Россия в глобальной политике

Коррупция, во-первых, тесно связана с организованной преступностью. Особенно с наркоторговлей, из которой могут финансироваться, как мы отмечали, террористические группировки. Во-вторых, она резко снижает эффективность деятельности государственных институтов, в том числе, и в борьбе с угрозой со стороны радикального ислама. В-третьих, высокая коррупция и связанное с ней социальное неравенство являются одним из главных пропагандистских аргументов против существующих светских режимов, используемых радикальными исламистами, в том числе, и ИГ, в регионе.

Третьим по значимости фактором «хрупкости» государств региона является бедность. Страны региона (особенно, части Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана, расположенные в Ферганской долине) характеризуются очень высокой степенью аграрного перенаселения при дефиците воды и плодородной земли. Это ведет к безработице и скоплению большого количества маргинализированной молодежи, которая очень легко поддается «обработке» со стороны радикальных исламистов. Проблема еще больше усиливается в связи с деградацией созданных в советское время систем социального обеспечения, образования и медицины. Трудовая миграция в Россию (дававшая до недавнего времени до 50% ВВП Таджикистана, 33 % ВВП Кыргызстана и 15% ВВП Узбекистана) была одним из важных клапанов, предотвращавших социальный взрыв. Однако девальвация рубля в 2014-2015 гг., а также сокращение спроса на рабочую силу в РФ привели к резкому истощению этого источника доходов населения. Что, в свою очередь, привело к серьезному обострению ситуации, особенно, в Таджикистане.

Рост бедности наблюдается на фоне тенденции к социально-экономической «демодернизации». Например, в Таджикистане к 2010 г. из-за гражданской войны и экономических трудностей доля городских жителей сократилась до 26% от общей численности населения[12], что сопоставимо с самыми отсталыми странами мира. Проявлениями «демодернизации» можно также считать отъезд высококвалифицированных специалистов и интеллигенции (как русскоязычной, так и национальной), распад созданной в советское время технической и социальной инфраструктуры даже в таких относительно богатых природными ресурсами странах, как Туркменистан.

Четвертым кризисным фактором, угрожающим государственности стран региона, является проблема наличия так называемых персонализированных режимов султанистского типа[13], существующих на фоне клановых систем, определяющих внутриэлитные сетевые конфигурации[14]. Две ключевые страны региона – Узбекистан и Казахстан – не прошли в постсоветское время ни одного цикла смены верховной власти. В обеих странах существующие политические институты тесно и непосредственно связаны с неординарной личностью их президентов. В то же время, в силу чисто возрастного фактора, уже в ближайшей перспективе встает вопрос о смене верховной власти, что может привести к обострению межклановых конфликтов внутри элиты и дальнейшей дестабилизации ситуации.

Ко всему вышеперечисленному можно, в-пятых, добавить наличие серьезных межгосударственных конфликтов из-за водных ресурсов между вышележащими (Таджикистан, Кыргызстан) и нижележащими (Узбекистан, в меньшей степени Туркменистан и Казахстан) по течению рек странами. Эти конфликты серьезно затрудняют сотрудничество стран региона, в том числе и в борьбе с угрозами безопасности.

Одновременно – и это в-шестых, влиятельные великие державы (Россия, США, Китай, ЕС, исламские страны) вовлечены в «Новую Большую игру»[15]  за влияние в регионе.

Конфликты между их интересами могут в худшем случае -усиливать угрозы безопасности, а в лучшем – нейтрализуют их усилия по помощи странам региона в преодолении различных вызовов.

Перечисленные выше внешние угрозы из Афганистана и Ближнего Востока, связанные с радикальным исламом, а также резко усиливающие их внутренние проблемы ряда стран региона с очевидностью свидетельствуют о том, что установившаяся в постсоветский период в Центральной Азии модель светской государственности переживает определенный кризис. Перспективы преодоления этого кризиса различны в разных странах региона и во многом определяются сложившимися особенностями взаимодействия государственных структур и исламской религии.

Ислам стал распространяться на территории Центральной Азии  с VII  века н.э. в результате арабского завоевания. Процесс исламизации длился несколько столетий, и он не был закончен даже перед установлением Советской власти. При этом просматривалось достаточно четкое различие между сильно исламизированными оседлыми народами (узбеками, таджиками) и слабо исламизированными кочевыми народами (казахами, киргизами, туркменами). Это деление актуально до сих пор, так как проблема религиозного экстремизма наиболее остро стоит в странах оседлой традиции, а также в регионах компактного проживания оседлого населения в странах кочевой традиции (Южный Казахстан, Южный Кыргызстан).

После получения независимости государства региона в лице правящих элит активно поддерживали политически приемлемые для них формы мусульманской религии, пытаясь таким образом создать национальные формы ислама, легитимирующие существующие политические системы светских государств.

Наиболее тревожная ситуация в плане потенциала распространения нестабильности и влияния радикального ислама сложилась в настоящее время в Таджикистане. Здесь, среди специфических негативных факторов, следует отметить соседство с Афганистаном, особенно сложную социально-экономическую ситуацию, а также до сих пор сказывающиеся разрушительные последствия гражданской войны первой половины 1990-х гг.

Одновременно наблюдается ускорение радикализации в обществе, в частности, затронувшее и правоохранительные органы. Наиболее вопиющим в этом плане фактом в 2015 году было дезертирство и уход в «Исламское государство» полковника ОМОН Гулмурода Халимова.  Осенью 2015 года имел место военный мятеж, который возглавил заместитель министра обороны генерал-майор Абдухалим Назарзода. Этот мятеж официальные власти также связали с влиянием радикального ислама. Достаточно слабым представляется территориальный контроль центрального правительства над некоторыми регионами Таджикистана, в частности, Горным Бадахшаном. Охрана таджико-афганской границы после ухода российских пограничников также достаточно слаба, что опасно с учетом ускоренной дестабилизации обстановки в приграничных регионах Афганистана.

Определенную опасность в плане распространения радикального ислама представляют и «перегибы» в борьбе с исламизмом. К ним можно отнести массовое закрытие мечетей, введение жесткого дресс-кода, противоречащего исламским традициям и запрет умеренной Партии Исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). Перечисленные меры могут привести к усилению радикального исламистского подполья.

Кыргызстан также подвергается серьезным угрозам. К числу специфических для данной страны рисков можно отнести геополитический раскол страны на север и юг. Государственные структуры Кыргызстана, как показала, в частности, упоминавшаяся выше «Баткенская война», отличаются традиционной слабостью, которая еще больше усилилась после имевших место двух революций (2005 и 2010 г.). Наибольшие риски радикального исламизма имеются на юге страны, особенно, среди многочисленной узбекской диаспоры. Ситуация здесь к тому же усложняется острым межэтническим конфликтом между киргизами и узбеками, который привел к погромам в 2010 году.

Ситуация в Туркменистане традиционно считалась одной из самых стабильных в регионе (это демонстрируют и приведенные выше рейтинги государственности). Тем не менее, в 2014-2015 годах имеет место серьезное ухудшение обстановки, связанное с тяжелой ситуацией на туркменско-афганской границе, куда проникло «Исламское государство». Нейтральный статус Туркменистана начинает демонстрировать свои негативные стороны. У страны нет сильной армии для защиты границы, а обращение за военной помощью, в частности, к  России, противоречит концепции нейтралитета. Ситуация внутри страны тоже неблагополучна. Согласно приведенным выше данным по числу боевиков в Сирии и Ираке (если перечитать их по относительному показателю — число боевиков-террористов на 1 млн. жителей), Туркменистан занимает 1 место на постсоветском пространстве.

Ситуация в Узбекистане в плане противостояния государства и экстремистских направлений ислама характеризуется существенными противоречиями. С одной стороны, Узбекистан является местом происхождения сильнейших в регионе экстремистских группировок. В 1999 году в Ташкенте имели место массовые теракты, организованные ИДУ. В мае 2005 года в Андижане (Ферганская долина) имело место восстание, организованное радикальной исламистской организацией «Акрамия» (Акромийлар). С другой стороны, мощные силовые структуры и общая репрессивная политика государства привели к тому, что деятельность религиозных экстремистов в стране находится под определенным контролем.

В настоящее время на фоне обостряющегося социально-экономического кризиса наблюдается рост исламистской пропаганды и террористической активности в стране. Узбекистан занимает на постсоветском пространстве второе место после России по числу боевиков, уехавших воевать в Сирию и Ирак.  Сложность проблемы роста религиозного экстремизма в Узбекистане связана, в том числе, и с клановой политикой. В Узбекистане существует традиционное «разделение труда» между региональными кланами, которое характеризуется пословицей: «самаркандец правит, ташкентец считает деньги, ферганец молится». Эта пословица подчеркивает особую роль ислама именно в Ферганской долине, а также факт того, что ключевые духовные лица в Узбекистане традиционно происходят из Ферганской долины.

В ходе постсоветской эволюции к власти пришли самаркандский (к нему относится сам президент) и ташкентский (он контролирует экономику) кланы. Ферганский клан, по мнению многих экспертов, традиционно использовал угрозу исламского экстремизма как способ повышения собственного влияния. Описанные в общих чертах внутриклановые расклады очень важны в свете того, что до сих пор не решенная проблема «наследования власти» может вызвать резкое обострение межклановой борьбы.

Казахстан является наиболее благополучной страной региона с точки зрения проблемы распространения религиозного радикализма. Это объясняется следующими специфическими факторами: стабильным состоянием экономики  (порядка двух третей ВВП стран Центральной Азии производится в Казахстане), достаточно высокой степенью модернизации общества в советский период, наличием большой прослойки русскоязычного населения, а также историческими традициями распространения ислама среди казахов.

Критически  важной  с  точки  зрения  распространения  радикального  ислама является ситуация в двух регионах. В Южном Казахстане, относящемся к «оседлой зоне», влияние исламских институтов в жизни общества традиционно было сильно. Процессы возрождения ислама в этом регионе стали сопровождаться и появлением радикальных его форм.  Не менее сложная ситуация в последние годы складывается в Западном Казахстане. Интенсивное промышленное освоение нефтегазовых запасов региона привело к тому, что он стал местом концентрации социально маргинализированных групп, особенно мигрантов (среди них заметны   оралманы – этнические казахи, возвращающихся в Казахстан, зачастую, из довольно отсталых стран). О сложной ситуации в регионе свидетельствуют волнения в Жанаозене в 2011 году (важно отметить, что они не имели исламистской компоненты). В этой сложной среде есть потенциал для роста влияния радикальных исламистских группировок.

Проведенный выше анализ показывает, что угрозы светской государственности в Центральной Азии достаточно велики. Однако странам региона есть, что этому противопоставить.

Исторически Центральная Азия как часть мусульманского мира характеризовалась развитой исламской наукой (Аль-Хорезми, Аль-Фараби, Бируни и др.), а также высокой суфийской традицией, в том числе, мистической поэзией (Аттар, Джами, Машраб и др.). Именно эти культурные традиции национального ислама являются одной из основных мишеней исламских радикалов, отрицающих национальные формы мусульманской религии и культуры. В свою очередь, центральноазиатские суфии (прежде всего, великий узбекский учитель советского времени М. Хиндустани) активно боролись с распространением радикального исламизма (салафизма, ваххабизма). Стоит в этой связи отметить, что в древних цивилизационных центрах Центральной Азии, таких как Самарканд и Бухара, в силу высокой традиционной культуры населения, распространение религиозного экстремизма существенно меньше. Нельзя недооценивать и потенциал традиционной для центральноазиатских народов ханафитской правовой школы. Это — одна из четырех ортодоксальных правовых школ суннизма, в то время как радикальный исламизм (салафизм) связан с принятой в Саудовской Аравии в радикальной ваххабитской трактовке ханбалитской школой. Развитие традиционного ислама и закрепление   ханафитской правовой школы как официально признанной (что, в частности, имело место в Таджикистане) – это один из ресурсов борьбы с радикализмом в рамках «исламского пути развития».

Необходимо также подчеркнуть, что у стран Центральной Азии есть позитивный исторический опыт успешной модернизации исламской идеологии, который вполне может быть заимствован в современных условиях. Во второй половине XIX-начале XX века в Центральной Азии, как и в Европейской части России, получило распространение либерально-реформаторское течение в исламе – джадидизм (младобухарство, младохивизм, и т.п.). Данные регионы исламского мира тогда были в числе передовых в плане распространения соответствующих идей. Это задает  культурные традиции развития уже по чисто светскому пути, что особенно характерно для более развитых стран региона, типа Казахстана.

Способствует сохранению светской государственности и советское модернизационное наследие, кардинально изменившее очень многое в Центральной Азии. Многие заданные в советское время неисламские стереотипы повседневной жизни (например, высокая степень грамотности и светской образованности населения в связи с наличием системы всеобщего школьного образования, потребление алкоголя и отсутствие активного посещения мечетей) до сих пор существенно отличают существенную часть жителей региона от других частей исламского мира.

В постсоветский период эффективность реформ, направленных на построение институтов модерна, была различной в разных странах региона. В плане развития современной рыночной экономики и привлечения инвестиций наибольших успехов достиг Казахстан. Эффективная рыночная экономика является одним из важнейших препятствий для возврата к архаичным исламским институтам, к чему призывают радикалы. Неслучайно в этой связи руководство Казахстана ответило в 2014-2015 годах на общий рост нестабильности резкой интенсификацией институциональных экономических реформ. Именно Казахстан, прежде всего, в силу относительного (в региональных масштабах) социально-экономического благополучия,  является своеобразным «бастионом стабильности», обеспечивающим безопасность южных границ России, западных границ Китая и далее — безопасность восточных границ ЕС.

Важным ресурсом в борьбе с радикальным исламизмом в Центральной Азии является помощь великих держав. В этом плане можно особо отметить Россию, имеющую ключевые позиции в сфере обеспечения региональной безопасности. Поддерживаемая Москвой Организация договора о коллективной безопасности (ОДКБ) – главная защита Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана от возможных вторжений с территории Афганистана, а также от потенциальной экспансии ИГ.

Россия жизненно заинтересована в борьбе с исламским радикализмом в Центральной Азии. Его дальнейшее распространение и даже возможная победа связаны с потенциалом роста целого ряда трансграничных угроз (терроризм, наркоторговля, интенсификация неконтролируемых миграционных потоков, и т.п.). В свете проблем миграции ситуация с безопасностью в целом ряде российских мегаполисов (прежде всего, в Москве) в существенной степени зависит от того, удастся ли России и всему международному сообществу оказать эффективную помощь центральноазиатским государствам в борьбе с растущей угрозой радикального исламизма.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/