе, где полагают, что в случае вступления Украины возможно сокращение объемов средств, выделяемых им из структурного фонда Брюсселя.
Во-вторых, большинство стран, преимущественно из «старой Европы», которые хотя и не отвергают в принципе долгосрочной перспективы членства Украины в ЕС, но из-за вступления в него других стран (Болгария, Румыния, Хорватия, а в дальнейшем и Турция) опасаются перенапряжения и перегрузки и поэтому ведут себя довольно сдержанно. Степень этой сдержанности возросла после неудачных референдумов по европейской Конституции.
Наконец, страны – соседи Украины во главе с Польшей, стремящиеся покончить со своим периферийным положением на востоке Евросоюза. С их точки зрения, вступление Украины дало бы возможность преодолеть пережитки имперского мышления у российских элит и тем самым ограничить остаточный риск возникновения угрозы с Востока.
ТРЕУГОЛЬНИК ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ – РОССИЯ – УКРАИНА
Хотя на встрече глав государств и правительств стран ЕС в середине декабря 2004 года Украине не дали согласие на вступление, ей были предложены «тесные, особые отношения в рамках Европейской политики соседства» вскоре после того, как Совет министров иностранных дел ЕС одобрил «общий план действий» для Украины. Наиболее целесообразный путь сегодня – это, не лишая Киева цели вступить в отдаленном будущем в Евросоюз, быстро осуществлять конкретные меры по содействию преобразованиям, с тем чтобы новое руководство могло выполнить свои программные обещания и хотя бы отчасти оправдать надежды мобилизованных им людей. Ибо от этого решительным образом зависит, увенчается ли мирная революция установлением подлинно демократического режима, пользующегося стабильной поддержкой граждан, – системы, устойчивой к давлению извне, гарантирующей внутреннее единство и территориальную целостность страны.
В данном контексте Европейский союз утвердил в декабре 2004 года совместный план действий и расширил его до своего рода «плана действий плюс». В нем Брюссель признаёт устремления Украины и приветствует ее европейский выбор. Затем верховный представитель ЕС по общей внешней политике и политике безопасности Хавьер Солана заявил в Европарламенте о намерении до начала 2008-го заключить с Украиной «новый тип договора». Не исключено, что речь может идти о привилегированном европейском партнерстве или даже о соглашении об ассоциации с принципиальной перспективой вступления. Для поддержания стабильности в Украине необходимо прежде всего следующее:
- облегчение условий для украинского экспорта (около 40 % которого уже сегодня направляется в Евросоюз) путем принятия более гибких антидемпинговых мер и повышения импортных квот;
- содействие приведению законодательства в соответствие с правовыми рамками Европейского союза. Это позволит экономике в большей степени сблизиться с европейским внутренним рынком и поможет выполнить сразу два пункта программы нового руководства: во-первых, получение Украиной статуса страны с рыночной экономикой и, во-вторых, ускорение переговоров о ее вступлении в ВТО, что могло бы привести к созданию зоны свободной торговли Украина – ЕС;
- оказание Украине стартовой поддержки, например, в рамках содействия проектам в области окружающей среды и транспорта (ISPA) и развития сельского хозяйства (SAPARD). Дальнейшее вовлечение в другие программы – в частности, в сфере образования, науки и культуры;
- совместные усилия по обеспечению надежной защиты границ от нелегальной миграции и международной преступности как предпосылка упрощения визового режима;
- привлечение Украины к урегулированию региональных кризисов и конфликтов в рамках общей внешней политики и политики безопасности (например, Евросоюз в первую очередь ожидает от Киева участия в разрешении конфликта вокруг Приднестровья – этого пользующегося покровительством Москвы полукриминального сепаратистского образования).
В принципе и Москва не заинтересована в дестабилизации обстановки в Украине, которая оказала бы отрицательное воздействие на Россию, ее экономическую и международную деятельность. Стало быть, и Москва, и Брюссель равным образом заинтересованы в стабильности своего окружения, и это совпадение интересов следует использовать и развивать как общую ответственность. Правда, не внушает особого оптимизма тот факт, что Россия не желает идти на то, чтобы при наполнении «общего пространства внешней безопасности» вести с Европейским союзом разговор о странах, расположенных в поле напряженности восточноевропейской промежуточной зоны.
Насколько ЕС и Россия способны работать сообща, покажет будущее Единого экономического пространства России, Украины, Белоруссии и Казахстана. Москва воспринимает это объединение как инструмент укрепления интеграционного ядра вокруг России. Евросоюз хотя в принципе и рассматривает ЕЭП как пример желательного регионального сотрудничества, но хотел бы сначала прояснить его содержание. Наконец, в лагере Виктора Ющенко звучат голоса, полностью отвергающие Единое экономическое пространство как чисто геополитический проект, не имеющий реального экономического значения. Дойдет ли дело в этом вопросе до интеграционного конфликта в геополитической промежуточной зоне, будет зависеть прежде всего от характера ЕЭП.
Заключая с Европейским союзом соглашения о партнерстве и сотрудничестве, и Россия, и Украина ставили перед собой такую цель, как создание зоны свободной торговли. Если Единое экономическое пространство ограничится зоной свободной торговли в соответствии с принципами и правилами Всемирной торговой организации и если оно обеспечит координирование торговой деятельности стран – членов ЕЭП и ЕС в духе трехстороннего соглашения о свободной торговле между Брюсселем, Москвой и Киевом, то оно не противоречило бы европейским амбициям Украины. Да и президент Украины Ющенко прекрасно сознаёт, что торговля с Россией всегда будет жизненно важной.
Если же Москва станет придерживаться своей первоначальной цели (введение единой валюты и создание наднациональных органов по аналогии с Еврокомиссией), это оказалось бы несовместимо с надеждами Украины на интеграцию в Европейский союз. Ибо путь в Брюссель по принципу «С Россией – в Европу», предложенному представителями различных политических направлений в Белоруссии, для Украины нереален: Россия определенно заявила, что она, как независимая великая держава, не намерена вступать в ЕС и готова лишь частично перенять его ценности, стандарты и нормы.
РОССИЙСКИЕ ВОПРОСЫ
Уже довольно давно, а особенно после думских и президентских выборов 2003–2004 годов и трагедии Беслана в сентябре 2004-го, в России все заметнее обозначается авторитарное направление развития. Западные наблюдатели указывают на возрождение двоякого образа Запада, существовавшего в российском сознании в прошлом. «С одной стороны, страна хотела учиться у более развитого в технологическом отношении Запада, не отставать от его ученых, пользоваться благами западного стиля жизни. С другой – россияне считали себя духовно выше европейцев (идея Третьего Рима) и отвергали провозглашаемые Западом универсальные ценности как чуждую своему обществу культуру», – отмечает ведущий немецкий эксперт по СНГ Александер Рар.
Все это вызывает ряд вопросов как о будущем партнерства Брюсселя и Москвы, так и о позиции Евросоюза в отношении экономически крепнущей и политически все более авторитарной России.
Является ли сегодняшнее состояние дел в России свидетельством краха эксперимента по установлению там демократии и созданию правового государства европейского типа, или же временное ограничение действия основных ценностей и европейских принципов необходимо для полной консолидации общества и дальнейшего прорыва (как предположил во время своего посещения Москвы бывший федеральный канцлер Германии Гельмут Шмидт)?
Следует ли принимать всерьез обещания Путина сохранить все демократические завоевания народа России, или же дело идет к возрождению «демократического централизма» советского образца?
Не приведет ли усиление государственного интервенционизма и вмешательства со стороны неуправляемой и коррумпированной бюрократии к параличу экономики, или, напротив, государственная власть обеспечит на определенный период надежные условия для развития экономики и откроет ее для мирового рынка подобно тому, как это произошло на Тайване, в Южной Корее, Малайзии и Чили?
Не превратится ли Россия в «petro state» – нефтяное государство (по выражению российского политолога Лилии Шевцовой), характеризующееся слиянием бизнеса и власти, социальным неравенством и уязвимостью перед лицом ударов извне? Или удастся использовать богатые запасы энергоносителей для диверсификации экономики и подъема жизненного уровня населения?
Позволяет ли классическая теория модернизации отделять либерально-экономическую составляющую общего модернизационного процесса от других явлений, таких, как отсутствие правовых гарантий, недостаточная транспарентность, доминирование силовых органов и нарастание авторитарных тенденций?
Разрешимо ли противоречие между доверием граждан к своему президенту, с одной стороны, и их недоверием к государству и его органам – с другой?
Должен ли Евросоюз в своем партнерстве с Россией подстраиваться под авторитарную модернизацию, или же ему следует и впредь исходить из того, что поведение России как партнера должно оцениваться в соответствии с европейскими ценностями и демократическими принципами?
Окажется ли Россия – окрепшая, усиливающая свой военный потенциал, проникнувшаяся духом национал-патриотизма – склонна к непредсказуемости, агрессивному внешнеполитическому поведению и односторонним действиям, или же она в силу крепнущей уверенности в себе, подъема самосознания, а также роста экономической мощи и благосостояния проявит в большей мере предсказуемость, готовность к сотрудничеству и многосторонним действиям?
Будет ли Россия использовать общую с Европейским союзом заинтересованность в стабильности геополитической промежуточной зоны, даже если в отдельных странах этого региона к власти придут новые режимы, ориентированные на европейские ценности и принципы и стремящиеся к более тесным отношениям с ЕС? Или в порыве «интеграционной конкуренции» она станет поддерживать и поощрять авторитарные и потенциально нестабильные режимы, которые пойдут навстречу геополитическим устремлениям Москвы?
Короче говоря, изменится ли характер отношений между Евросоюзом и Россией, не угрожает ли нам наступление «холодного мира»?
Таким образом, проблема взаимоотношений Европейского союза и России связана не с отдельными трудностями, а с необходимостью развивать их в целом с учетом сегодняшней действительности. В 1990-е годы эти отношения развивались на основе представления о том, что Россия постепенно приближается и к европейским ценностям, и к социально-экономической и политической модели Европы. Но в настоящее время партнеры двигаются в противоположных направлениях. Все дальше расходятся не только системы ценностей, но в некоторых областях и интересы. Национал-имперские тенденции во внутренней политике таят в себе опасность односторонних действий в международных отношениях. «Где конкретно находится Россия на своем пути от самодержавия к демократии и обратно и какова форма ее политической системы, остается пока неясным, – уверен член совета Гессенского фонда по изучению мира и конфликтов Ханс-Йоахим Шпангер. – Отклонение России от пути демократической добродетели либо ставит под угрозу прочное стабильное сотрудничество или, более того, стратегическое партнерство с западными демократиями, либо вовсе исключает его».
Широкомасштабное партнерство между Россией и ЕС пока остается нереализованной идеей. Однако при всех противоречиях и неопределенности Россия в силу своей величины, географической близости к странам Евросоюза, позитивного и негативного потенциала, а также своей региональной и глобальной роли является незаменимым участником многостороннего функционального сотрудничества. Даже частичная, ограниченная экономической сферой модернизация России потребовала бы ее вовлеченности в общеевропейские процессы сотрудничества – в политике, экономике, а также в таких областях, как правосудие и правопорядок, энергетика, экология, внешняя безопасность.
Хотя трудно представить себе Россию, вновь избравшую авторитарный «особый путь», институционально включенной в европейские интеграционные процессы, в углубленное партнерство с его процессами сближения на основе общих ключевых ценностей и принципов демократии. И неясно, о какой совместимости экономических порядков, близости вплоть до совпадения позиций в вопросах внешней политики и политики безопасности в таком случае могла бы идти речь.
В этих условиях отношения между Европейским союзом и Россией должны определяться прагматизмом и новым реализмом: партнеры не предъявляют друг другу чрезмерных требований и не позволяют риторике слишком отрываться от действительности. И все же тема европейских ценностей, как основы устойчивого партнерства, должна вновь и вновь подниматься – не в последнюю очередь со ссылкой на принятые Россией обязательства в отношении основ и принципов, провозглашенных Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и Советом Европы. В то же время недостаточное следование этим принципам не должно мешать достижению согласия по вопросам, в которых интересы сторон сходятся. Примерами успешной деятельности такого рода стало решение проблем, связанных с Калининградской областью, расширением ЕС и, наконец, урегулированием конфликта в Украине.
Евросоюз должен воспринимать себя как партнера, но при необходимости и как оппонента. Последнее важно в тех случаях, когда поведение России во внутренней и внешней политике резко противоречит основным европейским ценностям и интересам, представлениям о порядке, как, например, в Чечне. Конечно, шансы Брюсселя повлиять на развитие событий в России очень малы. И все же политическая открытость, тесные и разнообразные международные экономические связи, отношения партнерства между регионами, городами, общественными объединениями и представителями гражданского общества могут способствовать «невидимой передаче ценностей» (немецкий политолог Герхард Симон) и новым «переменам через сближение» (Эгон Бар, идеолог «восточной политики» канцлера Вилли Брандта). Или, как сказал один из лидеров «Солидарности», впоследствии министр иностранных дел Польши Бронислав Геремек, «европейцы должны всегда поддерживать мысль о том, что Россия может быть демократическим государством».
По всей вероятности, все это предполагает, что Европейский союз и его государства-члены сами четко определяют свои общие интересы и последовательно представляют их Москве. Внутренняя согласованность при определении позиций и целей ЕС является убедительным показателем их действенности. Поэтому Еврокомиссия справедливо критикует отсутствие существенного прогресса во всех областях и требует от Совета ЕС и Европейского парламента лучше координировать друг с другом свою политику на российском направлении, а также говорить с Москвой ясно и недвусмысленно. Необходимо достичь единства по основным целям, провести «красную черту», которую Евросоюз не должен переступать, и выработать позиции, служащие руководством для деятельности представителей Европейского союза в Москве и в Брюсселе.
Этого до сих пор действительно не хватало по ряду причин. Так, развитие целостной стратегии ЕС в отношении России объективно затруднено, пока обе стороны находятся в «текучем состоянии» (state of flux), к тому же асимметричном: Евросоюз с точки зрения отношений с внешним миром, а теперь и внутренних противоречий между странами-членами, Россия – своей внутренней трансформации. Кроме того, государства – члены Европейского союза в силу своего исторического и политического опыта по-разному относились и относятся к Советскому Союзу и его государству-преемнику – России. Это особенно проявилось после расширения ЕС на восток: «старые европейцы» Франция, Германия, Италия и Великобритания ведут себя на российском направлении более открыто и гибко, а «новые европейцы», особенно из Польши и стран Балтии, демонстрируют большую настороженность и настроены более критично. Наконец, иногда сказывались действия высокопоставленных представителей стран Евросоюза, нарушавших согласованную в Совете ЕС и Еврокомиссии линию ради личного самоутверждения.
Например, на Римском саммите в ноябре 2003 года председатель Совета Европейского союза, глава правительства Италии Сильвио Берлускони, который и до того вопреки брюссельской линии неоднократно высказывался за полноправное членство России в ЕС, горячо выступил в поддержку Путина в таких вопросах, как ситуация в Чечне, «дело ЮКОСа», права человека и свобода прессы. В феврале 2004-го президент Франции Жак Ширак упрекнул Еврокомиссию в том, что она часто не понимала и даже игнорировала оправданную озабоченность Москвы, например, в отношении Калининградской области, вступления России в ВТО или последствий для нее расширения ЕС на восток. Наконец, федеральный канцлер Герхард Шрёдер положительно оценил выборы в Чечне, которые, по всем данным и со всех точек зрения, проходили с массовыми нарушениями.
Все это чревато целым рядом осложнений. Во-первых, способно подорвать в глазах России достоверность позиции Европейского союза и, что касается выборов в Чечне, вообще дискредитировать идею наблюдения за выборами, проводимого ОБСЕ. Кто поверит критике в адрес сфальсифицированных выборов в других частях Европы, если фарс в Чечне получил сертификат «свободных и справедливых» выборов? Кроме того, «разделение компетенций» в ЕС с его противоречивыми для внешних партнеров сигналами побуждает Россию к тому, чтобы оказывать влияние на европейскую политику, напрямую обсуждая с отдельными государствами-членами проблемы, находящиеся в компетенции всего сообщества.
Несомненно, отношения в форме селективного билатерализма служат Москве также и для того, чтобы на основе взаимопонимания, достигнутого по важнейшим вопросам с государствами, образующими ядро Европейского союза, оказывать влияние на процессы принятия решений в институтах ЕС, с тем чтобы они отвечали российским интересам. Использовать различные позиции стран – членов Евросоюза в целях обеспечения собственных интересов – законное право российской дипломатии. Дело же самого Европейского союза и составляющих его государств – выработать в рамках общей внешней политики и политики безопасности единую линию и последовательно проводить ее в жизнь. Именно это сделает политику в отношении России более убедительной и эффективной.
