Президентская кампания в США не перестает удивлять. Еще две недели назад комментаторы предполагали, что перелом случился — Хиллари Клинтон начала наращивать отрыв от Дональда Трампа. Не тут-то было. К началу сентября миллиардер догнал и даже чуть перегнал экс-госсекретаря в общенациональном опросе. Потом Хиллари совершила, по словам Трампа, «крупнейшую ошибку своей кампании», назвав его избирателей «убогими». Сразу за этим — воспаление легких, которое менеджеры Клинтон сначала попробовали скрыть. И вот уже другая крайность — начались обсуждения, кто может заменить Хиллари, если она сойдет с дистанции…
Зная характер бывшей первой леди США, можно предположить, что отобрать у нее с таким трудом завоеванную номинацию удастся разве что в случае ее полной и очевидной недееспособности. Однако президентство Дональда Трампа не кажется менее вероятным, чем месяц или два назад, скорее, наоборот.
Как известно, противники прилепили миллиардеру ярлык «кандидата Кремля», а его одобрительные слова о российском президенте — предмет непрестанных атак. Владимир Путин тоже благожелательно, хотя и с юмором, высказывался о Трампе. Что приход неконвенционального республиканца в Белый дом может значить для российско-американских отношений?
По своим внешнеполитическим инстинктам (взглядов у Трампа, пожалуй, нет) он склоняется к мягкой версии изоляционизма, точнее, решительно отвергает интервенционизм, который превратился в аксиому американской политики после «холодной войны».
Его подход, если формулировать языком теории международных отношений, называется «офшорным балансированием» — ставка не на прямое вмешательство, а на поддержание равновесия конфликтующих друг с другом держав в разных частях мира. Цель — прямое участие американских сил только там, где явно и непосредственно затронуты интересы США, а так — пусть потенциальные соперники Америки сдерживают друг друга.
Это в целом резонирует с российскими представлениями, поскольку стремление Вашингтона «быть везде» крайне раздражало Москву еще с девяностых годов. Надо, однако, отметить, что Трамп не ставит под сомнение доминирующую роль Соединенных Штатов в мире, речь о способах ее обеспечения. Важное место в мироощущении Трампа занимает понятие престижа, еще одна, наряду с балансом, ключевая категория школы политического реализма. Трамп резко критикует Обаму за мягкость и уступчивость, как он говорит, политику постоянных извинений, которая подрывает веру других в дееспособность Америки. В частности, Трамп уверен, что из-за Обамы США в грош не ставят в Кремле, и Путина он как раз хвалит как руководителя, который хорошо понимает важность решительности для репутации страны.
Иными словами, Трамп не против применения силы, он не хочет делать это в идеологических целях (продвижение демократии, смена режимов и пр.), если же надо просто показать всем, кто в доме хозяин, — демонстрация мощи естественна. Миллиардер также без присущей либеральному истеблишменту политкорректности говорит о национальных интересах Соединенных Штатов в очень прямом меркантилистском понимании («забрать у Ирака всю его нефть»). Вообще вся нынешняя кампания, не только Трампа, проникнута духом недоверия к глобализации и протекционистскими настроениями, что отражает происходящие в мировой экономике сдвиги.
Непонятно, чем обернется попытка Трампа показать всем, что США — не бумажный тигр, а главное — на каких направлениях это проявится. Риторика и во время кампании, и раньше, например, в книге, выпущенной пять лет назад, — оголтело антикитайская. В случае прихода к власти Дональд Трамп, вероятнее всего, постарается склонить Россию к тактическому альянсу против Китая, который он считает куда большей угрозой Америке. На фоне все более глубоких отношений Москвы и Пекина это исключено, но сделать игру в треугольнике США — Китай — Россия более тонкой, в принципе, можно. Трамп, впрочем, не похож на человека, склонного к тонкости.
Столь же жесткий подход предлагается к Ирану, прежде всего безоговорочная отмена ядерных договоренностей 2015 года. Если эти его воззрения будут воплощаться в жизнь, результат может оказаться любопытным: дальнейшее сплочение евразийских держав против того, что они будут воспринимать как агрессивное американское давление, уже не столько идеологическое, сколько чисто геополитическое и геоэкономическое.
На Ближнем Востоке, напротив, шансов развить российско-американские договоренности по Сирии будет больше — Трамп неоднократно высказывался против активного участия США в сирийских делах и охотно разделит бремя.
Президент США — не самодержец, и в случае избрания Трампу придется адаптировать свои устремления к вашингтонскому политическому контексту.
Но внешняя политика — сфера, где у Белого дома больше всего полномочий, а личность президента накладывает самый заметный отпечаток. В этом смысле существенно, что Дональд Трамп всю жизнь занимался крупной коммерцией, то есть мыслит в категориях сделок. Российскому руководству, склонному к реальной политике, такой подход понятен, но он работает лишь до определенной степени. Большая политика — не бизнес, не все продается или покупается. И как поведет себя Трамп, столкнувшись с тем, что какие-то вещи нельзя купить или разменять, никто не предскажет.
