Америка не замыкается в себе – она остаётся самой сильной державой, и свои интересы она будет отстаивать любыми средствами. Но продолжит ли она менять мир в духе либерально-демократического идеала «конца истории»? Об этом в интервью, подготовленном специально для передачи «Международное обозрение», рассказал Фёдору Лукьянову ведущий научный сотрудник Института ответственного государственного управления им. Куинси в Вашингтоне Анатоль Ливен.
– Анатоль, как вообще можно объяснить, что американцы так просчитались? Они не ожидали обвала афганского правительства и армии?
– В значительной степени это связано с тем, что все оглядывались на события 1989–1992 годов. Многие, включая и меня (а я в ту пору работал в Пешаваре), были тогда уверены, что просоветский афганский режим рухнет, как только уйдёт Советская Армия. Но на деле он продержался три года, причём пережил даже сам Советский Союз.
Памятуя тот опыт, многие представляли себе аналогичный сценарий. К сожалению, Запад оказался слишком высокомерен и проигнорировал тот факт, что государство, которое Афганистан унаследовал от Советов, было намного более солидным, имело некоторую институциональную опору и пользовалось гораздо большей поддержкой, чем государство, которое оставили после себя мы.
Конечно, разведки и аналитики ожидали, что режим рухнет. Но рассчитывали, что произойдёт это в течение нескольких месяцев. И за это время можно будет спокойно и обстоятельно завершить вывод персонала. Но здесь скрывалась ловушка. Как только афганские военнослужащие поняли, что им отводят лишь нескольких месяцев, многие из них выбрали вполне рациональное поведение. Если капитуляция неизбежна, преимущество получает тот, кто перебежит первым, а не те, кто продолжат сражаться до последнего. Хочешь сдаться на приличных условиях, сдавайся раньше других.
– Вы писали недавно, что американцы попросту пренебрегли многими признаками того, что между армией и талибами давно зрели неформальные договорённости. Но ведь это вполне традиционный для Афганистана способ обеспечить себе гарантию на будущее.
– Совершенно верно. То же самое было в 1992 г. на излёте коммунистического правительства. Боёв было очень мало. Люди просто переходили на другую сторону, обговаривали условия, сдавали оружие. То же самое было и в середине 1990-х на волне подъёма «Талибана»[1], в пуштунских провинциях почти не было сопротивления. В непуштунских, правда, было. Но если сдаться вовремя, то даже в плену не окажешься, пленных просто держать негде. А поскольку в Афганистане личное оружие – это вопрос чести мужчины, то, как правило, домой сдавшиеся отправлялись с собственным вооружением. Хотя, конечно, всегда есть люди, которых домой не отпустят, а убьют, но они это знают и спасаются бегством, как мы видели и в нынешнем случае. Например, генерал Дустум.
– Шумиха утихнет, через пару недель СМИ отвлекутся на что-то другое. И всё же – как можно оценить долгосрочное влияние того, что произошло, на американскую политику – не только в Афганистане, в целом. Байден объявил, что эпоха интервенций в прошлом.
– Да, скорее всего, такой эффект будет, как и после Вьетнама. Целое поколение американцев после 1975 г. было очень сдержанным в том, что касается оккупации других стран и сухопутных военных операций против повстанцев. Случались исключения, вроде Сомали или Бейрута, но в основном не хотели вмешиваться. Теперь в США только усилится склонность к вооружённым операциям посредством воздушных кампаний, атак беспилотников или роботов. Все опросы общественного мнения свидетельствуют, что американцы отвергают сухопутные войны, после Ирака и Афганистана это естественно.
Есть вторая составляющая. Большинство американцев одобряет решение уйти из Афганистана, однако урон, нанесённый Байдену, очень велик. Возникло впечатление некомпетентности и неподготовленности к кризису, так что даже сторонники вывода усомнились в президенте. Дело не только в Афганистане, конечно, его популярность поехала вниз в последние месяцы. Из-за ковида, из-за медленного экономического восстановления. Если в результате республиканцы выиграют промежуточные выборы в Конгресс через год и вернут себе контроль над сенатом, это торпедирует всю программу внутренних реформ, которую объявляет Байден. И у республиканцев появляется шанс победить в 2024 году.
– Ждём возвращения господина Трампа?
– По-моему, Трамп всё-таки слишком стар. Демократы как раз надеются на то, что Трамп выдвинется, это вызовет брожения в его партии, и благодаря раздраю число сторонников республиканцев сократится. Это будет на руку демократам. Но в любом случае их позиции сильно ослабли по сравнению с тем, что было ещё пару месяцев назад.
– Дипотношения с Вьетнамом США установили только через двадцать лет после ухода оттуда. С «Талибаном» будет так же или можем ожидать, что на сей раз всё случится быстрее?
– Американцам будет очень трудно установить формальные отношения с талибами, всё-таки присутствует элемент унижения, соответственно, и желание реванша. К тому же в Америке много разных лобби, феминистки, например, которые будут выставлять самые разные невыполнимые условия для признания талибов.
США ведь не признавали талибов, но вели с ними переговоры четыре года. Так что по вопросу о противодействии терроризму, борьбе против Исламского государства[2] могут сохраняться контакты, как и по теме об ограниченной гуманитарной помощи американцев. Возможно, европейцы проявят большую активность, потому что у них есть особый интерес в Афганистане – обуздать поставки героина. «Талибан» обещает это делать, но, естественно, взамен талибы будут ожидать экономической помощи. Так что это, скорее всего, будет медленный и неровный процесс – с разрешения американцев, но раньше, чем они сами к чему-то такому подойдут.
– А Великобритания? Можно ждать от неё особой линии?
– Да нет, ну какая особая линия. Британцы тоже могут сосредоточиться на проблеме героина, но они не пойдут существенно дальше того, что им разрешат американцы. Вы даже представить себе не можете, насколько растеряна после Афганистана вся британская дискуссия о внешней политике и безопасности. Конечно, сейчас ничего уже нельзя исключать, но, если посмотреть на основы британской политики, сомнительно, что что-то там изменится.
– Европейцы смущены. Единственная причина, почему они оказались в Афганистане, – демонстрация солидарности и лояльности старшему брату. И вот результат. Значит ли это, что в следующий раз Европа крепко подумает, прежде чем откликаться на американские просьбы?
– Европейцы и так крепко думали. За исключением Великобритании, которая понесла, по современным меркам, весьма существенные потери в Афганистане, участие остальных было в основном символическим. Европа не внесла какого-то серьёзного вклада в операцию.
Конечно, впредь сомнения будут ещё больше. Но, как я сказал, не думаю, что США в предстоящий период будут обращаться с такими просьбами, потому что аппетит к походам пропал. Хотя, конечно, кто знает. Вьетнамский синдром продолжался поколение, потребовалось нечто масштаба 11 сентября, чтобы от него избавиться.
Так что если они что-то и попросят у европейцев, то символического участия в воздушных рейдах. Но европейцы, собственно, ничего другого и не в состоянии предоставить.
– С продвижением демократии вроде как обещано покончить, но основная концепция Байдена – мировая политика определяется битвой между демократией и автократией. Выживет этот нарратив после Афганистана?
– Я бы хотел надеяться, что не выживет, я давно говорю о том, что этот нарратив никуда не ведёт. Но, боюсь, он очень глубоко сидит в американской политической культуре, в американском гражданском национализме, в американском восприятии собственного мессианства и обязанности перед миром. К тому же это подкрепляется очень мощными и многочисленными институтами – Национальный фонд демократии, Национальный республиканский институт, «Голос Америки», «Радио “Свобода”» и многими другими. От этого очень трудно избавиться. Не говоря уже о том, что могут быть вполне циничные расчёты. Уж очень удобные инструменты для ослабления государств-противников – Китая, России, Ирана.
Тем более что коалиция против Китая требует взаимодействия с государствами-клиентами и союзниками, которых затруднительно причислить к демократиям. Как и в холодную войну. Но такая риторика – способ возбудить европейцев, вдохнуть чувство миссии в Европейский союз, активизировать несметное количество международных неправительственных организаций. Это придаёт некий идеологический смысл НАТО. Так что на уровне слов очень трудно вырваться из идеологической ловушки. В неё будут возвращаться снова и снова. Тем более что если от всего этого отказаться, очень много влиятельных людей попросту останутся без работы. Короче говоря, скорее всего, мы увидим всё меньше реальных действий по поддержке и продвижению демократии, а сама тема станет использоваться, прежде всего, как оружие против тех, кого Америка считает противниками.
